— Живей! Живей! — кричал Володя.
Возле него плясали девушки, помахивая платочками.
Не выдержав, он передал соседу гармонь и сам пошел в пляс, лихо отщелкивая каблуками.
Кто-то из взрослых парней подхватил Фроську, и она, довольная оказанным ей вниманием, тоже закружилась, а потом выскочила вперед и, прихлопнув в ладоши, приняла вызов Володи. Плясала она залихватски, вызывая зависть не только у подружек, но и у взрослых фабричных девушек.
А у ворот в это время гремела «Дубинушка». Командовал хором Фроськин отец.
— Что, Фунт ситный, не опоздаем мы? — спрашивал у Ванюшки озабоченный Левка Купчик. Он то и дело щелкал крышкой часов, явно форсил.
Больше всех суетился неузнаваемый в своей шляпе Цветок. Он и ростом казался выше.
— Ребята! — кричал он. — Чичас строиться будем.
Пришла большая группа гужеедов. Спирька как руководитель, с красной повязкой на рукаве, подошел к Царю договариваться.
Ванюшка слышал, как Спирька спорил:
— Позади вас идти мы не согласны. Мы тоже свой пай вносили.
Что-то говорил ему Царь.
Колонна ребят стала строиться: ряд скобарей и ряд гужеедов попеременно. И тут снова пошел спор: кому нести знамя, кому — стяг.
Если бы не было на дворе Типки Царя, могло бы дойти дело до кулаков. Но Царь решил быстро и мудро.
Знамя он вручил Цветку, а палки стяга передал Фроське и Маринке. Столь неожиданным решением он утихомирил и скобарей и гужеедов.
Спорить с Царем никто не стал.
Только Фроська подозрительно взглянула на пышноволосую Королеву, потом на Царя. Да Ванюшка заметно изменился в лице. Он мог простить Царю, если бы тот сам взял знамя в руки или даже передал его Левке Купчику. Но выдвинуть знаменосцем Цветка?!
«Дурак ты питерский, — в сердцах ругал Ванюшка Царя, отойдя в сторону. — Нашел себе друга! Цветок тебя за фальшивую монету продаст».
Скобари и гужееды вышли со двора. На стяге было написано: «Ребятам — школу! Подросткам — работу!» Такой лозунг посоветовал скобарям написать Максимов.
На улице остановились, стали равняться.
— П-по рядам, стройся! — басовито, по-военному четко снова скомандовал Царь.
С правой стороны колонны встал Царь. С левой — Спирька, который согласился признать главенство Царя.
Равнялись ряды. Колыхалось знамя. Натянулся на ветру кумачовый стяг. Звонко запел Серега Копейка:
Песню сразу же подхватили десятки голосов:
Колонна ребят шла по булыжной мостовой, мимо заводских и фабричных корпусов. Ребята шли с гордо поднятой головой, ни на кого не обращая внимания. На всю улицу звонко гремел боевой призыв:
На пути колонна обрастала добровольцами — такими же подростками, как и скобари. За знаменем шагало уже сотни две ребят.
На Большом проспекте звенели оркестры, реяли в воздухе знамена различных партий и организаций. Возле знамен на проспекте толпился народ. Впереди Царь заметил Володю Коршунова, Максимова с красной повязкой на рукаве. Над ними колыхалось огромное, малинового цвета знамя с лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а внизу — «РСДРП (большевиков)». Впереди колонны играл свой оркестр. Царь подошел к Максимову и, приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал:
— П-привел ребят!
Максимов похлопал его по плечу.
— Подождем здесь немного.
— Р-ребята, не разбегаться! — предупреждал Царь, обходя ряды скобарей и гужеедов.
— Скоро? — зазвучали нетерпеливые голоса.
Уловив ропот, Царь принял решение менять знаменосцев.
На смену Цветку и Фроське с Маринкой встали другие: Копейка, Спирька и Никита. Ванюшка и на этот раз не попал в число счастливчиков, хотя и находился рядом с Царем.
«Не замечает», — с обидой думал он. Не замечала его и Фроська. Вообще в этот день на Ванюшку никто не обращал внимания, исключая, пожалуй, Катюшку, которая все время вертелась возле него и лезла с какими-то нелепыми вопросами. «Тоже... прилипла», — думал Ванюшка, отворачиваясь в сторону.
