– Сударь, – сказала мама, – меня заботит одна-единственная мысль. Вам прекрасно известно какая. Говорите же, что с моим мужем?
– Сударыня, – ответил доктор, усаживаясь на стул, – будь вы неразумным ребёнком, я бы оказался в весьма неприятном положении. Однако же вы – женщина, обладающая острым умом и сильным характером. Вам, насколько мне известно, дали три недели для того, чтобы сделать собственные выводы и смириться с неизбежным. Более подробные комментарии с моей стороны, я полагаю, излишни.
Мама побледнела как полотно и затрепетала, словно тростинка на ветру. Я взяла её за руку, и она спрятала мою ладонь в складках своего платья, сжав изо всех сил, чтобы я не закричала.
– В таком случае, сударь, – наконец произнесла она, – все ваши слова напрасны. Если это действительно так, какое мне дело до ваших поручений? Что мне ещё просить у Господа, кроме смерти?
– Ну же, – ответил доктор, – возьмите себя в руки. Я призываю вас оставить всякие мысли о вашем покойном муже и хорошенько подумать о своём будущем и о судьбе этой юной девушки.
– Вы призываете меня оставить… – начала мама. – Выходит, вы всё знаете! – вскричала она.
– Да, знаю, – подтвердил доктор.
– Знаете?! – воскликнула несчастная женщина. – Значит, это всё ваших рук дело! Маски долой, и я с ужасом и отвращением вижу вас настоящего – того, кто преследует беглецов в их кошмарах и заставляет их просыпаться в ледяном поту, – вас, ангела-разрушителя!
– Да, сударыня, и что с того? – возразил доктор. – Разве наши с вами судьбы не похожи? Разве мы оба не в заточении в узилище под названием Юта? Разве вы не пытались бежать и не столкнулись в каньоне с Открытым Оком? Кто может ускользнуть от недремлющего ока Юты? Мне, по крайней мере, это не под силу. Да, действительно, на меня порой возлагаются поручения весьма необычного свойства, и самым жутким было последнее. Однако откажись я выполнить его, спасло бы это вашего мужа? Вы прекрасно знаете, что нет. Я бы умер вместе с ним и не смог бы облегчить его последние минуты и встать сегодня между его семьёй и десницей Бригама Янга.
– Ах, вот как! – вскричала я. – И вы могли купить себе жизнь путём подобных сделок с совестью?!
– Милая барышня, – невозмутимо ответил доктор, – всё это именно так. И вы ещё доживёте до того дня, когда возблагодарите меня за подобную низость. Вы весьма волевая особа, Асенат, и мне отрадно в этом убедиться. Однако время не ждёт. Как вам, безусловно, известно, всё имущество мистера Фонбланка отходит к Церкви. Но часть его передаётся тому, кому предназначено осенить его семью брачными узами. И этот человек, спешу уведомить вас, не кто иной, как стоящий перед вами.
Услышав это гнусное предложение, мы с мамой вскрикнули и схватились друг за друга.
– Так я и думал, – заключил доктор тем же невозмутимым тоном. – Вы отвергаете подобную договорённость. Вы ожидаете, что я стану вас в чём-то убеждать? Вам прекрасно известно, что я никогда не придерживался догмы мормонов касательно полигамных браков. Всецело отдавшись своим научным изысканиям, я предоставил неряшливых дамочек, называемых моими жёнами, самим себе, чтобы они без помех грызлись и ссорились. От меня им не нужно ничего, кроме денег. Это вовсе не те брачные узы, к которым бы я стремился, будь у меня на то желание. Нет, сударыня, – торжественно заявил он, галантно поклонившись, – вам не следует расценивать мои слова как проявление навязчивости. Наоборот, я счастлив, видя вашу стойкость и силу духа, достойных великих римлян. И если мне приходится приказывать вам следовать за мной, то это не по моей прихоти, но во исполнение данных мне указаний. Очень надеюсь на то, что впоследствии выяснится, что у нас весьма много общего.
Затем, велев нам переодеться в дорожное платье, он взял лампу, поскольку к тому времени уже стемнело, и отправился в конюшню, чтобы приготовить лошадей.
– Что всё это значит? Что с нами станется?! – вскричала я.
– По крайней мере, нас ждёт не самая худшая участь, – ответила мама. – Пока что мы можем ему доверять. Мне кажется, в его словах звучит трагическое противоречие: он разрывается между долгом и добрыми чувствами к нам. Асенат, если я вдруг покину тебя или умру, ты не забудешь своих несчастных родителей?
