Л и ф а н о в. Отец у него был военным. Погиб на границе… в сорок первом… где-то в Белоруссии. Мать тоже… при бомбежке. Жил у бабки, в оккупации, помогал партизанам…
В о е н в р а ч. Глаза у него смышленые.
Л и ф а н о в. Москвич…
В о е н в р а ч. А куда он делся? Что-то я его не вижу.
Л и ф а н о в. Здесь где-нибудь. Может, в библиотеке. Барабанов говорит, библиотека тут колоссальная. А он любитель! От книжки не оторвешь.
В о е н в р а ч. А вы, пожалуй, будете хорошим отцом. Мать у вас… где?
Л и ф а н о в. В Воронеже.
В о е н в р а ч. Пишете ей?
Л и ф а н о в. Пишу. А как же.
В о е н в р а ч. Когда в последний раз… писали?
Л и ф а н о в. Месяца не прошло.
В о е н в р а ч. Месяца!.. Не балуете вы ее. Вы у нее… один?
Л и ф а н о в. Двое нас. Брат тоже воюет. Летчик.
В о е н в р а ч. Летчик? А какое он училище кончил?
Л и ф а н о в. Оренбургское.
В о е н в р а ч. Знаю. Сын у меня там учился. (Встала.) Ну что ж, лейтенант, сделаем вам операцию — попробуем сохранить ногу.
Входит Т а м а р а.
Т а м а р а. Вера Алексеевна, вас ждут в операционной.
В о е н в р а ч. Иду. Если лейтенанту хуже станет, сделаешь инъекцию. (Уходит.)
Л и ф а н о в. Вот, Тамарочка, какие дела. Могу без ноги остаться. Слушай… разыщи Андрюшку…
Т а м а р а. А зачем он вам?
Л и ф а н о в. Ты в библиотеке погляди…
Т а м а р а. В библиотеке? Хорошо. Посмотрю в библиотеке…
Подвал.
Г е л ь м у т, Д и т е р и Т е о сидят на партах. А н д р е й лежит на полу. Входит У р с у л а.
Г е л ь м у т. Кто это? Стой!
Т е о. Девчонка какая-то.
Г е л ь м у т. На кой черт ты сюда притащилась?
Урсула молчит.
Я тебя спрашиваю. Отвечай!
Урсула молчит.
Т е о. Я, кажется, видел ее. В подвале, под магазином. Как тебя зовут?
У р с у л а. Урсула. Я трое суток никого не видела. Дверь завалило. И я не могла выбраться. А потом снаряд попал в стену, меня засыпало. Я вам не помешаю. Я не могу быть одна. (Плачет.)
Т е о. Что с тобой?
У р с у л а. Если бы я не пустила этих девочек, они бы остались живы.
Д и т е р. О чем ты говоришь?
У р с у л а. Кассирша сказала, что продала пятьдесят два билета. В нашем кино шел «Барон Мюнхгаузен», с Гансом Альбертсом. Когда началась картина, я уже в темноте посадила в пятый ряд какого-то инвалида, вышла из зала и поднялась в будку. Эрик обещал сварить кофе…
Д и т е р. Что ты замолчала?
У р с у л а. Они все остались там… Никто не вышел… И если бы я не поднялась в будку… я бы тоже…
Д и т е р. Ты работала в кино?
У р с у л а. Я заменяла билетершу. Эти три девочки, такие же, как и я, им не было еще шестнадцати… я не имела права их пускать. Но они так просили… и я их пропустила… они хотели посмотреть Ганса Альбертса…
Т е о. Идиотки… Нашли время в кино ходить.
Андрей застонал.
У р с у л а (испуганно). Кто это?
Т е о. Пленный.
У р с у л а. Русский? Откуда он?
Г е л ь м у т. С неба свалился…
У р с у л а. Я еще никогда в жизни не видела русского.
Т е о (насмешливо). Погляди — у него хвост сзади.
У р с у л а (испуганно). Хвост?
Тео хохочет.
(Удивленно.) Волосы светлые. И уши… (глядя на Тео) как у тебя. А что он… ест?
Т е о. Он вообще ничего не ест, только водку пьет.
Тео и Гельмут хохочут. Андрей снова застонал.
У р с у л а. Ему плохо. Может быть, ему надо оказать помощь?
