Я сел на траву. Вокруг все еще стояла тишина, в следующий момент она рухнула и в уши мне ворвался разноголосый гвалт зверинца.
Я передернулся, отгоняя кошмар, посмотрел, будто хотел запомнить, на два тела: теплое живое и теплое мертвое, поднял Машу на руки и, запинаясь, пошел к выходу.
Я совсем забыл про лаз в заборе, вышел через главный вход, причем сторожа мне почему-то открыли, не спросив ни о чем.
Д ома я положил Машу на кровать и долго сидел рядом, щупая пульс. Пульс и дыхание были ровными - девочка крепко спала. Постепенно я успокоился, накрыл ее одеялом, вышел на кухню. Больше всего я нуждался в стакане водки.
Мысли мои начали упорядочиваться, и утром рано я позвонил в зоопарк, чтобы уточнить одну из этих мыслей.
"Да, - ответили мне из дирекции, - один из волков найден возле вольера. Сдох, скорее всего от удушья. волк очень старый..."
"Один из волков найден возле вольера,- повторил я шепотом, вешая трубку.- Сдох, скорее всего от удушья. волк очень старый..."
Какой-то кубик моих догадок стал на место. Я знал, что стая иногда убивает или изгоняет умирающих животных, что этот рефлекс иногда проявляется и у домашних... Я сам видел, как к сбитой машиной дворняге подбежала другая, оттащила ее с проезжей части, лизнула, а потом схватила за горло и задушила. Что это? Гуманность природы для того, чтобы сократить время предсмертных мук?
Но если это так, то я живу не со странной девочкой, а с животным, или с самой Природой, которая в моих глазах может быть и доброй, и безжалостной. С одинаковым равнодушием. Я не пойму ее добра и ее зла, но она знает, что творит, и далека в поступках от нашей надуманной морали.
Так, или примерно так, рассуждая, я зашел в комнату, убедился, что Маша спит спокойно. Глядя на ее мирное личико, я никак не мог совместить этy Машу с той, в зоопарке.
В конце концов я прилег рядом с ней поверх одеяла и незаметно заснул.
Снились мне всякие кошмары: змеи с человеческими головами, говорящие крокодилы, русалки с кошачьими мордочками. Вдруг появился волк и спросил Машиным голосом, как меня зовут.
- Я открыл глаза. Маша теребила меня за плечо и смотрела на своими зелеными глазищами.
- Я есть хочу, - сказала она и засмеялась. Я впервые услышал ее смех. Он был хорошим - легким, светлым. - Очень хочу, - повторила она, и я удивился множеству перемен. Речь потеряла отрывистость, лицо стало подвижным, глаза распахнулись. Глубина их - почти океанская, цвет не был постоянным - менялся с каждым мгновением.
- В зоопарк поедем? - спросил я осторожно.
- Зачем? - удивилась она.
- Тогда поедем в ресторан, - сказал я. - Мне лень готовить.
Мы поехали в маленький кооперативный ресторанчик, в котором из-за высоких цен почти не было народа. Метрдотель подвел нас к тучному полковнику, еще не сделавшему заказа. Толстяк оживился.
- О, вы с дамой! - засюсюкал он. - Прошу, прошу! А то я тут в одиночестве...
Я чопорно поклонился, а он продолжал разглагольствовать:
- Соскучился, знаете ли, по столице-матушке, по звону ее, шуму. Специально по дороге к морю завернул погурманствовать.
"Э-э, - подумал я, - неплохой гусь, жирный. Может, он в карты любит?"
- Дочку решили побаловать? - не унимался полковник.
Я хотел ответить, что это моя племянница, но Маша опередила:
- Да, это мой папа. И мы тоже скоро едем к морю.
- С тайги сибирской, - пояснил я, - в отпуск.
Полковник привстал:
- Дронов Петр Яковлевич.
- Очень приятно, Семенов Владимир Иванович. А это - Маша.
- А супруга?
- Я вдовец.
Я сказал это и покосился на Машу, заранее почему-то зная ее реакцию.
- Да, - сказала она невозмутимо, - наша мама давно умерла, я ее не помню вовсе.
Полковник сделал вид, что знаком с тактом.
