Алексей Самылов
Аномальщик
Часть первая
Пролог
Газель остановилась на обочине, подняв тучу пыли. Вова с недоверием посмотрел в окно. В прошлый раз, года два назад, он ездил сюда с родителями, и дело было ранней весной. Сейчас же¸ в самый разгар лета, за окном зеленел лес, и лишь иногда среди крон, проглядывали крыши домов.
Покосившийся показатель гласил: «Родники — 0,6». ГАЗЕЛЬ, взревев мотором, разгоняясь, понеслась дальше. Посмотрев ей вслед, Вова, поправив лямки рюкзака, свернул с асфальта на проселок.
Дом деда выглядел крепким. Среди полуразвалин по соседству, просто дворец. Вообще — то он и не выглядел деревенской избой. Сложенный из красного кирпича, он скорее походил на дома купцов. Железная крыша, выкрашенная в зеленый цвет, яблони за высоким забором. Крепкое такое жилище. Следит дед, а ведь уже восьмой десяток.
— Он еще нас всех переживет, — говорила мама, собирая Вову в дорогу. — Нам бы такое здоровье.
Дед сидел на скамейке перед воротами, курил. Одет он был в простую серую рубаху, расстегнутую сверху, штаны, тоже из такой же простой ткани и тоже серого цвета, заправленные в сапоги. Он не выглядел старым и уж тем более немощным. И хоть морщины уже изрядно избороздили лицо, прищур глаз был по–прежнему такой, каким он его запомнил в прошлый раз: чуть насмешливый, изучающий.
Вова мысленно сравнил его с городскими пенсионерами. Вечно недовольные, взгляды испуганные, походки шаркающие. Перед ним же был уверенный в себе мужчина, крепкий хозяин.
— Здорово, внучок, — пробасил дед. — Ну что, какими судьбами? Решил попроведать старого деда?
Вова немного смутился.
— Привет, деда. А что мама не говорила?
— Да я не понял ничо. Трубка эта, работает через раз.
Дед кивнул на сотовый в кармане. Да, вот такой дедушка. Мобильник освоил на раз.
— Что — ж ты не позвонил? Я бы в город за тобой смотался.
— Да ладно, — махнул рукой парень. — Что я сам не доберусь?
— Ну, сам так сам. Так что приехал — то?
Вова потоптался.
— Садись, устал, поди? — хлопнул ладонью по скамейке дед.
Парень снял с плеч рюкзак, сел.
— Я это … — запнулся Вова. — Короче рисовать приехал.
— Рисовать? — дед удивленно хмыкнул. — Да, неожиданно.
Он поглядел на меня
— А что?
— Природу. Я ж учусь на это. Это вроде как задание у нас, домашнее.
— Ну–ну, — дед пыхнул сигареткой. — Вообще, это ты правильно приехал. Здесь места хорошие…
* * *
Наконец–то! Я мог свободно бродить по лесу, не рискуя встретить толпу пьяных отдыхающих! И не надо ехать с тремя пересадками, вызывая недоуменные взгляды окружающих, своей одеждой, предназначенной для длительных путешествий. Просто вышел из дома, два шага и ты уже среди стволов деревьев. Красота! Положительно, надо сюда почаще выбираться. А то проходят летние дни в пыльном городе, лишь изредка разбавляемые походами в лесное царство.
В первый день дед посмотрел на меня, молча кивнул, при виде моей одежды. Простая крепкая куртка, из джинсы с капюшоном, джинсы — же на ногах, берцы. Посмотрел, как я роюсь в рюкзаке, выкладывая лишнее.
— Какой–то нож у тебя несерьезный, — показал на ножик дед и вышел.
Вернулся, неся охотничий нож в ножнах. Ого! Вещь!
— Здешние леса, не парк возле Свердловска, — он упорно не желал принимать новое название города. — И звери нередко попадаются.
Но в общем снарягу одобрил. Топор, аптечка, вода в бутылке. Пайку он мне сам выдал.
— Смотри, не заблудись. Далеко–то не ходи, — напутствовал он меня. — Здесь места глухие.
Вечером я сидел, перебирая на ноутбуке фотки, сделанные днем. Зашел дед, посмотрел.
— Странно, — наконец сказал он. — Ты вроде говорил, что рисовать будешь? Или теперь так рисуют?
— Да не, дед. Это я просто место выбираю. Нафоткал, теперь смотрю, оцениваю.