Тут мы начали твердить каждая своё: я умоляла её объяснить, что же она имела в виду; она же перебивала меня, продолжая убеждать меня в том, что у доктора самые искренние и благие помыслы.
– У доктора! – не выдержав, выкрикнула я. – У того, кто убил моего отца!
– Да нет же, – возразила она. – Будем же справедливы. Я искренне верю, что он относится к нам в высшей степени благожелательно. И учти, Асенат, только он сможет защитить тебя в этом «краю смерти».
В это время вернулся доктор, ведя под уздцы двух приготовленных для нас лошадей. Когда мы тронулись в путь, он попросил меня ехать чуть впереди, поскольку хотел обсудить с миссис Фонбланк некоторые вопросы. Они ехали шагом, оживлённо о чём-то перешёптываясь. Вскоре взошла луна, и в её свете я увидела, как они напряжённо смотрели друг на друга. Мама то и дело касалась его руки, а доктор, вопреки своему обыкновению, нарочито яростно вырывался.
У подножия откоса, на вершине которого стоял его дом, доктор пустил лошадь рысью и нагнал меня.
– Здесь мы спешимся, – сказал он. – Поскольку ваша матушка хочет побыть одна, мы с вами пойдём к дому вдвоём.
– Увижу ли я её снова? – спросила я.
– Даю слово, – ответил он и помог мне спешиться. – Лошадей оставим здесь. В этой каменной пустыне нет конокрадов.
Дорога плавно поднималась вверх к дому. Окна снова светились, из трубы валил дым, однако вокруг царила мёртвая тишина. Внизу виднелась фигурка мамы, шедшей следом за нами, и я вдруг осознала, что кроме нас на много миль вокруг нет ни единой живой души. Я посмотрела на доктора, с мрачным видом шагавшего радом со мной, на его сутулую спину и седые волосы, а затем снова на дом, сиявший огнями и извергавший дым, словно завод. Тут я решилась дать волю своему любопытству.
– Бога ради, скажите, – воскликнула я, – чем вы таким занимаетесь в этой жуткой пустыне?!
Он улыбнулся какой-то странной улыбкой и ответил весьма уклончиво:
– Вы отнюдь не впервые видите, как горят мои горны. Однажды ночью я видел, как вы проезжали мимо. У меня провалился очень важный эксперимент, поэтому не судите меня строго за то, что я перепугал вас и вашего кучера.
– Как?! – воскликнула я, с сочувствием посмотрев на его сутулую фигуру. – Неужели это были вы?
– Именно я, – ответил он. – Однако не подумайте, что я сошёл с ума. Я тогда чуть не умер, получив ужасные ожоги.
Мы почти достигли дома, который, в отличие от обычных деревенских строений, был выложен из тёсаного камня и стоял на прочном гранитном фундаменте. Рядом с ним не росло ни единой травинки, в окнах не виднелось ни одного цветка. Единственным своего рода украшением служило расположенное над дверью изображение мормонского Открытого Ока, которое сопровождало меня всю мою жизнь. Однако с той памятной ночи, когда мы предприняли неудачную попытку побега, этот символ обрёл для меня особый смысл, и я невольно содрогнулась. Из трубы валил дым пополам с искрами, а в дальнем конце здания, у самой земли, наружу вырывались белые клубы пара и растворялись в лунном сиянии.
– Довольно стенаний, – сказал он. – Баша мать ушла в смерть, словно к брачному алтарю. Она умерла там же, где и её муж. А теперь, Асенат, пришло время подумать о живых. Следуйте за мной.
Я пошла за ним, как во сне. Он усадил меня у камина и дал глоток вина, после чего, расхаживая взад-вперёд по каменному полу, сказал мне следующее:
– Теперь, дитя моё, вы одна во всём мире и под неусыпным взором Бригама Янга. При обычном развитии событий вас ждала бы участь стать пятнадцатой невестой какого-нибудь похотливого старейшины. А если повезёт (в том смысле, в котором везение понимается в этих краях) – снискать благосклонность самого президента. Подобный исход для девушки вроде вас – хуже смерти. Лучше умереть, как ваша матушка, чем с каждым днём всё больше увязать в трясине духовного разложения и вырождения. Но есть ли шансы на успех в случае побега? Отец ваш предпринял такую попытку, и вы сами видели, сколь ревностно надзирали над ним его «опекуны» и как грубый наскальный рисунок оказался сильнее любого войска, преграждающего путь к свободе. Будете ли вы более изобретательны или удачливы в том начинании, где отец ваш потерпел поражение? Или же все ваши усилия окажутся столь же бесплодными?