Обидевшись на всех, Ванюшка взял в попутчики Левку Купчика и отправился путешествовать по Большому проспекту.
Необозримое море людей, пестреющее разными красками, заливало не только огромный Большой проспект, но и все втекавшие в него многочисленные улицы.
Всюду реяли знамена — красные, голубые, желтые, зеленые, белые и даже черные. Множество стягов с различными лозунгами и призывами теснилось в воздухе. Играли оркестры. Звучали песни. Казалось, даже распустившиеся деревья с шелестящей нежно-зеленой молодой листвой приветствовали людей.
По расцвеченной флагами улице ребята ушли далеко вперед, ловко проскальзывая в толпе, заполнявшей тротуар, а где и пробиваясь локтями.
— Вернемся к своим, — советовал Левка, поглядывая на часы.
— Пошли дальше, — упрямо тянул его Ванюшка.
На углу 10-й линии Ванюшка заметил сына убитого околоточного Грязнова. Ромка в простой ученической курточке как-то уныло глазел на огромное черное знамя, развевавшееся над малолюдной колонной.
— «Анархия — мать порядка!» — вслух прочел Левка на черном шелковом полотнище.
— Анархисты! — слышались голоса среди любопытных на тротуаре.
— Это что... русские пли чужеземцы? — спрашивала женщина в пестром деревенском наряде.
— Воры и жулики! — авторитетно разъяснял пожилой мужчина, по виду торговец.
Ванюшка, сжалившись, хотел было пригласить Ромку в свою колонну, но тут же сообразил, что сына околоточного Царь сразу же выставит из рядов скобарей-пролетариев.
В это время стоящая впереди колонна пришла в движение. За ней тронулись и анархисты со своим огромным черным знаменем.
К удивлению Ванюшки, Ромка юркнул в колонну анархистов и зашагал рядом с лохматым длинноволосым дядькой в круглой черной шляпе и рубашке с белым шнурком на воротнике.
За анархистами шла уже другая колонна.
В одной колонне пели: «Вихри враждебные веют над нами...» В другой: «Смело, товарищи, в ногу...» В следующей: «Вы жертвою пали...» Казалось, тысячи людей подхватывали каждую песню и несли ее с собой вдаль.
Вместе с Левкой Ванюшка успел обежать несколько кварталов. Шла колонна, над которой развевалось красное знамя партии социалистов-революционеров с надписью: «В борьбе обретешь ты право свое!» Шла партия тоже с красным знаменем, на котором вслед за лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» было написано: «РСДРП (м)».
— Меньшевики... — услышал Ванюшка.
Проплыло светло-голубое знамя партии народной свободы.
— Кадеты...
— Смотри, наши идут! — ликовал Левка, увидав малиновое знамя и знакомых по Скобскому дворцу людей. Вместе со взрослыми шли скобари, гужееды и все громко пели:
Увидав Ванюшку, Фроська схватила его за рукав и втащила в свой ряд, Левка остался позади.
— Где ты, Ванечка, запропал? — укоряюще затараторила она, ласково блестя глазами и не отпуская Ванюшку от себя. — Тебя искали, искали...
Кто искал, Ванюшка так и не понял, удивленный внезапным вниманием Фроськи.
А случилось то, что Фроська очень обиделась в этот солнечный первомайский день на Типку. Еще перед выходом на демонстрацию на дворе Скобского дворца она заметила, что Царь чаще, чем следует, поглядывает на Королеву, неизвестно почему слывшую красавицей, и даже охотно вступает с ней в разговор.
«Что-то неладно...» — думала она, однако брала себя в руки и старалась быть веселой и живой.
То, что Царь выдвинул Маринку нести стяг с лозунгом, хотя на эту должность претендовали многие скобари и гужееды, только усугубило подозрение Фроськи. А когда, томясь ожиданием на Большом проспекте, Царь позволил Маринке снять с его гимнастерки Георгиевский крест и нацепить себе на красную вязаную кофточку, у Фроськи потемнело в глазах. Такой вольности даже она себе никогда не позволяла.
Правда, минут через пять, пофорсив перед подружками, Королева вернула Георгиевский крест Типке, самолично прикрепив на прежнее место. И Царь, вместо того чтобы дать ей тумака, как дурачок, улыбался.
