Мимесис в изобразительном искусстве: от греческой классики до французского сюрреализма - Чернышева Мария 4 стр.


«…и женщина бывает хорошая, и даже раб, хотя, быть может, первая и хуже [мужчины], а второй и вовсе худ», – писал Аристотель. «А так как есть два рода красоты, из которых в одном – прелесть, в другом – достоинство, прелесть должны мы считать принадлежностью женской красоты, а достоинство – мужской», – писал Цицерон (106–43 гг. до н. э.).

Возникновение «Афродиты Книдской» и моды на женскую наготу в скульптуре стало новым симптомом чувственных приоритетов, признаком смены классической эпохи в греческой культуре эпохой эллинизма.

Портрет, пейзаж и натюрморт в римском искусстве. Искусство древнего Рима, широко вдохновляясь греческим, обладало своими особенностями. Прежде всего оно не было в такой степени, как греческое, сосредоточенно на идее человеческого тела.

В римской скульптуре важное место занимает портрет. Греческие мастера исконно трактовали человеческий облик подчеркнуто телесно, не выделяя в нем лицо, чего требует портрет. Лицо, даже будучи прекрасным, не достигает членораздельной тектоники тела. Лицо в большей степени, чем тело, стремится быть индивидуальным. Многим римским скульптурным портретам, в том числе и официальным, парадным, свойственен необыкновенный, неэллинский натурализм, фиксирующий даже недостатки моделей. Эту особенность римского портрета объясняют влиянием этрусской традиции посмертных восковых масок – точных слепков с конкретных лиц.

В европейской культуре надолго сохранилось отождествление портретного жанра с простым и грубым слепком с реальности, т. е. с крайней, если не сказать, сомнительной формой мимесиса, и отсюда – невысокая оценка этого жанра.

Римскую настенную живопись, хорошо сохранившуюся в Помпеях, Геркулануме и Стабиях из-за извержения Везувия в 79 г., отличает многостороннее отражение мира. Мы находим в ней то жанровое разнообразие, которое вновь утвердится в европейской живописи только к XVII столетию. Помимо многофигурных сцен на мифологические сюжеты и декоративно-орнаментальных мотивов римская фреска богата пейзажами и натюрмортами, которые как самостоятельные жанры развиваются в греческой живописи в эллинистическую эпоху.

Что же касается греческой живописи классического периода, то речь шла о том, что мастер Полигнот в своих многофигурных композициях, судя по всему, не показывал собственно пространство и пейзаж, обходясь несколькими линиями, обозначающими холмы, и лаконичным рисунком какого-нибудь чахлого деревца (см. «Кратер Ниобид»). В его распоряжении была ограниченная гамма красок (красная, белая, желтая и черная в качестве основных), и он не изображал небо, и потому, что эта гамма не включала синюю краску, и потому, что его художественной концепции была чужда категория горизонта.

Хотя в римских пейзажах пространство не имеет перспективного единства и формы соотносятся в нем весьма произвольно, а иногда пейзаж превращается в орнамент на плоскости, мастерам удается передать непрерывность и протяженность природных видов с перетекающими друг в друга очертаниями и цветовыми нюансами лугов, лесов, гор, рек, заливов, облаков.

И в натюрмортах римские художники любят изображать предметы природные – овощи, фрукты, птиц, рыб, т. е. предметы нерукотворно прихотливой, иногда трудноуловимой формы. А если римские художники изображают рукотворную вещь, то в отличие от греческих подчеркивают не ее конструкцию, а качества ее поверхности, в том числе преходящие, например, прозрачность стеклянных стенок сосуда и блики на них (илл. 6).

И портрет, и пейзаж, и натюрморт в римском искусстве свидетельствуют об его интересе к формам неидеальным. В целом в римской живописи заметно увлечение эффектами, обращенными больше к чувству, чем к разуму. На почве этого увлечения здесь процветают и сходятся две, казалось бы, противоположные тенденции. Первая – иллюзионизм (о котором в классической греческой живописи мы знаем только по рассказам): имитация мраморной облицовки стен, их разбивки различными архитектурными элементами и пр. Вторая – так называемый импрессионизм: живопись свободными, широкими и легкими мазками, которая растворяет материальную плотность и объемность форм, но наполняет их трепетом жизни и щеголяет блеском живописных приемов, очаровывая глаз и мягко волнуя эмоции зрителя.