— А-а. Понятно.
Тем временем картины неспешно сменялись в режиме слайд — шоу.
— Во. А ну ка покажь еще раз, — ткнул он в монитор.
Я тормознул показ, листнул обратно. На экране замерла панорама леса. Он мне показался странным, кое–где, деревья были, как после пожара, черные перекрученные стволы, сухие ветви. Лишь на самой вершине зеленая шапка. Трава росла пятнами. Где–то была густая, чуть не с человеческий рост. А иногда чуть не голая земля. За этими деревьями, как лысая макушка, виднелся холм. Я вообще–то думал про него, как про место, где можно пристроиться с мольбертом. Но сегодня до него не дошел, только издалека сфоткал.
Дед внимательно рассматривал изображение, при этом я с удивлением увидел на его лице какое–то странное выражение, челюсти были стиснуты, под кожей вздулись желваки. Наконец он глухо изрек:
— Давно я его не видел.
Я посмотрел вновь на экран, потом вновь на деда.
— А что это за место? — спросил я.
Дед ответил не сразу.
— «Лысая гора», — будто перебарывая себя, произнес он медленно. — Ты не ходи туда.
— Почему? — удивленно спросил я.
— Дурная молва идет об этом месте, — ответил он, отворачиваясь. — Нехорошее оно.
— И чем же оно плохо? — заинтересовался я.
— Вижу, любопытно, — усмехнулся дед. — Ладно пойдем, чайком побалуемся. Расскажу …
* * *
Дед поставил чайник на стол, на деревянную подставку. Достал кружки, калач и кусок копченого мяса. Вот это я понимаю, чайку попить! А то печенье, булочки! Мясо — лучший десерт!
— Сам коптил, — похвалился дед, положив рядом с мясом нож. — Давай без этикетов, каждый сам себе.
Я вдруг вспомнил почему–то, что говорил про деда отец:
— Ты не смотри, что дед в деревне живет, — говорил он, прихлебывая чай. — У него два образования высших. Он умнее всех нас, вместе взятых. Мать твоя как–то попыталась вон, поумничать. Он ей как загнул, по философии, да словами такими, что только со словарем разбирать.
Теперь я и сам это чувствую. Да, обычно дед говорил так, словно всю жизнь дальше околицы не был. Но вот только без привычных непечатных вставок, и слова произносил правильно, не переиначивая. А иной раз проскакивало словечко, которое сельский житель, ну никак знать не должен.
Мясо действительно было превосходно. Магазинская байда, рядом не лежит. Эх, Саныч с Егором бы попробовали, за уши было бы не оттащить!
— Что, вкусно? — рассмеялся дед.
— Ага! — с трудом ответил я, с набитым ртом.
— Ну, так! — дед сел, налил кипятка в заварочный чайник.
— Пусть настаивается, — закрыл он полотенцем чайник. — Теперь давай поговорим.
Я кивнул, жуя кусок мяса.
— Ответь сначала, откуда у горожанина, такие лесные навыки? — спросил он, кивая на рюкзак, стоявший возле двери.
Неожиданный вопрос.
— Так это, — я проглотил кусок. — Мы ходим иногда в лес.
— Мы?
— Ага. Ролевики.
— Не слышал. Поясни.
— Ну, это люди, которые в лес ходят, на мечах рубятся. В доспехах. Это если коротко.
— На мечах? — дед удивленно поднял бровь. — Интересно.
Он задумчиво потер подбородок.
— А зачем?
— Отдых такой. На любителя. Мне нравиться.
— Странные нынче у молодежи увлечения. Но хоть не водку пьют. На свежем воздухе опять же.
— Ага, — подытожил я.
Мы помолчали. Дед убрал с чайника полотенце и налил себе чая. Он пил прямо так, не разбавляя.
— Кстати, картин–то у тебя много?
— Да нет — немного смутился я. — штук десять.
— Пейзажи?
— В основном да.
— А Мишка, партизан, молчит, что у меня внук художник.
За окном начали сгущаться сумерки. Я бросил взгляд на часы. Почти десять. Дед достал кисет, бумагу, свернул самокрутку.
— Не балуешься? — спросил он, кивая на цигарку.
Я отрицательно помотал головой.
— Оно и правильно, — дед закурил, чиркнув спичкой.
Встав, он подошел к окну. Постоял, пуская клубы дыма.