- Извините, я не знал,.. - Он потер ладони призывая официанта. - Что будем пить?
Я посмотрел меню и передал Маше:
- 3аказывай.
Она спокойно отодвинула коленкоровый буклет:
- А зачем читать? Я и так знаю, чего хочу: жареную картошку и мороженное.
Мы улыбнулись.
Я сделал заказ, добавил для Маши кофе-гляссе и бульон.
Первый тост полковник поднял за Сибирь. Сам он, как я понял, служил недалеко от Норильска. Впрочем, о службе он не распространялся, но зато выдавал грубоватые солдатские истории, смачно ел ипил. Я все подливал ему, а сам хитрил: то вылью бокал в цветочную вазу, то только пригублю. К концу трапезы полковник изрядно окосел, мы немного повздорили, кому платить за стол, поймали частника и решили кататься по Москве.
Маша уселась рядом с шофером, а я "случайно" обнаружил в кармане нераспечатанную колоду карт. Я, кстати, действительно забыл про эту миниатюрную, особым образом "заточенную" колоду - лично мной изготовленную от безделия в унылом доме директора зоновской школы. Для изготовления специальных карт нужно только терпение. Ну, и натфель или пилка для ногтей.
- О-о, - сказал я, - как же это я забыл? Купил вчера на Арбате, незаменимая вещь в дороге.
Дальше начиналась голая техника. Вскоре бравый воин забыл и про Москву, и про море.
Шофер попался понимающий, крутил нас по Садовому кольцу, все шло тип-топ, но Маша вдруг закапризничала.
- Домой хочу, - тянула она с настырной монотонностью.
- Ну, поедемте к вам, - сказал полковник. Он отдал уже больше лимона и ему не хотелось прерывать игру.
В мои же планы не входило знакомить "партнера" с местом моего жительства.
- Маша! - одернул я девчонку. - Ты что, подождать не можешь?
- Домой хочу, - продолжала ныть она.
Я разозлился:
- Тебя в пять утра ни с того, ни с сего потянуло вдруг в зоопарк. И я поехал с тобой - без звука! А тут ты зауросила... Может, в туалет тебе захотелось?..
Маша, вздрогнув, обернулась - взгляд ее был жестким:
- Хочу домой!
Я взбесился: рядом сидел крупнокалиберный, в смысле кошелька, "лох", которого можно было еще доить и доить, а тут - "домой!"
- За каким чертом?! - гаркнул я. - Дома волков нет, душить некого...
Я даже не успел пожалеть о последней своей фразе: на полном ходу дверь распахнулась, и ее маленькую фигурку прямо-таки вырвало из салона в темноту. Отвратительно завизжали тормоза, мне показалось, что я выскочил наружу прежде, чем машина остановилась. Я метнулся в ту сторону, где по всем предположениям должна была "приземлиться" Маша, и тут вдруг увидел ее, стремительно убегающую в сторону чернеющей вдоль дороги рощи. Это было невероятно, уму непостижимо, но девчонка, по всей видимости, даже не ушиблась!..
8
...Какая-то ночная птица, хлопая крыльями, летела вслед за девчонкой. День этот начинался сумраком непостижимости и заканчивался точно так же... Сзади мне сигналил таксист, светя фарами, но я все дальше и дальше углублялся в рощу, пока меня не остановил какой-то тонкий и многоголосый писк, раздающийся, казалось, прямо из-под моих ног. Это были мыши, сонмище мышей, серой лентой перетекающее через рощу и вызвавшее у меня оторопь. В полном смятении я сделал несколько шагов и вдруг услышал, что позади кто-то грузно ломится через кусты.
- Ну, как? - вывалился на поляну полковник. - Как это она? Не расшиблась? Мы вроде тихо ехали, я не заметил как-то...
Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.
- Маша! А-у-у! - вдруг зычно, как на плацу, заорал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из-под земли - тихая, строгая.
Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему-то серебристые на темной траве...
Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:
- Может, еще поиграем, а? Выпить купим?
Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд...
В квартире я захотел курить, пошарил по карманам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.
- Ты мой брат, - сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь. - Ты мой брат, наверное. На!
Она протянула мне на ладошке пачку "Примы".
- Спасибо, - буркнул я, - вы очень предупредительны, сестренка.
