Глава первая
Наука делать выводы
Шерлок Холмс взял с каминной полки пузырек, вытащил из аккуратного сафьянового чехла шприц, длинными белыми нервными пальцами приладил тонкую иглу и закатил рукав на левой руке. Какое-то время он задумчиво смотрел на свое мускулистое предплечье, густо покрытое крохотными следами от прежних уколов, потом ввел иглу в вену, надавил на маленький поршень и с долгим удовлетворенным вздохом откинулся на спинку бархатного кресла.
Уже много месяцев три раза в день я был свидетелем этого действа, даже привык, но ни в коем случае не смирился. Напротив, пагубная привычка моего друга раздражала меня все больше и больше, мысль о том, что мне не хватает решительности протестовать, не давала мне спать спокойно. Сколько раз я обещал себе поговорить с Холмсом начистоту, но что-то в его характере, какая-то особенная бесстрастность, невозмутимость делала его человеком, в обращении с которым ни о каких вольностях не могло быть и речи. Его огромный талант, безупречные манеры и прочие многочисленные достоинства, с которыми я был знаком не понаслышке, заставляли меня чувствовать неуверенность в себе и отбивали охоту вступать с ним в спор.
Не знаю, что подействовало на меня в то утро, то ли лишний бокал бургундского за завтраком, то ли приступ отчаяния, но я вдруг почувствовал, что больше не могу сдерживаться.
– Сегодня у вас что? – спросил я. – Морфий или кокаин?
Холмс оторвался от старой, набранной готическим шрифтом книги и вяло поднял на меня глаза.
– Кокаин, – сказал он. – Семипроцентный… раствор. Не хотите попробовать?
– Благодарю покорно, – резко сказал я. – Мой организм еще не окреп после Афганистана, лишние нагрузки ему ни к чему.
Моя горячность его рассмешила.
– Возможно, вы и правы, Ватсон, – улыбнулся Холмс. – Наверное, вещество это имеет пагубное физическое воздействие. Однако при этом происходит такая мощная стимуляция и очищение мозга, что побочные эффекты можно не принимать во внимание.
– Но подумайте только, – вскипел я, – какую цену вы за это платите! Может быть, мозг ваш, как вы говорите, и приходит в возбужденное состояние, но в организме-то от этого происходят неестественные, нездоровые процессы, в том числе и усиление обмена веществ, что в конце концов может закончиться постоянным упадком сил. А о том, какая потом наступает реакция, вы забыли? Нет, игра эта не стоит свеч. Ради минутного удовольствия вы рискуете навсегда утратить свой великий дар. Помните, сейчас я говорю не только как друг, но и как врач, который в некотором роде отвечает за ваше здоровье.
Холмс нисколько не обиделся. Наоборот, с видом человека, расположенного к разговору, он соединил кончики пальцев и уперся локтями в ручки кресла.
– От долгого простоя, – сказал он, – мой мозг восстает. Дайте мне загадки, предоставьте работу, найдите самые сложные шифры или самые запутанные головоломки, и я окажусь в своей стихии. Тогда мне больше не понадобятся искусственные стимуляторы. Но скучное размеренное существование я ненавижу. Мой мозг требует работы. Именно поэтому я и выбрал себе такую профессию… Вернее, создал ее, поскольку во всем мире я такой один.
– Единственный на весь мир частный детектив? – удивился я.
– Единственный на весь мир частный детектив-консультант, – уточнил мой друг. – В криминалистике я – последняя и высшая инстанция. Когда Грегсон, Лестрейд или Этелни Джонс заходят в тупик (а это, кстати сказать, их обычное состояние), дело выносится на мой суд. Я, как эксперт, изучаю факты и высказываю мнение специалиста. И за свою помощь я ничего не прошу. В газетах мое имя не гремит. Лучшей наградой для меня служит возможность применить на практике свои своеобразные таланты. Да вы и сами могли видеть, как я работаю, вспомните дело Джефферсона Хоупа.