— Место это, — начал он рассказ, кивая в сторону комнаты, видимо подразумевая фото на ноутбуке. — Нехорошим считается. Скот в нем пропадает… Люди…
Он нахмурил лоб.
— Когда еще деревня нормальной была, людной, ходить туда местные шибко опасались. Особенно по ночам.
— Я когда приехал сюда, молодой, смелый был, — проложил дед, выпустив клуб дыма. — Посмеялся над этими суевериями. Наука людей в космос выводит, а тут страшилки пионерские!
— И что?
— Да взял и сходил на ту гору. И именно ночью. Чтоб доказать всем, что не верю в это. Ночью и, правда, меня никто не утащил, вообще все было спокойно. Придя утром в деревню, я посмеялся над рассказчиками страшилок. Так я сказал, что все это суеверия дряхлые, бабкины сказки.
А один дед, подошел ко мне, посмотрел в глаза и говорит, мол, зря ты это сделал. Часть себя там оставил. Все время сюда возвращаться будешь. Я ему не поверил, ясное дело.
Дед затянулся еще раз.
— И что дальше? — спросил я, жаждая продолжения.
Он посмотрел на меня в нерешительности, будто решая, говорить или нет.
— Как видишь, вернулся, — ответил он, наконец, и добавил тихо. — Каждую ночь, пока жил в городе, приходил на этот холм.
— То есть как? Пешком?
— Нет, — ответил он, не глядя на меня. — Во сне.
Он внимательно оглядел меня, словно проверяя, смеюсь я или нет. А мне вдруг не до смеха стало. Показалось, из окон потянуло холодом, будто зима за окном. По телу даже мурашки побежали.
— Вот так. А сны были очень реальны, просыпаясь, я не всегда понимал, где я. Ничего в этих снах не происходило, я просто оказывался там и все. Даже пару раз пытался там, во сне, уйти с этого холма. Но или сразу просыпался, или не мог дойти даже до ближайшей чаши. Шел, шел, а она все также далеко.
Дед сел на лавку, затушил окурок в пепельнице.
— И самое странное, все просто из рук валилось. Болеть начал, температура бывало, как подскочит под сорок. Врачи только руками разводили, по их мнению, я был абсолютно здоров. Аля потащила по бабкам, одна из них и сказала. Оставил, говорит, ты парень в одном месте свое здоровье. Вернешься туда, все нормально будет. На вопрос жены, что это за место, ответила, что мне лучше знать. Вот я и вернулся.
Он побарабанил пальцами по столу. я уже подумал, что это конец рассказа, как он продолжил:
— Сначала прожил неделю. Так хорошо сделалось. Я не просто выздоровел, я будто родился заново. Даже рука ломаная, на погоду ныть перестала. Во всем теле была такая легкость, что казалось, вот–вот взлечу. Я обрадовался, ясное дело и вернулся в город. Дней пять все было хорошо. А потом я слег.
В одно прекрасное утро, я, выплыв из тумана беспамятства, с трудом открыл глаза и увидел над собой встревоженное лицо жены и незнакомого мужчины в белом халате.
Меня положили в больницу. Мне было все хуже и хуже. Однажды, через приоткрытую дверь, я услышал разговор жены и моего лечащего врача. Он утверждал, что им не удалось найти причину заболевания, но я явно угасаю. Медленно, но верно, силы покидают мое бренное тело. «Он даже не ест уже почти. Честно говоря, это первый такой случай в моей практике» — говорил доктор.
И я, поняв, что здесь мне никто помочь не в силах, уговорил жену, чтоб она увезла меня сюда, в деревню. Пока ехали, я видел на лицах окружающих, когда они смотрели на меня, лишь сочувствие.
Приехали сюда под вечер, я настолько ослабел, что даже двигаться уже сам не мог. Меня переложили на кровать и мы остались с Алей одни.
Она все ходила по дому, горестно вздыхая, и пряча слезы, а я все глядел в окно, на темнеющий край неба, на первые звезды. И все вспоминал слова того старика. И не заметил, как уснул.
И снился мне опять привычный пейзаж. Звездное небо над головой. Шумящие под ветром деревья.
Когда утром меня разбудила настойчивая малая нужда, я не сразу и понял, что я сделал. К тому времени утка стала для таких целей, такой же привычной, как раньше унитаз. Но я, враз забыв и про нее, и про все остальное, сделал кое–что другое.