Вот почему, увидав на панели Ванюшку, Фроська поставила его возле себя, одернула на нем пиджак, поправила воротничок. Заметив какое-то пятно, пожурила, почему он такой неряха, и уже больше не отпускала до конца демонстрации. При этом она исподтишка наблюдала и за Царем: следит он за ней или нет? То ей казалось, что следит, — тогда лицо ее горело торжеством. То, наоборот, ей казалось, что Типка и бровью не ведет. Тогда Фроське было до слез обидно, и она начинала грубить с Ванюшкой.
Тем не менее она не отпускала его до самого конца. Когда демонстранты расходились с Марсова поля, все ребята растерялись. И только Ванюшка вернулся вместе с Фроськой и Цветком. Правда, по дороге домой Фроська, досадуя на себя, как это она упустила из виду Царя и Маринку, снова стала забывать о присутствии Ванюшки. Разговаривала она больше почему-то с Петькой Цветком, все время кого-то отыскивая глазами. А дома, не постояв с ребятами даже минутки у подъезда, немедленно ушла к себе.
К вечеру она не вытерпела и появилась на дворе, опасаясь, как бы зловредная Королева снова не уволокла Царя.
Собравшиеся у дровяного склада скобари надрывались со смеху. На возвышении стоял Цветок, накрасив себе щеки румянами и нарисовав усы. Сбоку от него на веревке висела старая рогожа. Изображал Цветок недавно виденный им в Василеостровском народном доме спектакль.
— Господа-а! — взывал он, обращаясь к многочисленным зрителям. — Вы меня знаете?
— Знаем! — хором отвечали зрители.
— Не-е, не знаете. Я был первый богач в Питере. В кармане у меня было много тыщ. Было у меня пять каменных домов, семь магазинов, три чайных и винная лавка. Чичас у меня ничего нет... Только штаны и рубаха. Но я не горюю, потому что ни у кого из вас таких штанов и такой рубахи нет. Хотите меняться?
— Хотим! — кричали ему.
— Не-е... — качал головой Цветок, размахивая руками и расхаживая по «сцене». — На ваше барахло я меняться не буду.
Перед «сценой» столпились и взрослые и тоже смеялись.
— Ну и артист... Шаляпин! — восторженно говорил кому-то Володя Коршунов.
Царь тоже находился в числе зрителей, и Фроська успокоилась.
НОВОЕ ИСПЫТАНИЕ
Кончился праздник, и все у Ванюшки пошло буднично и скучно, словно и не было Первого мая. Фроська его не замечала. Порой Ванюшка даже сомневался, был ли у него первомайский разговор с Фроськой, в самом ли деле она брала его под руку и они, как взрослые, прохаживались по панели, или все это только померещилось ему. Порой ему хотелось подойти к Фроське и строго спросить:
«Будешь ты со мной дружить или нет? Хочешь — отвечай, а не хочешь — молчи. Но помни: больше меня за руку не бери и не умасливай». Но проявить такое мужество у него не хватало воли.
— Как думаешь, — спрашивал он у Левки, — можно с девчонками водиться? Ну, например, как мы с тобой?
— Нет, — решительно отвечал Купчик.
— Почему?
— Барыньки-сударыньки! — В голосе Левки звучало нескрываемое презрение. — Они нас, мальчишек, за грош купят, за пятак продадут. Ехидный народ!
Левка на себе тоже испытал непостоянство девчонок.
Такие рассуждения нравились Ванюшке, действовали успокаивающе. Правда, на другой день после первомайского праздника Фроська подошла к Ванюшке, держа за руку своего братика Кольку. Кольке пошел третий год. Он уже часто один, без Фроськи, прогуливался по двору.
— Это дядя Ваня! — сказала она Кольке, указывая пальцем на Ванюшку. — Будешь бегать за мной, он прибьет тебя. — И ушла.
«Ну зачем я прибью? — недовольно подумал Ванюшка, удивляясь, что Фроська превращает его в какое-то пугало. — Разве я зверь какой?»
Но с этого дня Колька вдруг воспылал к Ванюшке каким-то родственным чувством. Увидав Ванюшку на дворе, он быстро подбегал к нему, обхватывал своими ручонками его колени и, картавя, требовал:
— Давай игать?
