– Чаллонер! – воскликнул Сомерсет. – Возможно, вы придерживаетесь доктрины свободной воли? Неужели вы не имеете ни малейшего понятия о философии, если можете разглагольствовать о недостаточности основания? Случай, эта слепая Мадонна язычника, правит земной суетой, и именно на Случай я делаю главную ставку. Случай свёл нас вместе, но, когда мы разделимся и пойдём каждый своим путём, Случай станет постоянно привлекать наши беспечные взоры к тысячам красноречивых улик, причём касающихся не только этого загадочного дела, но и бесчисленных тайн, в окружении которых мы живём. Затем наступит черёд светского человека, прирождённого и умудрённого опытом сыщика. С проворством кошки он ухватится за улику, на которую весь город взирает без малейшего интереса и понимания, потянет за ниточку со всем своим умением и рвением и, сопоставив незначительное, на первый взгляд, стечение обстоятельств, раскроет преступление.
– Пусть так, – сказал Чаллонер. – Я восхищён тем, что вы признаёте в себе подобные достоинства. Между тем, дорогой мой, я, признаться, не готов составить вам компанию. Я не прирождённый и уж тем более не умудрённый опытом сыщик, а всего лишь миролюбивый джентльмен, у которого пересохло в горле. Что до меня, то мне не терпится пропустить стаканчик. Касаемо же улик и приключений, то единственное приключение, которое когда-нибудь со мной произойдёт, – это перепалка с судебным приставом.
– Вот где суть софистики и заблуждения! – воскликнул Сомерсет. – Именно здесь заключена тайна вашей никчёмности в жизни. Мир буквально бурлит приключениями, они осаждают вас, когда вы идёте по улице. Вам машут руками из окон, к вам подходят мошенники, клянущиеся, что познакомились с вами, когда вы были за границей, всякого рода приветливые сомнительные личности жаждут привлечь ваше внимание. Но это всё не для вас. Вы отворачиваетесь, продолжаете ходить по замкнутому кругу, предпочитая путь наименьшего сопротивления. Теперь же я молю вас: ухватитесь обеими руками за первое же приключение и не отпускайте его от себя, какого бы свойства оно ни было – сомнительного или романтического. Я поступлю так же. Это игра с огнём, но, по крайней мере, нам будет весело, и мы по очереди поведаем свои истории здесь, в курительной, моему другу-философу, великому Годоллу, который слушает меня с затаённым восторгом. Ну что, договорились? Обещаете ли вы оба воспользоваться первым же представившимся случаем и зоркими глазами вкупе с ясной, холодной головой изучать и анализировать всё происходящее? Ну же, обещайте! Позвольте мне открыть вам двери в мир разгадки тайн и распутывания интриг.
– Всё это не совсем по мне, – заметил Чаллонер. – Однако коль скоро вы решились на это и были весьма убедительны – аминь.
– Я не прочь пообещать, – сказал Десборо, – но вряд ли со мной что-нибудь произойдёт.
– О маловеры! – вскричал Сомерсет. – Однако я, по крайней мере, заручился вашими обещаниями, а мистер Годолл, я уверен, преисполнен восторга.
– Я обещаю себе, что, по крайней мере, получу огромное наслаждение от ваших рассказов, – ответил хозяин с присущей ему учтивостью.
– А теперь, господа, – закончил Сомерсет, – давайте разделимся. Я спешу предоставить себя воле Фортуны. Слышите, как в этот тихий уголок доносится шум Лондона, похожий на отдалённый грохот битвы. Там сходятся четыре миллиона судеб, и, вооружившись ста фунтами, я собираюсь броситься в эту паутину.
– Молчите! – вскрикнула она. – Вы не представляете, какую опасность можете навлечь на себя. Терпение, прошу вас. Как только мы минуем эти улицы и окажемся вдали от любопытных ушей, я всё вам объясню. А пока давайте сменим тему… Что за чудо этот спящий город! – воскликнула она. И с напускным восторгом процитировала сонет Вордсворта: «О, Боже мой! Весь город спит, и в сердце мощном царствует покой».
– Я вижу, сударыня, – заметил Чаллонер, – что вы весьма начитанная особа.
– К сожалению, не только начитанная, – вздохнув, ответила она, – но и слишком много пережившая для своих лет. На мою долю выпало столько испытаний, что просто идти под руку с незнакомцем – истинное счастье для меня.
Тем временем они достигли окрестностей вокзала Виктория. Там, на углу одной из улиц, девушка остановилась, убрала свою руку и в нерешительности потупила взор. Затем она словно преобразилась и с очаровательной улыбкой коснулась руки Чаллонера затянутой в перчатку ладонью.
– Я даже представить себе боюсь, – произнесла она, – что вы обо мне думаете, однако мне нужно продолжить свой путь. Здесь я вас покину, и именно здесь я умоляю вас дождаться моего возвращения. Не пытайтесь идти за мной или преследовать меня. Оставьте на потом свои суждения о девушке столь же чистой, как ваша сестра. И самое главное – не бросайте меня. Пусть вы и незнакомый мне человек, но мне не к кому больше обратиться. Вы видите, как мне тяжело и страшно. Вы настоящий джентльмен, добрый и великодушный, и, когда я прошу вас проявить чуточку терпения, я заранее уверена, что вы мне не откажете.
Чаллонер неохотно пообещал, и девушка, бросив на него полный благодарности взгляд, скрылась за углом. Однако её мольба не достигла должного результата, поскольку у молодого человека не было не только сестёр, но и вообще никаких родственниц, за исключением двоюродной бабки где-то в Уэльсе. Теперь он остался в одиночестве; к тому же чары, во власти которых он дотоле находился, стали понемногу ослабевать. Он презрительно фыркнул, посмотрев на себя со стороны, и, собравшись с духом, пустился по следам девушки.
Читателю, которому хоть изредка приходилось сталкиваться с ночной жизнью больших городов, очевидно, известно, что по соседству с большими вокзалами многие таверны открываются очень рано, а то и вовсе не закрываются на ночь. Пройдя квартал и завернув за угол, Чаллонер заметил, как его очаровательная спутница юркнула в одно из подобных заведений. Было бы неверным сказать, что он удивился, поскольку он давно научился ничему не удивляться. Его охватило отвращение пополам с досадой, и, чертыхаясь про себя, он проклинал банальную капризную дамочку. Не успела она зайти в таверну, как открылись вращающиеся двери и она вышла на улицу в компании сутулого молодого человека весьма вульгарной наружности. Они обменялись несколькими фразами, произнесёнными на повышенных тонах, после чего молодчик вернулся в таверну, а девушка быстрым шагом направилась к Чаллонеру. Он наблюдал, как она шла: грациозно, словно паря над землёй. При быстром шаге из-под подола иногда мелькали точёные лодыжки, движения её воплощали в себе безудержный порыв и задор юности. И хотя Чаллонер в какое-то мгновение почти решил повернуться и уйти прочь, его решимость таяла по мере того, как она приближалась к нему. Он мог устоять перед обычной красотой, но в данном случае именно её несомненный аристократизм лишал его всякой силы воли. Некогда ему без труда удалось отделаться от прожжённой авантюристки, перед той же, кто, несмотря ни на что, являлась настоящей леди, он чувствовал себя безоружным. Он оторопело стоял там же, откуда наблюдал словесную перепалку, когда она буквально подлетела к нему.