И иллюзионизм, и импрессионизм – явления живописные по своему происхождению. В отличие от греческого римское художественное мышление не скульптуроцентрично. Восхваление живописи, которое входит в сочинение «О картинах» Филострата Старшего (170 – ок. 250), грека по рождению, работавшего в Риме, – продукт римской культуры. Филострата восхищает в живописи то, за что Платон ее презирал. Филострат пишет: «А живопись, правда, зависит только от красок, но дело ее не только в этом одном; хотя она обладает для внешнего проявления одним только этим средством, она умело создает много больше, чем какое-либо другое искусство, хотя бы оно обладало еще многими другими средствами выражения. она может изобразить и тень, умеет выразить взгляд человека, когда он находится в яростном гневе, в горе или же в радости. Ваятель ведь меньше всего может изобразить, какими бывают лучи огненных глаз, а художник по краскам знает, как передать блестящий взгляд светлых очей, синих или же темных; в его силах изобразить белокурые волосы, огненно-рыжие и как солнце блестящие, передать он может цвет одежд и оружия; он изображает нам комнаты и дома, рощи и горы, источники и самый тот воздух, который окружает все это».

Иконоборчество и иконопочитание. – Теория иконы. – Онтологический мимесис. – Античное наследие в искусстве Византии и Западной Европы. – Статус изображения в Западной Европе. – Каролингские книги. – Расколдованные изображения. – Фрески из римских катакомб. – Тело во власти инстинктов и эмоций. Рельефы Гильдесгеймских врат. – Скульптуры Реймского собора. Возрождение или перерождение классической формы?

Иконоборчество и иконопочитание. Христианская доктрина много унаследовала от учения Платона об идеях – высших, трансцендентных прообразах всех земных вещей и явлений. Самостоятельные идеи Платона, существующие сами по себе и через себя, она превращает в творение Бога, содержание божественного духа.

Все материальное, чувственно воспринимаемое средневековая христианская философия вслед за Платоном оценивает невысоко: в крайнем случае враждебно – как потакающее человеческим слабостям и отвлекающее от совершенствования души и устремления к Богу; в лучшем случае – осторожно, символически опосредовано, как свидетельство божественного всемогущества, отмеченное отблесками божественной красоты и знаками Бога. На сфере духовного, идеального Средневековье сосредоточивается с напряжением и радикализмом, не знакомым классической античности.

Идеализм Платона не противоречил определяющему для античности представлению о том, что материя тем ближе идеям, чем более ей свойственна формальная завершенность и красота. В средневековой культуре связь материального и идеального не приобретает классической уравновешенности и наглядности и принадлежит в значительной степени к области умозрительного. Иными словами, если плотское и не отвергнуто как греховное, то подчинено духовному; очищено, преображено под воздействием духовного, но с умалением своей самостоятельной ценности.

Зато христианское сознание допускает, что с высотой духа совместима не только телесная красота, но и материя невзрачная, ущербная, жалкая, отвратительная. Христианский Бог не похож на Олимпийцев. В своем человеческом воплощении он прошел через все тяготы грубой земной жизни, общался с простыми людьми, а также с убогими и презренными, испытал унижения и телесные страдания, был казнен как преступник. Образ истерзанного пыткой тела Иисуса стал памятником его духовного подвига. Некоторые богословы придерживались мнения, что внешним обликом Иисус был уродлив.

В этом христианском приятии слабой и низкой материи дает о себе знать не только аскетический отказ от чувственной полноты, яркости и притягательности земной жизни, но и особенное, столь же чуждое античной классике, как и духовная экстатичность, острое и глубокое переживание человеческой реальности, которое ведет к известному возвышению самого ничтожного в ней. На этой почве в европейском искусстве зрелого Средневековья развивается натурализм, который имеет мало общего с классическим мимесисом.

Сложное отношение Средневековья к чувственным образам зависело от противоречивой позиции церкви в вопросе о сущности и изобразимости божественного. Христианский мир оказался расколот на два лагеря: иконоборцев и иконопочитателей. Их противостояние достигло в Византии накала в VIII–IX вв. Победили иконопочитатели.

Назад Дальше