В общем, очнулся я, стоя босыми ногами на траве, прохладной от утренней росы. И сделав дело, посмотрел вдаль и открыл рот. Я САМ ВЫШЕЛ НА УЛИЦУ!!! Я! САМ!
После я сидел на лавочке и раз за разом ощупывал себя, убеждаясь, что это не сон. Но свежий утренний ветерок приятно холодил тело под рубашкой, я был полон сил, и не было и следа той противной слабости.
Дед замолк и начал сворачивать новую самокрутку.
— Что же дальше то было? — спросил я, сгорая от любопыства
— А что дальше. Так и живу здесь с тех пор. В школе работал до пенсии и потом, пока ее не закрыли. Деревня потихоньку пустела, а я так и оставался здесь. Вот так.
Он свернул наконец свою эту папиросу и чиркнул спичкой прикуривая.
— А на гору эту, не ходил больше? — спросил я его.
— Нет. Хватило ума. А потом Макарыч, старик тот, мне и рассказал историю–то этого места.
— Расскажешь? — быстро спросил я.
— Что еще не надоело сказки старого дурака слушать? — усмехнулся он и налил себе еще чаю, сел поудобнее. — Слушай, коли интересно…
История Макарыча.
— До войны с германцем, той, первой еще, дело было, — крепкий еще, хоть и седой, дед Макарыч, задумчиво оглядел опушку леса возле деревни.
Пастух был в деревне один. Дурачок местный. Приключилась в детстве с ним болезнь, какая–то. На голову дала видно. Не говорил он ничего, но все понимал. И улыбался постоянно. Вот и поставили его коров пасти. С ними разговаривать–то не надо. Выделили лошаденку. Приставили, в общем, к делу.
— Однажды пригоняет он стадо. Глядь, а одной коровы–то нету. Ну, хозяйка ее, понятно в крик, ищи, мол. Ему делать нечего, поехал на поиски. А сумерки уже были.
Наступила ночь, а ни его, ни коровы. Утром увидели его лошадь, в поле возле околицы. Она пугливо шарахалась ото всех, в руки не шла, пока поймали, все изругались. Самого пастушка поискали, поискали да бросили. Леса — то у нас густые, где ж тут кого найдешь.
— А дён через семь, пастушок сам пришел. Похудевший изрядно, в рваной одежде. Все сбежались. Охают. Кто–то спросил его, где ж был то он.
И тут пастушок медленно, запинаясь, но стал говорить! Все рты раскрыли. Не помню, говорит, ничего. Очнулся в лесу, пришел вот в обрат.
Все успокоились. Объяснение сами придумали. Мол, от испуга речь прорезалась. А пастушок дней пять просидел в своей хибаре, где жил до того, пасти больше не ходил. Ну, подумали, что боится он. Назначили другого. Начали думать, что делать то с ним.
А он сам себе дело нашел. На краю деревни поставил себе шалашик, благо лето было в самом начале. Поставил чурбаны, что для пчел делают. Стал пасечником, значит. Все успокоились, никому-ж не хотелось, чтоб обуза была. А так он сам себя кормит, да и медок вкусный.
Потом увидели раз, он возле реки, в овраге чего–то делает. Спросили, но он по своему обыкновению отмолчался. Рядом со своим шалашом соорудил какую–то фиговину, типа печки.
А потом увидали, что он рядом с шалашом яму роет. Прямоугольную. Потом от кручи, туда давай камни таскать. А зачем, слова не вытянешь. Потом кто–то смекнул, что это же он основу под дом делает! И немалую такую основу. Егор Клепа, что в губернии бывал, сказал, что так дома каменные строят.
Потом одна из баб деревенских, сказала, что когда ходила к бывшему пастушку за медом, увидела, как он из печи этой, словно булки хлебные, достает глину обожженную.
Ну, мужики–то поняли, что каким–то образом этот парень кирпичи узнал, как делать. Вскоре увидели деревенские, что растут у пасеки стены будущего дома. Все просто поражались трудолюбию парня. Встают, он уже из оврага глину таскает, печка эта его для кирпичей дымит.
К зиме дело у него уже до крыши дошло. Тут паренек пришел к старосте и попросил подводы, до города съездить. Мед мол, продавать хочет.
А все как–то упустили из виду, что с постройкой дома, пастушок не забывал и о пасеке. А она была уже куда как солидна.