Г е л ь м у т. Кому? Русскому?
У р с у л а. Он все-таки раненый.
Г е л ь м у т. Он — враг! Понимаешь, враг?!
Р е й н г о л ь д (вбегает). Русские. Они идут сюда.
У р с у л а. Ну вот и все. Конец.
Г е л ь м у т. Тео, Дитер, возьмите пленного! Все в укрытие. Оружие наготове. Не стрелять до моего сигнала. Первым стрелять буду я.
У р с у л а. Не стреляйте. Умоляю, не стреляйте. Будет только хуже.
Г е л ь м у т. Молчи, дура!
Все скрылись за партами. Дитер и Тео уносят Андрея за шкаф. После короткой паузы входят двое советских солдат-связистов — К о р о б к о в и С и н и ц а.
С и н и ц а. Вот что я тебе скажу, Коробков. Если это медсанбат, мы с тобой аккурат в тупик уперлись. Поворачивай оглобли, Коробков. Поверху линию надо тянуть. А домику этому, я тебе скажу, Коробков, лет двести минимум. Видал, как строили? Не школа, а крепость.
К о р о б к о в. По случаю войны каникулы небось ученикам объявили.
С и н и ц а. Каникулы… Вот сейчас как вылезет твой ученичок из какой-нибудь щели, как долбанет из фауста. И все, каюк тебе, Коробков. Был Коробков — и нет Коробкова.
К о р о б к о в. Что у тебя, Синица, за привычка языком молоть?! Тьфу!
С в я з и с т ы уходят. Синица забывает катушку с проводом.
Д и т е р. Провод забыл.
Р е й н г о л ь д (Урсуле). Дуреха! Ты что в меня вцепилась? Схватила так, что я едва не взвыл… (Поднял рукав.) Ну да, синяк…
У р с у л а. Они стояли совсем рядом. Я слышала запах табака. Когда один из них подошел к шкафу, я чуть не потеряла сознание. (Рейнгольду.) Извини, я просто очень испугалась.
Р е й н г о л ь д. А если бы началась стрельба? Что тогда? Почему мы не стреляли, Гельмут?
Г е л ь м у т. Тебе не терпится пострелять? Успеешь. (Урсуле.) Убирайся.
Т е о. Куда же она пойдет?
Г е л ь м у т. Это ее дело.
Д и т е р. Смотри, как она побледнела. Куда ей идти?
Р е й н г о л ь д. Не до нее сейчас… На что нам такая обуза?
У р с у л а. С вами все-таки не так страшно.
Р е й н г о л ь д (разглядывая руку). Нет, вы подумайте, какой синячище… И откуда у нее такая сила… мертвая хватка.
У р с у л а. Конечно, я мешаю вам… путаюсь под ногами. Я все прекрасно понимаю, но уйти не могу. Боюсь.
Г е л ь м у т. И все-таки тебе придется оставить нас. Рано или поздно начнется бой… стрельба… и психопатки нам тут не нужны.
Т е о. Да, пожалуй, это дело не для тебя. Там, в подвале под магазином, есть лифт для подъема товаров… через него можно выбраться на улицу. Пойдем, я провожу тебя.
Д и т е р. Они правы. Тебе лучше уйти. Мы отсюда, может быть, и не выберемся. А тебе-то зачем… оставаться с нами?
Т е о. Идем.
У р с у л а. Нет-нет… я останусь. Я не буду вам в тягость. Обещаю. Я даже могу вам помочь. Пришить что-нибудь, постирать, погладить… Я хорошо готовлю, особенно мясо.
Р е й н г о л ь д. Мясо?
Г е л ь м у т. Когда ты в последний раз видела мясо?! Идиотка!
У р с у л а. Не прогоняйте меня. Я буду вас… развлекать. Я очень веселая.
Р е й н г о л ь д. Да… С тобой обхохочешься.
У р с у л а. Не веришь? Я прекрасно пою и танцую. Вот, пожалуйста. (Поет.)
Рейнгольд, Тео, Дитер и Гельмут начинают хлопать в ладоши, потом Тео подхватывает Урсулу, начинает с ней танцевать. Гельмут отталкивает Тео и танцует с Урсулой. Во время танца из-за шкафа выползает Андрей. Опираясь о шкаф связанными руками, он пытается подняться. Первым его замечает Рейнгольд.
