О с т р о в с к и й. А вы скажите, скажите! Авось поможет! Уж не таите.
С т р е п е т о в а. Да ведь смеяться будете…
О с т р о в с к и й. Смеяться? Не буду смеяться, не буду. Что ж за средство такое?
С т р е п е т о в а. А такое, что надо взять три головки чесноку по девять долек каждая, нанизать на суровую нитку и носить на шее девять дней. А на исходе девятого дня, перед самым закатом, выбросить это где-нибудь на перекрестке.
О с т р о в с к и й. Обязательно на перекрестке?
С т р е п е т о в а. Да уж так положено.
О с т р о в с к и й. И непременно перед закатом? Ну, ну… Да ведь за девять-то дней насквозь чесноком пропахнешь? И в людях появиться неудобно. Нет, нет, Пелагея Антипьевна, может, средство и хорошее, да только лучше обычными средствами полечусь, привычными. А то как-то неловко с чесноком. Совсем невозможно!
С т р е п е т о в а (смеется). Не верите, Александр Николаевич. А я пробовала — помогает, право слово!
О с т р о в с к и й. Да нет, Пелагея Антипьевна, мне, видно, и чеснок не поможет, хоть и на суровой нитке. Уж очень нездоровье крепко во мне засело. Да что о болезнях говорить. Вы лучше о себе расскажите. Что у вас-то слышно?
С т р е п е т о в а. Да что там… Плохи мои дела. Совсем плохи. Гонят меня, как только у нас на Руси собственного брата гнать умеют. Я им не в убыток, по двести тысяч даю, а находятся люди, которые возмущаются моим контрактом, будто я своих денег не стою. Достали разрешение не выпускать меня больше одного раза в неделю.
О с т р о в с к и й. Нет, дорогая, этого мы им не позволим. Этого они не сделают!
С т р е п е т о в а. Кто же им помешает? Я тут одна, поддержки ни в ком нет. Каждый готов выказать свое лакейство перед начальством, перед директором и его родственницей, Марией Гавриловной. Не поймешь, кто в театре хозяин — Всеволожский или Савина. Да кто бы ни был, все они меня ненавидят, готовы со света сжить.
О с т р о в с к и й. Что и говорить, положение ваше невеселое… Да только не вас одних гонят, милейшая Пелагея Антипьевна. Уж на что мои «Виноватые» с успехом идут, а вот, поди ж ты, снимать собираются. Пока только слухи, но по всему видно, что дым не без огня. Играют редко. Публика требует, а не играют, и все тут.
С т р е п е т о в а. Господи! Неужели снимут?!
О с т р о в с к и й. И снимут. Очень даже просто снимут. Мне тут передавали, актер один будто сказал: и правильно, что Островского мало играют, выросли мы из него! Вот так: выросли! И в газетах небось читали: надоел Островский! Публика не желает его смотреть. А какая публика? Та, что партер заполняет? Так ей о жизни не интересно, ей глупости крыловские подавай, пьески переводные, где, кроме пустяков да сальностей, и нет вовсе ничего!
С т р е п е т о в а. Что же делать? Что делать, Александр Николаевич?
О с т р о в с к и й. А не сдаваться, Пелагея Антипьевна! Не сдаваться! Скажу по секрету: в Малый театр меня вроде бы назначают. Потерпите, родная! Как только назначение состоится, укоренюсь маленько и заберу вас в Москву. А там вас никакая Савина не достанет!
С т р е п е т о в а. Неужели такое случится? Да я за вас днем и ночью молиться стану! Только не верится… Изверилась я…
О с т р о в с к и й. А вы верьте. Дайте время. У нас ведь такие дела не сразу делаются, пока согласуют, через разные инстанции пройдет. Может, год протянется…
С т р е п е т о в а. Что ж. Столько терпела. Еще потерплю.
О с т р о в с к и й. А пьеса к вашему бенефису подвигается. Первый акт готов. Второй начал. «Не от мира сего» называется. И роль для вас. Уж будьте уверены — успех обеспечен. Прямая ваша роль, стрепетовская. Я-то знаю, какая вам роль нужна.
С т р е п е т о в а. Не знаю, как вас и благодарить! Единственный вы у меня защитник!
О с т р о в с к и й. Ну, ну… что уж там. А будут вас обижать, ко мне обращайтесь. Я уж найду возможность помочь вам. Вы, в случае чего, прямо мне пишите, не стесняйтесь.
