Все, пора бежать на ужин, а потом работать, надеюсь ночью смогу написать больше.
Глава 3. Сонное царство. Часть первая. “Музыка лучше всего”
— Интересная штука, ты никогда не замечала… вот бывает спишь, спишь и снится тебе какой-нибудь сон… и там происходит что-то такое динамичное, сюжет наблюдается, в общем, почти что кино смотришь, и тут, например, по сюжету кто-то подбегает к двери и начинает в нее стучать, или кто-нибудь говорит, мол, сейчас нам должны позвонить…. ну или что-нибудь такое… и действительно, раздается стук в дверь, или телефонный звонок… и он будит тебя…. вроде бы ничего такого, но неужели твой мозг так быстро может обыграть раздавшийся в комнате, где ты спишь, шум и перенести его в твой сон?
— Это на самом деле очень интересное явление… Я об этом тоже иногда думаю, но не могу понять, почему так происходит.
— А может быть интуиция, или что там отвечает за легкие предостережения в будущем, знает, что нас разбудят, и знает каким образом это сделают… и она говорит мозгу, а тот типа, хоп, и вписывает это в сценарий сна… вот у меня сегодня так и было… мы чего-то делали с другом, где-то ходили, а потом подошли к двери, он говорит, мол надо постучать… тук-тук… а это он мне в кровать снизу стучит, хочет сказать, что интернет не работает и я могу отключить будильник на 2 часа ночи.
— У меня такое тоже иногда бывает. Забавно так.
— А еще мне нравится слушать музыку во сне, засыпаешь, например, а радио оставляешь включенным, но тихо-тихо. И вот когда в твое невесомое сознание проникают звуки, особенно тех композиций, которые тебе очень нравятся, то инстинктивно ты пытаешься их засмаковать, остановить мгновения, прочувствовать его, но это не получается… все происходящее очень эфемерно… так же и с хорошими снами, иногда в течение ночи ты понимаешь, что все что видишь — это сон, но он настолько хорош, что ты не хочешь будить себя, вместо этого, ты аккуратненько пытаешься направить его в еще более приятное тебе русло… но по полной насладиться моментом все равно не удается.
— А разве бывает по-другому?
— Бывает. Иногда… это чаще происходит непроизвольно, но отпечатывается в памяти на всю жизнь. Счастливые моменты, грустные… я могу вспомнить много, во всех подробностях, даже если я был пьян.
— Ты любишь выпить?
— Иногда это помогает "схватить жизнь".
— Ты это так называешь?
— Как ни называй, все не схватишь.
— Хорошо идет с музыкой.
— Да, с музыкой действительно легче. Только песня должна быть новая, еще чистая от ассоциаций, тогда все получится наилучшим образом.
— Мне тоже так кажется.
— Да, с музыкой лучше всего, еще, как ни странно, с человеком хорошо ассоциируются моменты. И получается, вспомнил человека — вспомнил момент, и наоборот. Но человек тоже должен быть незнакомый. У меня так бывало, к какому-то человеку прикреплялся момент и уже потом, после долгого времени знакомства, все равно вспоминается та, первая ассоциация… там парк какой-нибудь, или весенний день в центре города… а может зимний.
— Но лучше всего подходит музыка.
— Да, музыка лучше всего.
— А книги?
— Книги слишком большие для момента, но иногда и они сойдут. Но музыка лучше всего.
— А почему мы повторили это так много раз? Настолько ли хороша в этом деле музыка, насколько часто мы ее тут упоминаем?
— Просто так мы похожи на героев Хемингуэя. Они разговаривают в похожей манере. Особенно те, кто любят друг друга, они будто хотят "схватить момент", записав его на фразу. Вот и повторяют ее много раз.
— А мы хотим записать этот момент на фразу "музыка лучше всего"?
— Да, "музыка лучше всего", — подходящая фраза, раз уж настоящей музыки у нас под рукой нет.
— Значит, теперь каждый раз, когда я буду говорить или слышать где-нибудь фразу "музыка лучше всего", я буду вспоминать наш разговор?
— Лучше вспоминай эту ночь.