– Это точно, – поддержал я его. – Никогда в жизни я так не удивлялся, как тогда. Я даже описал эти события в небольшой повести и выпустил ее под несколько странным названием «Этюд в багровых тонах».
Холмс уныло покачал головой.
– Я как-то брал в руки эту брошюру. Если честно, не могу вас похвалить. Дедукция является точной наукой, или должна быть таковой, и относиться к ней нужно серьезно, без лишней чувствительности, как это сделали вы. Представьте себе, что кто-то вплел романтическую историю или любовный треугольник в пятый постулат Эвклида. У вас получился примерно такой же результат.
– Но ведь в деле Джефферсона Хоупа действительно присутствовала романтическая история, – запротестовал я. – Я же не мог исказить факты.
– Некоторые факты нужно было опустить, или, по крайней мере, уделить им не так много внимания. Во всем этом деле единственным заслуживающим упоминания пунктом была та любопытная цепочка логических выводов, которая привела меня от следствий к причинам, в результате чего преступление и было раскрыто.
Признаться, меня сильно огорчила эта критика, тем более что повесть-то я написал специально, чтобы сделать Холмсу приятное. Кроме того, его эгоистичная уверенность в том, что каждая строчка моего сочинения должна была быть посвящена исключительно ему и его методу меня порядком раздражала. За годы, проведенные на Бейкер-стрит, под одной крышей с Шерлоком Холмсом, я не раз замечал, что за взвешенным характером моего друга и его вечной привычкой поучать скрывается тяга к тщеславию. Но я решил все-таки не высказывать эти мысли вслух. С отрешенным видом я стал массировать раненую ногу. Когда-то в нее угодила пуля, выпущенная из афганского джезайла, и, хоть я и не утратил возможности ходить, при каждой перемене погоды рана сильно болела.
– Недавно я стал работать и на континенте, – немного помолчав, сказал Холмс, набивая свою старую вересковую трубку. – На прошлой неделе ко мне за консультацией обратился Франсуа Ле Виллар, который, вы, наверное, слышали, с некоторых пор считается одним из лучших детективов Франции. Он наделен кельтской смекалкой, но ему не хватает практических знаний в очень многих областях, а без этого он не сможет развиваться дальше. Дело касалось одного завещания, и в нем было несколько довольно любопытных особенностей. Я указал Виллару на два похожих случая, происшедших в Риге в 1857 году и в Сент-Луисе в 1871, что и подсказало ему верное решение. Вот письмо с благодарностью от него, которое я получил сегодня утром.
Мой друг бросил на стол помятый листок бумаги с иностранными водяными знаками. Я пробежал глазами сие послание, изобилующее восторженными словами, пересыпанное всевозможными «magnifique», «coup-de-maitre» и «tour-deforce», свидетельствующими о неподдельном восхищении француза.
– Похоже на письмо ученика наставнику, – заметил я.
– О, Виллар переоценивает мою помощь, – отмахнулся Шерлок Холмс. – Он сам достаточно талантлив. У него есть два из трех необходимых идеальному сыщику качеств. Он умеет наблюдать и делать выводы. Единственное, чего ему не хватает, – знания, а это дело наживное. Сейчас он переводит на французский мои работы.
– Ваши работы?
– А вы разве не знали? – рассмеялся Холмс. – Да, признаюсь, есть такой грех. Я написал несколько монографий по техническим вопросам. Например, «Об отличиях между пеплом различных сортов табака». В этой монографии я описываю сто сорок видов сигарного, сигаретного и трубочного табака. Издание снабжено цветными иллюстрациями. Тема эта постоянно всплывает на уголовных судах, поскольку табачный пепел может иметь огромное значение как улика. Вот, скажем, если вам точно известно, что какое-то убийство было совершено человеком, курившим индийский табак, это ведь наверняка уменьшит поле для поисков. Опытному глазу разница между черным пеплом индийского трихинопольского табака и белыми хлопьями «птичьего глаза» видна так же, как разница между капустой и картошкой.
– Ваше умение замечать мелочи всегда меня поражало, – заметил я.