Я слушала его со смешанными чувствами, но теперь, кажется, мне всё стало ясно.
– Я понимаю вас! – воскликнула я. – Вы всё правильно рассудили. Я должна последовать за родителями. О да, я не просто хочу, я жажду этого!
– Нет, – оборвал меня доктор, – смерть не для вас. Мы можем отсечь больную ветвь, но отнюдь не здоровую. Нет-нет, ваша матушка мечтала совсем о другом, да и я тоже. Я вижу, – воскликнул он, – как девушка взрослеет, как план осуществляется, а результат – да-да – превосходит все ожидания! Я не позволю себе помешать столь блистательному развитию событий. Задумка вашей матушки состояла в том, – добавил он чуть тише, – чтобы я сам женился на вас.
Боюсь, что при этих словах моё лицо выразило такой ужас и отвращение, что он тут же поспешил успокоить меня.
– Возьмите себя в руки, Асенат, и не сомневайтесь, – произнёс он. – Как бы стар я ни был, я помню буйные порывы юности. Дни мои прошли в тиши лабораторий, но во всех своих трудах и стараниях я не забыл «утехи младости безумной». Старость робко просит об избавлении от нестерпимой боли, юность же, схватив Бога за бороду, требует наслаждений по неоспоримому праву. Всё это осталось в моей памяти, и никто не ощущал всё это столь же остро, и никто столь же тщательно это не обдумывал, как я. Я просто отложил их до назначенного им часа. Теперь представьте: вы остались одна-одинешенька, ваш единственный друг, пожилой учёный, достиг зрелости в познаниях, но остался юн в симпатиях. Ответьте мне на один вопрос: свободны ли вы от пут, которые мир называет любовью? Хозяйка ли вы своему сердцу и рассудку? Или же вы в рабстве своих глаз и ушей?
Я ответила довольно сбивчиво. Кажется, я говорила, что моё сердце осталось с моими ушедшими родителями.
– Довольно, – прервал он меня. – Судьба моя такова, что мне часто, порой слишком часто, приходится выполнять «поручения», о которых мы нынче говорили. Никто в Юте не мог справиться с ними лучше меня, и поэтому я обладаю весьма значительным влиянием, которое я хочу использовать для вашего блага, частично в память о моих ушедших друзьях, частично в своих собственных интересах. Я отправлю вас в Англию, в громадный город Лондон, дабы вы ожидали там означенного мною жениха. Это будет кто-то из моих сыновей, молодой человек вашего возраста и привлекательный настолько, чтобы жемчужина вашей красоты обрела достойную оправу. Поскольку сердце ваше свободно, вы вполне можете дать мне единственное обещание в обмен на все мои дорогостоящие и ещё более опасные начинания, а именно: ожидать прибытия жениха с терпеливостью верной и преданной жены.
Некоторое время я сидела словно громом поражённая. Все браки доктора, насколько мне приходилось слышать, были бездетными, и это ещё более усугубило моё отчаяние. Но я осталась одна, как он и сказал, совсем одна в этом жутком краю, и мысль о побеге и о более-менее приемлемом замужестве зажгла во мне крохотную искорку надежды. Сама не знаю как, но я приняла его предложение.
Моё согласие растрогало его куда больше, нежели я ожидала.
– Вы всё увидите сами! – воскликнул он. – И сами во всём убедитесь!
Он ринулся в соседнюю комнату и вскоре вернулся с небольшим портретом, выполненным маслом. Сквозь грубые мазки на меня смотрел молодой человек, одетый по моде примерно сорокалетней давности, лицо которого очень напоминало доктора.
– Вам нравится? – спросил он. – Это я в молодости. Мой… сын будет таким же, но куда более благородной наружности, наделённый богатырским здоровьем, а главное, Асенат, острым и проницательным умом. Подобные люди встречаются очень редко – один на десять тысяч. Такой человек, сочетающий в себе энергию юности с опытом и рассудительностью зрелости, станет воплощением идеала и сможет достигнуть любых вершин в любой области науки, искусства или предпринимательства. Скажите, разве этого вам не достаточно?