— Но у меня день.
— Тогда вспоминай его.
— Хорошо. Улыбаюсь.
— Я тоже.
— А чем же так хорош этот мой день и твоя ночь?
— А тебе разве не нравится? Мне кажется, и моя ночь и твой день очень хороши. Мы вместе.
— Но так далеко.
— Не важно, можно быть ближе, но дальше. А мы — близко. Я даже слышу, как ты касаешься клавиатуры.
— Улыбаюсь.
— Хорошо, что мы отказались от смайликов.
— Правда, хорошо. Мне так больше нравится.
— Меня как-то коробит выражать свою радость от общения с тобой посредством двоеточия и скобки.
— Очень улыбаюсь.
— А разве можно очень улыбаться?
— Мне кажется, можно, почему бы и нет.
— Значит, когда ты услышишь фразу "музыка лучше всего", ты вспомнишь все это и очень улыбнешься. Надеюсь, я смогу это увидеть.
— Я тоже.
— Но путешествовать по памяти тоже очень интересно. Я тут часто этим развлекаюсь.
— Но это же грустно.
— Да.
— А мне кажется, что пока есть время сделать что-нибудь хорошее и важное, не стоит смотреть назад.
— Время… тоже интересная тема для беседы. Иногда его очень много, а иногда не очень… улыбаюсь.
— Разве его может быть много?
— Смотря как видеть свои цели… точнее, какими их видеть… да и вообще, если видеть свои цели.
— У тебя их разве нет?
— Значит, от метафоризации переходим к конкретизации? Тогда позволь оговорочку, иметь цель, не значит видеть ее. И наоборот. Как тебе кажется?
— …
— А?
— …
— Занята, наверное, да?
— …
— Ладно, я спать пойду, а тебе удачно доработать. И помни, (очень улыбаюсь) "музыка лучше всего".
— Ой, ты уже ушел (не улыбаюсь), а мне тут по работе много заданий было… ну ладно, пошла я домой, до завтра, пока! Целую!
— А теперь нет тебя. Спишь, наверное, уже, а я вот только проснулся. Выспался просто замечательно. Вот сейчас перечитал все, о чем мы вчера говорили, ну или писали, точнее. Так вот, все кажется таким забавным, немного притянутым, вычурным… а самое интересное, что девять часов назад я чувствовал именно то, что писал. Я, да и, наверное, все люди, совершенно разные в зависимости от времени суток. Особенно отличается утро и ночь, наверное, это какие-то биологические особенности сказываются.
Глава 4. Перина Надорожку пытается убежать от себя и преследующего ее глюка
Пошел ты на хрен! Трахнутый тупоголовый бараноовца! — завернула Перина, выбегая из кабинета босса.
— Надорожку, ну последний раз! — крикнули ей из кабинета. — Без тебя не получится.
— Я не хочу больше заниматься этой порнографией! Сплошная фигня! — девушка чуть сбавила шаг, но все же продолжала двигаться по узкому коридору.
Из только что захлопнувшейся двери выбежал невысокий мужчина в белой рубашке с тонкими голубыми полосками в черных брюках и туфлях.
— Инна, стой! Последний раз! Я тебя прошу! Это не на долго.
— Сам! Все сам!
— Инна!
— Найди себе другую дуру, которая станет за твои идиотские идеи браться.
— Ну тебе же нравилось?
— Я симулировала, думала, что потом будет лучше, я думала, что ты придумаешь что-нибудь специально для меня.
Навстречу кричащей девушке попадались люди, неторопливо плетущиеся по своим делам, но от такого раскаленного темперамента все жались по бесцветным стенам и торопились спрятаться в своих кабинетах.
— Но не я за это отвечаю, — не унимался мужчинка. — Мне самому все это не нравится.
— Тогда найди в себе силы и прекрати это. Не хочешь срать, не мучай жопу.
Девушка скрылась за поворотом.
"Или это не подходит к данной ситуации? — спросила она сама у себя. — Вечно ты, Надорожка, ляпнешь что-нибудь, а потом думаешь."