Странная двойственность беспокоила меня в последнее время. Я уже не сомневался, что в тощей девчонке кроются целые мироздаиия, что форма ее - частность, скафандр, что и не человек она. Но девчонка вела себя опять, как все дети, и не помнила ни о волке, ни о прыжке из машины. Ресторан, прогулки на такси, полковник - все это помнила, а больше - ничего. Она совсем оттаяла, охотно играла с ребятами во дворе, прибегала голодная, со свежими царапинами на коленках. Вечером заставляла меня читать вслух ее любимые книжки, охотно капризничала, будто отводила душу за прежние ограничения, стала невозможной сладкоежкой, в общем, наверстывала детство, засушенное болезнью.
Впрочем, порой я не усматривал никакой фантастики в ее поступках. В свое время я насмотрелся в дурдоме всякого. Возможности человека необъятны, а психи творят чудеса почище йогов. Помню мальчика, который не знал усталости. Скажешь ему, чтоб отжимался, - отжимается от пола сто, двести раз подряд, потом потрогаешь мышцы - не напряжены, да и дыхание ровное. Видел больного, не чувствующего боли. Он мог положить руку на раскаленную плиту и только по запаху горелого мяса узнать об этом. В остальном он был совершенно нормален. В армии мой товарищ поднял полутонный сейф, упавший ему на ногу...
Сложнее было с волком. Может, она просто была в телепатической, мысленной связи с этим дряхлым волком, и он постоянно давил на ее сознание. Смерть прервала эту связь, освободила ее мозг.
Контакт с девчонкой не проходил для меня бесследно. Я был в постоянном напряжении и в то же время как-то размяк, "одомашился", не думал о том, что деньги летят слишком быстро, а новых взять негде, о том, что меня наверняка ищут и менты, и воры, и тот Седой... Да и о новом паспорте перестал заботиться, только лишь переклеил фотографию на на паспорте Демьяныча. А печать не навел новую. Грошь цена такому паспорту. А, ведь, по нему я мог продать или обменять трехкомнатную квартиру. Квартира в неплохом районе Москвы стоит порядочно.
Я чувствовал, как спадает с меня шелуха уголовщины, обнажая не сгнившее еще ядро мечтательного мальчишки, которому не суждено стать взрослым даже в облике матерого афериста. Полоса отчуждения лежала между мной и обществом всегда, но сейчас в океане одиночества нашелся эфемерный островок, где я становился самим собой.
Изменились даже речь, повадки, сон перестал быть только необходимостью, но стал и удовольствием, книги опять заставляли переживать.
Мне не было скучно в этом микромире, где были только я, она и выдумки писателей. Но вся эта идиллия уводила меня к пропасти. И в душе я тосковал по замкнутой ясности следственных камер.
И тут приехал хозяин. Вырвался на денек-другой, совместил служебное с личным.
Я как раз сибаритствовал на диване с томиком Фенимора Купера, крестного отца моего идиотского прозвища, когда он открыл дверь своим ключом.
- Где Маша? - спросил он, едва поздоровавшись.
- Во дворе играет.
- Как играет? Одна!?
- Почему одна? С ребятами.
Он был поражен:
- Что вы мне тут говорите ерунду. Она не умеет играть с людьми...
Он нервно закурил.
Хлопнула дверь, в комнату ворвалась Маша.
- Дай десять тысяч, мы на видики сходим.
- Поздоровайся, - упрекнул я.
- Здравствуйте, дядя, - обернулась она, - вы извините, меня ждут ребята... Ой, папа!
Я ушел на кухню.
...А вечером он удивительно быстро опьянел, тыкал в шпроты вилкой и плакался, хая жену, потом вскидывался, кричал восторженно:
- Нет, не может быть, я наверное, сплю, я же сам ее к врачам водил лучшим, она же дикой росла, с отклонениями.
Приходила Маша, он лез к ней с неумелыми ласками, Маша терпеливо говорила:
- Папа, ты сегодня пьяный. Я лучше пойду, у меня там книжка недочитанная.
- Не признает отца, не радуется его приезду,- он обращался ко мне, оставляя за мной старшинство в собственном доме.
