Песни каторги - Максимов Сергей Васильевич 6 стр.

№ 49.

«Степь, родная ты моя»

(Этап Кутарбинка)

№ 50.

«Там за синими морями»

(Новониколаевск)

№ 51.

«В тайге глухой»

(Петропавловск)

№ 52.

Слушайте-ка, девки

(Заводская)

№ 53.

«Сказывают люди»

(Бродяжеская переселенческая)

№ 54.

«Дети мы одной отчизны»

(Нерчинск)

№ 55.

«Лес шумит»

(Варнацская песня)

№ 56.

«Как я землю вспашу»

(Переселенческая)

№ 57.

«Лето красное проходит»

(Бродяжеская)

С. В. Максимов. Тюремные песни

Подробности быта ссыльных, особенно же частности тюремного быта, привели нас к тем развлечениям, которые измышлены заключенниками на досуге, чтобы подцветить праздное безделье и сократить досадное и скучное время. В числе тюремных развлечений не последнее место принадлежит — как и быть следует — песням. Несмотря на то, что строгие тюремные правила, запрещая «всякого рода резвости, произношение проклятий, божбы, укоров друг другу, своевольства, ссоры, брань, разговоры, хохот» и т. п., преследуют, между прочим, и песни, — они все-таки не перестают служить свою легкую и веселую службу. Хотя песенников приказано смотрителям «отделять от других (не поющих) в особое помещение (карцер), определяя самую умеренную и меньше других пищу, от одного до шести дней включительно на хлеб и на воду», все-таки от этих красивых на бумаге и слабых на деле предписаний песенники не замолчали. Люди и в заключении продолжают петь и веселиться. Песни сбереглись в тюрьмах даже в том самом виде и форме, что мы, не обинуясь, имеем право назвать их собственно-тюремными, как исключительно воспевающие положение человека в той неволе, которая называется «каменною тюрьмою». Скажем даже более: тюремных песен скопилось так много, что нам представляется возможность составить исключительно из них целый сборник (свыше сорока нумеров), при этом большею частью из известных только сибирским ссыльным. Впрочем, большая часть песен принесена из России готовыми, в Сибири они и не улучшались даже, напротив, некоторые, по сравнению с подобными же русскими, являются в неполном виде и нередко искаженными от позднейших приставок и перестановок. В России эти произведения народного творчества являются полнее и законченнее, а в Сибири случается, что одно цельное произведение дробится на части и каждая часть является самостоятельною, но при этом замаскирована до того, что как будто сама по себе представляет самобытное целое. Бывает и так, что мотивы одной перенесены в другую, отчего кажется иногда, что известная песня еще не приняла округленной и законченной формы, а все еще складывается, ищет подходящих образов, вполне удовлетворительных. Некоторые песни людская забывчивость урезала и обезличила так, что они кажутся и бедными по содержанию, и несовершенными по форме. В Сибири уцелели и такие, которые или забыты в России, или ушли в состав других песен, и наоборот.

В тюремных песнях два сорта: старинные и новейшие. Помещая последние для сопоставления и сравнения с настоящими и неподдельными произведениями самобытного народного творчества (каковы песни древнейшего происхождения), из новейших мы выбрали только некоторые более распространенные. Старинные мы включаем в сборник (для них собственно и предпринятый) с тем убеждением, что они начинают исчезать, настойчиво вытесняемые деланными искусственными песнями. Мы едва ли не живем именно в то самое время, когда перевес борьбы и победы склоняется на сторону последних .

Лучшие тюремные песни (чем песня старше, древнее, тем она свежее и образнее; чем ближе к нам ее происхождение, тем содержание ее скуднее, и форма не представляет возможности желать худшей) выходят из цикла песен разбойничьих. Сродство и соотношение с ними настолько же сильно и неразрывно, насколько и самая судьба песенного героя тесно связана с «каменной тюрьмой — с наказаньицем».

Насколько древни похождения удалых добрых молодцев повольников, ушкуйников, воров-разбойничков, настолько же стародавни и складные сказания об их похождениях, которые, в свою очередь, отзываются такою же стариною, как и первоначальная история славной Волги, добытой руками этих гулящих людей и ими же воспетой и прославленной. Жизнь широкая и вольная, преисполненная всякого рода борьбы и бесчисленными тревогами, вызвала народное творчество в том поэтическом роде, подобного которому нет уже ни у одного из других племен, населяющих землю. Отдел разбойничьих песен про удалую жизнь и преследования — один из самых поэтических и свежих. Там, где кончаются вольные похождения, и запевает песня о неволе и возмездии за удалые, но незаконные походы, начинается отдел песен, принятых в тюрьмах, в них возлелеянных, украшенных и облюбленных, — словом, отдел песен тюремных. Оттого они и стали таковыми, что в тюрьме кончаются последние вздохи героев и сидят подпевалы и запевалы, рядовые песенники — хористы и сами голосистые составители или авторы песен. От самых древних времен сибирских тюрем готовная и сильная передача о делах удальцов в последовательном своем течении не прерывалась, в особенности с тех пор, как перестали атаманов водить ко вешанию и рубить их буйны головы по самые могутные плечи. Непосредственно с Волги и из самых первых рук завещаны сибирским тюрьмам русские тюремные песни, из которых многие получены нами не из первых рук (из тюрем), а может быть уже и из десятых (из старожитных селений, от свободных сибирских людей — старожилов). Завещание, таким образом, возымело широкое приложение, и от прямых наследников имущество перешло в боковые линии и, наконец, сделалось общим достоянием, как все в Сибири: леса, тайги, луга и степи. Посеянное укрепилось и устояло два столетия в цельном и несокрушимом виде. Впрочем, время и в Сибири сделало то же, что и в России (с которою первая находится в непрерывном и сильном общении): между всходами чисто-почвенными и акклиматизированными выросли плевелы, и выросли в таком обилии, что грозят серьезною опасностью заглушить и последние остатки самостоятельных и отечественных растений.