Спускаясь по лестнице, она уже не слышала кричащего в след программного директора. Ее рыжие волосы красиво летели позади, стараясь не отставать от хозяйки.
Только она вышла из здания, где располагался музыкальный телеканал, на котором она проработала последние шесть лет, как зазвонил телефон.
Не глядя на экран, девушка со стройными ногами приняла вызов.
— Инн, привет, как дела?
— Привет, не спрашивай.
— А чего? Что случилось?
— Да послала я все в… в объект вожделений послала, в общем.
— И как он отреагировал?
— Кричал, уговаривал остаться.
— Долго?
— Ну на улицу не вышел.
— Вот нахал, мог бы ради приличия.
— Думает, что я вернусь.
— А ты?
— Не дождется.
— Вот и молодец.
— Задолбало. Когда на нашем телевидении такая низкая моральная планка, что под ней даже карликовый пудель не проползет, какого лешего я должна там карячиться и душу марать?
— Угу.
— Так что, я улетаю в Штаты где-нибудь послезавтра.
— Ну ты и так бы улетела, разве нет?
— Кто знает, ладно, подруга, извини, я тебе потом позвоню.
Надорожку вернула телефон обратно в сумочку, а вместо него извлекла ключи, рядом с которыми болтался маленький серебряный брелок в виде кружка со стрелочкой — мужское начало. Оранжевый мерседес пикнул и мигнул фарами хозяйке.
Запрыгнув внутрь, Инна еще раз глянула на здание, потом на конкретное окно, наконец, завела мотор, включила музыку и тронулась с места. С первых же секунд звучания джазовой радиостанции, девушка слегка успокоилась и даже улыбнулась собственной решительности, хотя ее аккуратные коленки до сих пор легонько дрожали.
Несмотря на то, что день был непогожий, с неба вот-вот собирался закапать дождик, у Надорожки перед машиной звуки музыки нарисовали совершенно другую картину:
Утро душного дня. Солнце припекает все попавшиеся под луч поверхности. Пока еще по пустым улицам на служебном транспорте катаются водители поливальных машин, от их работы над дорогой стоит блестящий туман. Каждая утренняя капелька сначала вбирает доставшийся ей пучок света, а потом отражает кому-нибудь в глаза. И вот оранжевый мерседес медленно катит по проспекту, периодически играясь дворниками. По трамвайным рельсам от него убегает вперед желто-белый зайчик. Неожиданно из динамиков вылетает испанский мотив и на дороге тут же появляется тучный бык, он озирается по сторонам, испуганно отскакивает от струек воды и бьет копытом.
Иннина машина ехала прямо на него, еще несколько мгновений и животное было бы сбито, но тут девушка протерла глаза и серый день вытеснил грезы. Вместо быка на дороге стояли жигули девяносто девятой модели, а перед ними горел красный зрачок светофора. Девушка тронул педаль и плавно притормозила.
— Интересно, у многих людей бывают утренние галлюцинации? — спросила она сама себя.
— Успокойся, Инночка, просто мы с тобой очень устали сегодня. Мы приняли серьезное решение, теперь в нашей жизни грядут большие изменения. Пора начинать делать то, что хочешь, а не то, что получается. Получается — не в смысле, что хорошо выходит, а в смысле — получается, что ты делаешь это… ну типа, почему ты работаешь телеведущей? Да так получилось… да… вот, — ответила она сама себе.
— А тебя не смущает, что ты разговариваешь сама с собой?
— Ни капельки, хотя от такой игры на камеру надо избавляться, ведь никто сейчас меня не видит.
— Но ты же решила теперь жить для себя и по-своему.
— Ну и что?
— А то, что почему бы тебе не говорить с собой просто так, ради самовеселения. Разве это плохо? Тебе же нравится.
— Я чувствую себя дурой.
— Тогда давай молча послушаем музыку.
Через полчаса, ведущая, известная под сценическим именем Перина Надорожку, была уже дома. Переодевшись в коротенькие домашние шортики и серенькую футболочку, она плюхнулась на кресло и подтянула к себе ноутбук.