С т р е п е т о в а. Спасибо вам, добрейший мой Александр Николаевич!
О с т р о в с к и й. Да что вы, Пелагея Антипьевна. Как же иначе? Иначе никак нельзя… Надо помогать тем, кто настоящему искусству служит, а не фиглярничает на сцене… Вот и Модест Иванович заходил. Берут его на казенную сцену. Да только вид у него не радостный. Боюсь, не уживется он с господами Всеволожскими да Потехиными. Человек прямой, искренний. Трудно ему будет… Вы извините… что я о нем заговорил.
С т р е п е т о в а. Да что там! Что было, того не вернешь. Я Модеста Ивановича уважаю. Слабый он человек, да честный, это верно. На казенной сцене честность — роскошь излишняя… А насчет средства, Александр Николаевич, не пренебрегайте. Хоть и не верите, а попробуйте.
О с т р о в с к и й. Это с чесноком-то? А что? Вот приеду в Щелыково, может, и испытаю. А тут, в Петербурге, не решаюсь. Чеснок, он ведь духовит. Нет, я уж пока зальцбургской водицей полечусь.
Кабинет Всеволожского.
С а в и н а и В с е в о л о ж с к и й. Савина рассматривает карикатуру Всеволожского на Стрепетову, прикрепленную к мольберту.
С а в и н а. Вы злой, Иван Александрович! (Смеется.) Все-таки Пелагея Антипьевна — женщина… Вы изобразили ее слишком уродливой: эти руки, длинные, до полу, крохотная фигурка, типичный для нее жест… Право же, это несколько… чересчур.
В с е в о л о ж с к и й. Рисую, как вижу. Если хотите, я больше реалист, чем все эти господа Репины, Крамские и Ярошенки.
С а в и н а. Мне жаль бедную Стрепетову, хотя не могу не согласиться, что черты ее схвачены метко. У вас острый глаз, дорогой мой дядюшка. Однако не затем же вы пригласили меня, чтобы показывать свои рисунки?
В с е в о л о ж с к и й. Не только, Мария Гавриловна, не только. Мда… Я, как вы знаете, весьма высоко ценю ваш талант… Но как директор Императорских театров не могу мириться со своеволием артистов. Если каждый актер будет решать, что ему играть, а что нет…
С а в и н а. Если вы имеете в виду мой отказ играть в пьесе Мещерского, то прежде всего я должна заметить, что я не каждая. Я — Савина.
В с е в о л о ж с к и й. Прошу прощения, я не хотел вас обидеть.
С а в и н а. Я согласилась сыграть в этой пьесе только ради Сабуровой в ее бенефис. Не в моих правилах отказывать товарищам. Но я тогда же заявила, что в дальнейшем эту роль играть не буду. Эта роль не по мне.
В с е в о л о ж с к и й. Согласен, пьеса дрянь… Но играть вам все-таки придется. Я не хочу, чтобы пошли разговоры, что я даю вам поблажку, потому что вы женаты на моем племяннике.
С а в и н а. Нет, Иван Александрович, я эту роль играть не буду. Я слишком дорожу своей репутацией. И смею думать, что моя репутация важней для театра, чем чья-либо амбиция.
В с е в о л о ж с к и й. Вы хотите сказать — моя амбиция.
С а в и н а. Я этого не сказала.
Входит П о т е х и н.
В с е в о л о ж с к и й. А, Алексей Антипович! Ну, что скажете? Как прошел бенефис вашей неподражаемой Стрепетовой? Я, знаете ли, не решился подвергнуть себя столь тяжкому испытанию и воздержался от посещения театра.
С а в и н а. Разрешите мне покинуть вас. Разговоры о Стрепетовой меня не интересуют.
В с е в о л о ж с к и й (целует ей руку). Всего хорошего, прелестнейшая Мария Гавриловна. Я надеюсь, вы подумаете о моих словах.
С а в и н а. Мне не о чем думать! Менять своего решения я не намерена. (Уходит.)
В с е в о л о ж с к и й. Да… Знает себе цену… (Потехину.) Ну-с? Судя по сегодняшним газетам, Стрепетова глубоко проникла в высокохудожественный замысел Островского и блистательно передала страдания своей бесплотной героини… не от мира сего.