Р е й н г о л ь д (бросается к Андрею). Стой!
Андрей бьет Рейнгольда головой в живот. Рейнгольд падает. Андрей бросается к выходу, его настигают Гельмут и Тео, опрокидывают на пол.
А н д р е й. Со мной вы, конечно, справитесь… Четверо на одного со связанными руками… А дальше что? Что вы будете делать дальше? Вам некуда идти.
Т е о. Что же ты нам посоветуешь?
Г е л ь м у т (удивленно). Ты у него спрашиваешь совета?
Т е о. Погоди. Может быть, он скажет что-нибудь дельное. (Андрею.) Ну говори.
А н д р е й. Хотите остаться в живых?
Т е о. Допустим.
Р е й н г о л ь д. Что за постыдный разговор, Тео?!
Т е о. Погоди. Интересно, что он скажет.
А н д р е й. Для вас самое лучшее сдаться мне в плен.
Тео бьет Андрея по лицу.
Г е л ь м у т. Русские расстреливают пленных на месте.
А н д р е й. Тебе кто это сказал? Геббельс?
Г е л ь м у т. Это знают все.
А н д р е й. Вранье. Никто вас и пальцем не тронет.
Г е л ь м у т. Хватит болтовни. (Достает и раскрывает нож, передает Тео.) Прикончи его.
Тео взял нож, шагнул к Андрею.
Мать. Второе воспоминание Андрея.
А н д р е й. Мама… Мама… Я боюсь, мама…
М а т ь. Что с тобой, родной?.. Тебе что-нибудь приснилось?
А н д р е й. Да, мне страшно, мама…
М а т ь. Иди сюда, ко мне… Да ты весь дрожишь… Не бойся. Ты со мной. Это только сон… Что тебе приснилось?
А н д р е й. Фашисты. Они влезли в окно, разбили стекла… Они очень страшные, мама, черные, лысые, а у самого главного — хвост, как у крысы… Они все мокрые, мама…
М а т ь. Успокойся, малыш. Папа не пустит к нам фашистов.
А н д р е й. Я тоже их не пущу. Я поставлю на окно свою зеленую пушку, и они испугаются.
М а т ь. Конечно, испугаются. Спи, мой маленький, спи.
Подвал.
Т е о (неожиданно бросает нож). Я не мясник.
Р е й н г о л ь д (поднимает нож). Я… Я это сделаю. (Подходит к Андрею.)
А н д р е й. Научите его держать нож, а то он порежет себе палец.
Р е й н г о л ь д. Закрой глаза. Слышишь, закрой глаза.
А н д р е й (резко). Брось нож. Брось!
Рейнгольд роняет нож.
Г е л ь м у т (подбирает нож). Видно, придется мне. (Заносит нож.)
Урсула в последний момент бросается к Гельмуту, повисает на его руке.
Гимнастический зал.
Возле Л и ф а н о в а сидит Б а р а б а н о в.
Б а р а б а н о в. Сидим это мы, ждем перевязку… Ну, думаю, не иначе как генерала перевязывают, стараются, работают на совесть. И что же ты думаешь, лейтенант? Открывается дверь, и какой-такой генерал выходит?
Л и ф а н о в. Какой генерал?
Б а р а б а н о в. Немец выходит. Рыжий. Морда — вот такая. Улыбается. Доволен. Вот я тебя и спрашиваю: справедливо? Чтобы солдат русский дожидался, пока немцу перевязку делают?! Там их стреляют, тут перевязывают. Так и война не кончится.
Л и ф а н о в. А что за немец?
Б а р а б а н о в. Обложка-то штатская… Только я знаю этих штатских, видел. Последний патрон выпустит, переоденется — пожалуйста, белая повязочка: Гитлер капут! Они наших пленных на месте стреляли, на столбах вешали, газом травили, а мы — пожалуйста, на перевязочку!
Л и ф а н о в. Что же нам с тобой, отец, тоже на столбах вешать да газом травить?
Б а р а б а н о в. Это я слыхал, политрук объяснял.
Л и ф а н о в. Мы сюда не мстить пришли, отец.
Б а р а б а н о в. Политрук говорил, верно, не мстить. Только я своего горя немцу до самой смерти не прощу. От деревни моей одни трубы остались. А жену с дочкой в Германию угнали. Вот и скажи мне после всего этого: могу я немца полюбить?!