Хотелось писать. Для этого как нельзя лучше подходила ее рубрика "АвтоЗАписьки" на собственном официальном сайте.
Девушка встала с кресла и улеглась на диван, положила ноутбук на голые ноги и начала печатать.
Мне видятся камни, а точнее, чувствуются. Все они очень большие, необъятные. Кто-то столкнул их на меня и теперь они падают откуда-то сверху. А я внизу и не знаю, что они вот-вот расплющат меня о землю. Я лишь тревожусь.
Разогревшийся вместе с ее воображением ноутбук начал обжигать ляжки.
Глава 5. Сонное царство. Часть вторая. Мама
Женщина опять видела сына. Сон был совсем коротким, и, к сожалению, она не смогла как следует пообщаться со своим ребенком. Как бы она хотела не просыпаться, а подольше побыть там… но мучащая ее болезнь не дает покоя даже ночью, превращая эту часть суток в мучительное ожидание рассвета или хотя бы короткого забытья. Но, как ни странно, они приходят вместе.
Хорошо, что теперь ей не надо на работу, можно и с утра, если что, поспать. Хотя, какое это "хорошо"! Она серьезно больна, а ее единственный сын очень далеко. Он уехал уже целых три года назад, бросив институт в который они с таким трудом поступали, выложив за репетиторство почти все сбережения. Она не хотела его отпускать в первый раз, какое-то чувство необъяснимой опасности сжимало ей виски и сердце, но он упросил ее. Вспомнил, что она сама рано покинула родителей, уехала учиться в другую часть страны, а работать стала еще дальше от дома. В первый раз он вернулся, но оказалось лишь для того, чтобы улететь навсегда.
Институт сразу стал ему не интересен, специальность, к которой он никогда не питал особой любви, окончательно перестала его интересовать. Легкие деньги, комфорт, новые впечатления, так нужное ему вдохновение — вот что привлекало его за океаном. "Я смогу рисовать и там, — говорил он, — не пройдет и пять лет как мои картины будут висеть в Музее Современного Искусства в Нью-Йорке, Мадонна приехала туда всего лишь с парой баксов и посмотри, чего она добилась! Неужели я хуже?"
Он не хотел слушать ни про что другое. А она его понимала, ведь тридцать лет назад она закончила школу и поняла, что не хочет оставаться в своем городе. Ни один из трех институтов ее не привлекал, ни один из двадцати тысяч возможных женихов не казался ей подходящим, ни одна из сотни улиц не вызывала больше желания пройтись. Тогда она улетела за кучу километров, одна, в 17 лет. Сыну было больше, он был почти мужчина, он был талантлив и целеустремлен, она верила в него. А он не давал повода усомниться в себе.
"Я сгнию здесь, — говорил он. — Я умру в этой стране, никто не узнает меня, пока я рисую тут. Нашему народу нужны только реалити-шоу и дешевые поп-группы, никому больше ничего не надо". Она пыталась противопоставить ему различные факты, но те были либо слишком жалкими, либо, наоборот, подтверждали его слова. Она очень хотела, чтобы он получил образование, чтобы он не стоял на улицах, продавая портреты прохожих, а мог заниматься живописью в свободное от хорошо оплачиваемой работы время. "У нас нет хорошо оплачиваемых работ! — возражал он. — Зачем здесь становиться доктором наук, чтобы получать денег, как посудомойщик там?" "Разве ты хочешь всю жизнь мыть посуду? — спрашивала она." "Но я и наукой заниматься не хочу, я хочу рисовать, рисовать и больше ничего!"
В конце концов он улетел. С большой неохотой взял академический отпуск и улетел. "Если будет плохо, я вернусь и продолжу учебу". Но ей казалось, что плохо там не будет. Конечно, она хотела, чтобы он был счастлив, но ведь так тяжело позволить самому дорогому тебе человеку быть счастливым, когда ты к этому счастью не имеешь никакого отношения.
Неделю назад она написала ему письмо, в котором просила приехать, если будет возможность. А какая у него может быть возможность, если он там на нелегальном положении? В такой ситуации билет может быть только в один конец.
Глава 6. Художник и одиночество