– Я просто понимаю, насколько они важны. Еще я написал монографию о том, как читать следы, где упомянул и об использовании гипса для снятия слепков. Есть еще одна любопытная работа о влиянии профессии человека на форму руки, снабженная литографиями отпечатков рук кровельщиков, матросов, резчиков коры пробкового дерева, композиторов, ткачей и шлифовальщиков алмазов. Мои работы имеют огромное практическое значение для детективов, относящихся к своей профессии как к науке… Последняя – особенно в тех случаях, когда нужно опознать труп или выяснить, чем раньше занимался преступник. Однако я вас уже утомил рассказом о своем увлечении.
– Вовсе нет, – искренне возразил я. – Мне это очень интересно, особенно потому, что я имею возможность наблюдать применение этих знаний на практике. Но вот вы только что разграничили умение наблюдать и умение делать выводы. Однако наверняка одно в какой-то мере предполагает другое.
– Не совсем так, – сказал Холмс, устраиваясь поудобнее в кресле и выпуская густое голубоватое кольцо дыма из трубки. – Например, я вижу, что сегодня утром вы побывали в почтовом отделении на Уигмор-стрит, но лишь благодаря умению делать выводы я узнал, что вы ходили туда за тем, чтобы отправить телеграмму.
– Верно! – воскликнул я. – И то, и то в точку! Хотя, если честно, я совершенно не понимаю, как вы об этом догадались. Решение сходить туда пришло мне внезапно, и я никому об этом не рассказывал.
– Это было просто, – улыбнулся он, видя мое удивление. – Настолько просто, что тут и объяснять нечего. Хотя этот пример действительно служит хорошей иллюстрацией того, где проходит граница между умением наблюдать и умением делать выводы. Я видел, что к вашей подошве прилип маленький красноватый комок земли. Прямо напротив почты на Сеймур-стрит ремонтируют дорогу, там сняли покрытие с тротуара и разбросали землю, так что зайти в здание, не наступив на грязь, почти невозможно. Земля в этом месте имеет красноватый оттенок, который, насколько мне известно, больше нигде в округе не встречается. Вот то, что дало мне умение наблюдать. Остальное – результат логических размышлений.
– И как же вы пришли к выводу, что я посылал телеграмму?
– Ватсон, я же все утро просидел напротив вас. Если бы вы писали письмо, я бы это заметил. В ящике вашего стола, который вы забыли задвинуть, я вижу блок марок и толстую пачку почтовых открыток. С какой еще целью вы могли ходить на почту, если не для того, чтобы послать телеграмму? Отбросьте маловероятные объяснения, то, что останется, и будет правдой.
– В этом случае все действительно так, – подумав, согласился я. – Но, как вы сами говорите, случай этот был простейшим. Вы не сочтете меня навязчивым, если я предложу вам задачку посложнее?
– Напротив! – сказал Холмс. – Это избавит меня от второй дозы кокаина. Я с радостью возьмусь за любую задачу, которую вы мне предложите.
– Вот вы как-то говорили, что на любой вещи, которой человек пользуется ежедневно, остаются отметины и опытному наблюдателю они могут рассказать все о ее владельце. Недавно ко мне попали вот эти часы. Не могли бы вы сказать, кто был их предыдущим владельцем и каковы были его привычки?
Я передал ему часы, признаться, не без внутреннего ехидства, поскольку считал, что ничего у него не получится, и думал, что это станет моему другу хорошим уроком за тот менторский тон, которым он иногда разговаривал. Он взвесил часы в руке, внимательно осмотрел циферблат, открыл заднюю крышку и изучил механизм, сначала невооруженным глазом, потом через мощную линзу. Я едва сдерживал улыбку, видя, с каким печальным лицом он захлопнул крышку и вернул мне часы.
– Сказать почти ничего нельзя, – заметил Холмс. – Часы недавно побывали в мастерской, их там почистили, что лишило меня главных оснований для выводов.
– Вы правы, – сказал я. – Их почистили перед тем, как послать мне.
Мысленно же я обвинил своего друга в том, что он воспользовался самым очевидным и неубедительным предлогом, чтобы оправдать свой провал.