Входит Т а м а р а.
Т а м а р а. Товарищ лейтенант, не нашла я Андрея. Нету его в библиотеке.
Л и ф а н о в. А где же он? Куда делся?
Тамара молчит.
Чего мнешься-то?
Т а м а р а. Сбежал он, товарищ лейтенант… Я думала, не выпустят его… На дверях Марченко стоит… А он… сбежал. Даже не представляю себе, как он мог отсюда выбраться…
Л и ф а н о в. Сбежал… Вот что, девочка, попроси кого-нибудь срочно связаться с дивизией… пусть узнают у Рощина, не появлялся ли Андрей…
Подвал.
Г е л ь м у т (Урсуле). Какая-то сумасшедшая… Куда ты забросила нож?!
У р с у л а. Он раненый и без оружия… его нельзя убивать… грех это.
Г е л ь м у т. Я спрашиваю, куда ты девала нож?
Т е о. Она права. Одно дело — в бою. Стреляешь из автомата… в тебя тоже стреляют. А так… Не берусь объяснять, в чем дело, но так нельзя… Мы не бандиты. Мы солдаты.
Г е л ь м у т. Да, солдаты. И наш долг — выполнять приказ без рассуждений.
Д и т е р. Я согласен с Тео. Мы не убийцы.
Г е л ь м у т (после паузы). Курить хочется. (К Тео.) У тебя что-нибудь осталось?
Т е о. Нет.
Г е л ь м у т (Дитеру). А у тебя?
Д и т е р. Я не курю.
Т е о (Андрею). Эй ты… Курева нет?
А н д р е й. Развяжи руки.
Т е о. Как бы не так. (Обыскивает Андрея, достает две сигары.) Ого, этот аристократ курит сигары. Держи, Гельмут. О, да тут еще роскошный портсигар.
А н д р е й. Там ничего нет.
Т е о. Сейчас поглядим.
А н д р е й. Положи обратно, говорю тебе, он пустой. Отдай!
Тео раскрывает портсигар. Звучит знакомая мелодия. Урсула подошла к Тео, слушает.
Т е о (передает портсигар Урсуле). На. Дарю тебе на память о нашей встрече. (Смеется.)
Гельмут и Тео закуривают.
Г е л ь м у т. Первый раз в жизни курю сигару.
Т е о. Ну и как?
Г е л ь м у т. Крепкая, дьявол.
Т е о. О боже… Даже в таком собачьем положении есть какие-то радости…
У р с у л а (снова завела механизм портсигара). Эту песенку я слышала много лет каждое утро… Рядом с нашим домом был приют. Там жили девочки-подкидыши… И каждое утро их выводили на прогулку. Они всегда пели эту песенку. Они были в синих платьях и какие-то испуганные. Воспитательница подгоняла их прутиком, как гусей. (Отдает Тео портсигар.) Возьми. Мне неприятно вспоминать об этом.
Т е о (сунул портсигар в карман). Я знаю одного мастера, он вставит туда другую музыку, какую ты захочешь.
Входит Р е й н г о л ь д. На нем яркое женское платье и шляпа. В руках у него большой ящик.
Г е л ь м у т. Что за маскарад? Что это значит?
Р е й н г о л ь д. Это значит, господа, что мы спасены! Я выведу вас из этой норы! Выведу целыми и невредимыми! Смотри, Гельмут, ты видишь это платье? Оно прекрасно, не так ли?
Г е л ь м у т. Что ты болтаешь, кретин?
Р е й н г о л ь д. О нет, Гельмут, я совсем не кретин! Там, в магазине, полно этих тряпок. Понимаешь?
Г е л ь м у т. Нет.
Р е й н г о л ь д. Взгляни на меня хорошенько. (Прохаживается, подражая светским дамам.) Теперь понимаешь?
Г е л ь м у т. Нет.
Т е о. Ну, в чем дело?
Р е й н г о л ь д. Мы переодеваемся в женское платье, надеваем шляпки и выходим наверх как ни в чем не бывало. «Кто вы такие?» — спрашивают нас русские. «Мы?.. Девушки… Мы прятались от обстрела, а сейчас идем домой!» — «Домой? Пожалуйста… Разрешите вас проводить?» — «Нет, нет, мы сами».