П о т е х и н. Стрепетова была, как всегда, на высоте. Хотя мне, признаться, пьеса показалась слабой, это, скорей, даже не пьеса, а этюд, драматическое стихотворение…
В с е в о л о ж с к и й. Не смешите, Алексей Антипович! Стихотворение! Да из всех пьес вашего Островского не выжмешь и капли поэзии. От его героев за версту кислыми щами пахнет. И этот господин — корифей русской сцены!
П о т е х и н. Островский воплотил в своих пьесах определенные стороны русской жизни…
В с е в о л о ж с к и й. Ох уж эта русская жизнь! Я о ней только то знаю, что у меня было восемь миллионов, а не осталось ни гроша. А эту пьеску господина Островского… поставим еще разок в репертуар и забудем, как кошмарный сон.
П о т е х и н. Это будет тяжелым ударом для Стрепетовой.
В с е в о л о ж с к и й. Зато мы избавим от удара нашу публику.
П о т е х и н. Спектакль будет давать хорошие сборы. Участие Стрепетовой…
В с е в о л о ж с к и й. Послушать вас, пропали бы мы без Стрепетовой. Не пойму, что уж вы так заступаетесь за нее. Слыхал, что и вам от нее достается… Впрочем, вы ведь были главным сторонником при решении вопроса о приглашении ее на Императорскую сцену. Вот теперь и нянчитесь с ней.
П о т е х и н. Имя Стрепетовой — одно из самых громких имен русской сцены.
В с е в о л о ж с к и й. Да, да… конечно, слава русской сцены… А что она может играть, ваша «слава»? Вонючих баб Островского да Писемского? Да разве кое-что из вашего… Сколько она получает?
П о т е х и н. Шесть тысяч. Но она надеется на повышение жалованья.
В с е в о л о ж с к и й. Это на каком же основании?
П о т е х и н. Мария Гавриловна получает двенадцать тысяч.
В с е в о л о ж с к и й. О чем вы говорите? Савину знает двор! Савина — гордость нашего театра. Да она из этих двенадцати тысяч семь тратит на гардероб! А какой гардероб нужен Стрепетовой? Панева да сарафанишки драные? У любой кухарки из старья можно взять… Кстати, о Савиной. Сообщите ей, что если она не согласится играть в пьесе Мещерского, то может быть лишена бенефиса.
П о т е х и н. Это невозможно! Бенефис Савиной — праздник петербургских театралов! Мы восстановим против себя публику, прессу…
В с е в о л о ж с к и й. Пошумят и успокоятся. Мария Гавриловна очень уж себя безнаказанной чувствует. Ей не мешает понять, кто здесь хозяин.
П о т е х и н. Отмена бенефиса для нее — серьезный материальный урон. Но она все равно не уступит.
В с е в о л о ж с к и й. Не уступит? Возможно. Однако и я уступать не намерен. А что касается материальной стороны… найдем способ возместить ей убытки. Ценным подарком. Или как-нибудь еще.
Уходят. Быстро входит С т р е п е т о в а.
С т р е п е т о в а. Дорогой Александр Николаевич! Меня все более и более отстраняют, чтобы я явилась к осени лишним человеком. Теперь уже наметили несколько больших пьес на будущую осень, и ни в одну я не попала. Бьют наверняка! Ради бога, не дайте торжествовать злу!
Выходит О с т р о в с к и й. Он останавливается чуть позади Стрепетовой, в стороне.
О с т р о в с к и й. Многоуважаемая Пелагея Антипьевна! Сделайте одолжение, не беспокойтесь! Пока я жив и имею хоть какое-нибудь влияние, я всеми силами и всей душой буду стараться упрочить за вами то положение, которое вы должны занимать. Поверьте, для меня нет выше интереса, как служить искусству и лучшим его представителям.
С т р е п е т о в а. Заплати вам господь за то, что вы не оставляете меня совершенно одинокой. Моя жизнь душевная столько тяжела, что часто боюсь за свой рассудок. Если и теперь будут мучить, как мучили четыре года, право, не грех, если приходит вопрос: быть или не быть… Научите меня, какую цифру можно выставить в новом контракте? Я поставлю оговорку — «на первые роли» и буду просить восемь тысяч и бенефис. Напишите, удобно ли это? И насколько мне надо стараться делать контракт — на один год или на три?