Поскольку это был братик Фроськи, Ванюшка снисходил до беседы с ним.
— Как меня зовут? — спрашивал он у Кольки.
— Ваньтя...
— А Фроська как меня зовет? — интересовался Ванюшка, ласково гладя Кольку по голове.
— Ваньтя, — повторял Колька, улыбаясь во весь рот, и тут же добавлял: — Чайник.
— А не врешь? — Ванюшка строго сдвигал брови и темнел в лице. Искушение было слишком велико, чтобы не спросить: — А любит меня Фрося?
— Любит, — категорически подтверждал Колька.
— А ты меня любишь? — допытывался Ванюшка.
— Люблю, — Колька обнимал Ванюшку, лез целоваться и тут же получал щедрое вознаграждение.
Конечно, лучше бы это вознаграждение — горсточку подсолнушков, леденец или какой-нибудь занятный камушек — вручить непосредственно самой Фроське. Но Ванюшка знал, что это невозможно.
— Фросе ты говорил? — строго допрашивал Ванюшка Кольку на другой же день после гостинца.
— Говоил, — картавил тот, зная, что после такого ответа он снова будет вознагражден.
День ото дня Колька становился все смелее и настойчивее. Увидав Ванюшку, он уже не просил, а требовал: «Дай!»
На первых порах тот выполнял все прихоти и капризы Кольки. Но вскоре терпенью Ванюшки пришел конец.
Однажды Колька, как обычно, потребовал:
— Дай!
— Вот тебе! — И Ванюшка со злости показал ему кулак.
Неожиданно Колька заревел во все горло как зарезанный.
— Реви, реви! Весь в свою сестрицу, такой же бешеный.
Ванюшка хотел уйти, но тут появилась возвращавшаяся с работы мать Фроськи.
— Кто тебя, миленький? — закричала она.
— Ваньтя-я! — Колька заревел еще сильнее.
Не разобравшись, тетка Дарья угостила обидчика здоровой затрещиной. Ванюшка сразу же обратился в бегство.
— Погоди, злодей! — ругалась вслед разбушевавшаяся тетка Дарья. — Я до твоей матери дойду! Я тебе покажу, дылда такая, малого до слез довел!
Разгневанная мать Фроськи увела Кольку домой.
На следующий день, приведя Кольку на двор, Фроська строго приказала, указывая на Ванюшку:
— Не ходи к этому живодеру. Он еще укусит тебя!
Ванюшка не верил своим ушам. Это он... укусит Кольку?! Спорить, конечно, он не стал, но взглянул на Фроську страшным, испепеляющим взором и ушел домой.
Не знала Фроська всей истины. Но ему было очень грустно. Дома он пожаловался своему коту Ваське, мирно дремавшему на стуле:
— Ты ни с кем не дружишь, и хорошо! Иначе ты бегал бы весь исцарапанный и злился бы, как я.
ЦАРЬ ОСТАЕТСЯ В МЕНЬШИНСТВЕ
Фроська, как и все скобари в те дни, дома не сидела.
На всех перекрестках, площадях, улицах день и ночь (а ночи наступили светлые) шли ожесточенные споры. Стоило только двум-трем прохожим остановиться на перекрестке и заговорить о политике, как сразу же вокруг собиралась толпа. Митинги возникали стихийно. Кричали и спорили до хрипоты, иные, как пьяные, шумели, лезли с кулаками друг на друга. Более терпеливые их растаскивали.
— Ой, лишеньки! — ужасалась первое время до всего любопытная Фроська. — Мамочка родная! Они подерутся!
— Долой Временное правительство! Вся власть Советам! — кричали одни.
— Ленина отослать в Германию! — провозглашали другие.
— Война до победного конца! — требовали одни.
— Долой войну! Да здравствует мир! — отвечали другие.
Разобраться в этой толчее и невероятном хаосе, в угрожающих воплях и в громе аплодисментов даже и взрослые сразу не могли.
И куда бы ребята ни попадали — на двор Скобского дворца или Моторного дома или в многолюдную очередь у магазинов и лавок, — слышалось одно и то же, многократно повторяясь: «Временное правительство!.. Советы!.. Керенский!.. Ленин!.. Милюков... Корнилов!.. Министры-капиталисты!..»