Haконец он угомонился, лег спать. Я прибрал стол, заварил чай. На кухню зашла Маша, молча забралась ко мне на колени.
- Он скоро уедет, да? Ты сделай так, чтобы он поскорее уехал...
- Маша! - укоризненно посмотрел я на нее и пересадил на табурет. - Ведь он твой отец, как ты можешь так говорить? Он любит твою мать, любит, по-своему, тебя. Ты должна понять его, пожалеть иногда... А сейчас он в командировке, через несколько дней уедет. Ты уж не обижай его, ладно?
Утром этот большой, неуверенный в себе человек вдруг заявил:
- Не поеду сегодня в контору, проведем весь день вместе!
Произнося это, он обращался к дочери, а смотрел на меня. И мне ничего не оставалось, кроме как сказать:
- Конечно, погуляйте с Машей... Ты, Маша, надень синий костюм, на улице прохладно. А я полежу, почитаю. Что-то ревматизм прихватил.
Выпроводив их, я врезал стакан коньяку и уехал в Домодедово.
Толчея аэропорта успокоила меня. Я бродил по залу ожидания, наметанным глазом определяя своих возможных клиентов, затем посидел в буфете, съел порцию шампионьонов и ломтик ветчины, выпил банку пива. Делать больше здесь было нечего... Дома было тихо и скучно. Я слил остатки коньяка в стакан, залпом проглотил, закусывать не стал. Подумал, что так недолго и в запой уйти. В это время хлопнула входная дверь, в прихожке загалдели, засмеялись. Маша, забежав ко мне в комнату, встревоженно замерла:
- Пригорюнился? Зачем пригорюнился? Ты не болеешь больше?
В проем дверей просунулся папаша. Он был уже заметно под шафе:
- Как вы себя чувствуете? Мы тут накупили всякой всячины, решили дома поужинать... Я хотел в цирк, а она - домой, домой. Ох, ревную!
И опять потянулся скучный вечер с застольем, беспорядочной едой и питьем, откуда-то возникли соседи, называли меня чародеем, на Машу глазели, как на диковинный экспонат. Она насупилась, и я увел ее спать.
- Ты почитай мне, ладно? - попросила она.
- Сперва вымой ноги холодной водой, переоденься в пижаму, потом позовешь...
Пока мы разговаривали, все смотрели на нас с умилением, что ужасно меня раздражало. Может, я в зонах только об этом и мечтал, что когда-нибудь и кому-нибудь придется советовать вымыть ноги перед сном и именно холодной водой. И еще рассказывать сказки про царевну и драконов.
И в этот вечер фантазия ударила из моих уст, хрустальным фонтаном. Я всегда умел сочинять разные байки, но выдумывать сказки экспромтом - это было со мной впервые. Я мгновенно симпровизировал принца с авантюристскими замашками, одел его в темно-зеленый облегающий костюм с искоркой и отпустил на поиски приключений. Целью, к которой устремился мой принц, был заброшенный замок на краю земли.
Там происходят всякие чудеса, а какие именно - никто не знает. И никто оттуда не возвращается.
Мой принц мужественно одолел трехголового дракона, пересек озеро с мертвой водой, смел на пути к цели стаю кикимор во главе с лешим, добрался до замка, прошел сквозь анфиладу комнат со всякими страшилками, а в самой последней - узрел свой собственный облик в большом зеркале. Отражение так сильно потрясло его, что принц впал в меланхолию и вообще перестал куда-либо и к чему-либо стремиться. Так до сих пор и живет он около этого замка и разводит кроликов, чтобы не умереть с голоду.
Когда я закончил сказку, Маша шевельнулась, Bысунув подбородок из-под одеяла, с минуту полежала молчала, тихая, посерьезневшая, затем произнесла почти с материнской интонацией:
- Ты не беспокойся, все будет хорошо, я знаю.
Я посмотрел на нее потрясенно, а Маша, повернув голову чуть набок, сонно прикрыла глаза.
Я вышел на кухню к гостям и стал с ними пить много и до мерзости жадно. Пьянел и понимал, что давно хотел этого - нажраться до одури. Движения собутыльников, обрывки их разговоров едва доходили до моего внимания и сознания, а потом и вовсе слились в беспрерывный и неясный шум...