О с т р о в с к и й. Многоуважаемая Пелагея Антипьевна! Если вы будете заключать контракт на три года, то требовать одного бенефиса в три года не только можно, но будет справедливо, потому что вы, в сущности, просите жалованья немного. Уведомите меня о том, когда вы думаете подавать контракт. Если я к тому времени буду в Петербурге, то письменно попрошу министра согласиться на ваши требования.
С т р е п е т о в а. Многоуважаемый и добрейший Александр Николаевич! Буду ждать вашего приезда. Ведь не выгонят меня в одну неделю. В случае, если задержитесь, — напишите.
Островский медленно подходит к Стрепетовой. Молчит. Стрепетова смотрит на него выжидающе.
О с т р о в с к и й. Ну вот, Пелагея Антипьевна… Вчера о вас докладывали министру. Он отнесся к нашим требованиям сдержанно, но и возражений никаких не высказал. Сегодня Всеволожский был у министра с докладом. Вам… отказано в изменении контракта… Поверьте, с моей стороны было сделано все возможное.
С т р е п е т о в а. Спасибо вам… добрейший Александр Николаевич…
О с т р о в с к и й. За что же, родная моя? Вовсе даже и не за что…
С т р е п е т о в а. Что деньги… Я не о деньгах хлопотала, а о своем положении в театре… Не хотят, чтобы я достойное место занимала. Ставят на место. Чтоб не очень о себе помышляла…
О с т р о в с к и й. Потерпите, Пелагея Антипьевна. Еще чуток потерпите. Решение о моем назначении в Малый театр вот-вот будет подписано. Возьму вас к себе в Москву, и кончатся ваши мучения.
С т р е п е т о в а. Да, да… да… Спасибо вам, Александр Николаевич. Буду надеяться… А то как жить-то?
О с т р о в с к и й уходит.
Не пришлось Александру Николаевичу осуществить своего обещания… Едва вступив в должность начальника репертуара Московских театров, второго июня тысяча восемьсот восемьдесят шестого года он ушел из жизни. Смерть его была невосполнимой потерей для русского театра. Для меня она была катастрофой. Теперь у дирекции Императорских театров руки были развязаны. Меня заставляют играть роли несвойственные мне, отказывают в отпуске по болезни, из года в год снижают жалованье… (Уходит.)
У Ярошенко. М а р и я П а в л о в н а одна. Она сидит и читает. Входит С т р е п е т о в а.
М а р и я П а в л о в н а. Здравствуйте, Пелагея Антипьевна.
С т р е п е т о в а. Вы читайте, читайте… Я вам не помешаю. Я тут посижу тихонечко, в стороне. А вы читайте… (Садится.)
М а р и я П а в л о в н а. Может быть, чаю подать?
С т р е п е т о в а. Нет, нет, не надо… Не обращайте на меня внимания… я так… посижу…
Мария Павловна пытается читать, то и дело поглядывая на нее с тревогой. Внезапно Стрепетова испускает отчаянный крик и начинает рыдать.
М а р и я П а в л о в н а (бросается к ней). Что с вами, милая моя?
С т р е п е т о в а (рыдая). Выгнали… выгнали… выгнали…
М а р и я П а в л о в н а. Не может быть! Нет!
С т р е п е т о в а (протягивает ей бумагу). Вот…
М а р и я П а в л о в н а (читает). «Актрису драматической труппы Пелагею Стрепетову предлагаю конторе уволить с первого декабря сего тысяча восемьсот девяностого года с окончанием существующего контракта вовсе от службы дирекции. Всеволожский».
С т р е п е т о в а. Выгнали… выгнали… выгнали… (Встает и уходит.)
Входит П и с а р е в.
П и с а р е в. Прощальный спектакль Стрепетовой… Что это было! К театру невозможно пробиться. Цветы… море цветов. Уборная Стрепетовой была заставлена венками. Нескончаемая овация долго не давала возможности поднять занавес. При каждом появлении Стрепетовой на сцену летели цветы. Аплодисменты после каждого акта не смолкали до начала следующего. Когда прозвучали последние слова Кручининой: «От счастья не умирают» — как она их произнесла! — зрители бросились к рампе. Среди оглушительных аплодисментов слышались выкрики: «Спасибо великое!», «Не уходите, оставайтесь с нами!», «Вон директора!», «Вы наша, наша, наша!» Зрители не расходились, и только с помощью полиции удалось очистить галерку и верхние ярусы. В зале потушили свет… (Уходит.)