– Хоть результаты моих исследований и оказались неудовлетворительными, кое-что я сказать все же могу, – произнес он, устремив в потолок отсутствующий взгляд. – Поправьте меня, если я в чем-нибудь ошибусь. Насколько я могу судить, часы эти раньше принадлежали вашему старшему брату, а он унаследовал их от отца.
– Об этом вы, несомненно, догадались по буквам «Г» и «В», выгравированным на задней крышке?
– Верно. С буквы «В» начинается ваша фамилия. Судя по дате, часы изготовлены почти пятьдесят лет назад, гравировка была сделана тогда же, то есть часы принадлежали человеку старшего поколения. Подобные вещи обычно передаются по наследству старшему сыну, который чаще всего носит то же имя, что и отец. Если не ошибаюсь, отец ваш умер много лет назад, следовательно, часами владел ваш старший брат.
– Пока все правильно. Что-нибудь еще можете добавить?
– Брат ваш был человеком неряшливым… очень неряшливым и легкомысленным. У него была возможность хорошо устроиться в жизни, но он не сумел ею воспользоваться, жил в нищете (правда, деньги у него время от времени водились), потом начал пить и умер. Это все, что мне удалось установить.
Я вскочил с кресла и стал, прихрамывая, нервно ходить по комнате, негодующе стискивая кулаки.
– Как вам не стыдно, Холмс! – воскликнул я. – Не думал, что вы можете опуститься до такого. Вам кто-то рассказал о судьбе моего несчастного брата, а теперь вы делаете вид, что узнали все это только что. Неужели вы надеетесь, что я поверю, будто вы все это узнали по его старым часам! Это жестоко и, честно говоря, попахивает шарлатанством.
– Дорогой доктор, – мягко сказал Холмс, – прошу, примите мои извинения. Рассматривая это дело как абстрактную проблему, я забыл, насколько близка и тяжела для вас может быть эта тема. Но, уверяю вас, до того, как вы показали мне эти часы, я даже не знал, что у вас был брат.
– Так каким же чудесным образом вы умудрились обо всем этом узнать? Все, что вы рассказали, до малейшей детали – истинная правда.
– Мне просто повезло. Я всего лишь выбирал наиболее правдоподобное объяснение тому, что вижу. Я и не думал, что все так совпадет.
– То есть это была не случайная догадка?
– Нет-нет. Я никогда не полагаюсь на случайные догадки. Это порочная привычка… разрушительная для навыков логического мышления. Вам все это показалось странным только потому, что вы не имели возможности наблюдать за ходом моих мыслей, к тому же не замечаете частностей, на основании которых строятся общие выводы. Вот, к примеру, я начал с утверждения, что ваш брат был неряшливым. Стоит присмотреться к нижней части корпуса часов, и вы увидите не только две вмятины, но и многочисленные царапины, появившиеся от привычки носить другие твердые предметы (например, монеты или ключи) в том же кармане. Не так уж сложно догадаться, что человек, который так легкомысленно относится к часам за пятьдесят гиней, скорее всего не отличается аккуратностью. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что, раз человек получил в наследство столь дорогой предмет, то и само наследство было немаленьким.
Я кивком дал понять, что согласен с его выводами.
– Работники английских ломбардов очень часто, принимая часы, выцарапывают иглой на внутренней стороне крышки номер квитанции. Это намного удобнее, чем клеить ярлык, так номер не потеряется и его невозможно подменить. Через лупу я сумел рассмотреть на крышке не меньше четырех таких номеров. Вывод: ваш брат часто оказывался на мели. Второй вывод: иногда ему случалось разбогатеть, иначе он не смог бы выкупить часы. И наконец, взгляните сами на внутреннюю сторону крышки, туда где находится отверстие для ключа. Видите тысячи царапин вокруг отверстия? Это следы от ключа. Скажите, трезвый человек может так промахиваться? Ни у одного пьяницы вы не найдете часов без подобных отметин. Когда выпивший человек заводит часы на ночь дрожащими руками, ключ оставляет такие царапины. Что же тут таинственного?