Можно, конечно, закрыть глаза, но этого никто не делает, потому что даже в кульминационный период зрение позволяет судить о сравнительной величине предметов и их дальности, а если человек находится на знакомой территории, то память и логика подскажут ему, какие это предметы.
Поэтому, когда дверь отворилась и вошло двуглавое чудовище, я сразу понял, что это Риген. Риген вовсе не двуглавое чудовище, но я узнал его по походке.
— Что, Риген? — сказал я.
Двуглавое чудовище ответило:
— Шеф, механическая мастерская шатается. Придется нарушить правило и работать во время среднестояния.
— Птицы? — спросил я.
Обе головы кивнули.
— Подземную часть стен птицы уже изрешетили, надо поскорее залить бетоном. Как вы думаете, остановят их те арматурные стержни из нового сплава, что привезет «Ковчег»?
— Наверняка, — солгал я. Забыв о поле, я обернулся, чтобы взглянуть на стенные часы, но вместо них на стене висел похоронный венок из белых лилий. По венку время не определишь.
— Я-то надеялся, мы не будем чинить стены, пока не получим арматурных стержней под бетон. «Ковчег» вот-вот должен прибыть; возможно, он сейчас порхает вокруг планеты — ждет, когда же мы выйдем из поля. Как по-твоему, можно потерпеть до…
Раздался грохот.
— Отчего не потерпеть, — ответил Риген. — Механическая мастерская рухнула, спешить некуда.
— Там никого не было?
— Вроде нет, но я проверю.
Он убежал.
Вот так и живется на Планетате. С меня было довольно, более чем довольно. Пока Риген отсутствовал, я принял решение.
Вернулся он в облике ярко-голубого скелета на шарнирах.
— Порядок, шеф, — сказал он. — В мастерской никого не было.
— Станки сильно пострадали?
Он рассмеялся.
— А вы можете при виде детской резиновой лошадки в фиолетовую крапинку угадать, целый это токарный станок или сломанный? Послушайте, шеф, а вы знаете, на кого сейчас сами-то похожи?
— Посмей только намекнуть, тут же выгоню со службы, — пригрозил я.
Не знаю, шутил я или нет; нервы у меня были на взводе. Я выдвинул ящик письменного стола, положил туда лоскуток с вышивкой «Боже, храни нашу родину» и шумно задвинул обратно. Я был сыт по горло. Планетат — безумная планета: тот, кто долго живет на ней, тоже сходит с ума. Каждый десятый служащий Земли — Центра возвращается на Землю для лечения у психиатра, проведя на Планетате год-два. А я здесь уже почти три года. Мой договорной срок истекал. Терпение тоже.
— Риген, — окликнул я.
Он обернулся почти у порога.
— Да, шеф?
Я сказал:
— Отправь радиограмму Земле — Центру. Записывать не стоит, и так запомнишь, тут всего три слога: «Увольте».
Он сказал: «Ладно, шеф», вышел и прикрыл за собой дверь.
Я остался сидеть, только закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Наконец-то свершилось. Если я не догоню Ригена и не отменю своего распоряжения, все, можно считать, решено и подписано, бесповоротно. У Земли — Центра есть одна причуда: во многих отношениях дирекция делает подчиненным всяческие поблажки, но, если вы подали заявление об уходе, вам никогда в жизни не разрешат передумать. Это железное правило, и в девяноста девяти случаях из ста на межпланетных работах оно себя оправдывает. Человек должен быть стопроцентным энтузиастом, иначе у него ни черта не будет ладиться, и стоит ему только чуть-чуть разлюбить свое дело, как он становится пустым местом.
Я знал, что среднестояние приходит к концу, но все равно сидел с закрытыми глазами. Не хотелось открывать их и смотреть на часы: ведь я увидел бы не часы, а еще какую-нибудь чертовщину. Сидел я и раздумывал.
Было чуть-чуть обидно, что Риген так хладнокровно отнесся к радиограмме. Мы с ним близкие друзья вот уже лет десять; мог бы по крайней мере сказать, что его огорчит мой отъезд. Разумеется, у него теперь немалый шанс на повышение, но, даже если ему это пришло в голову, он мог бы вести себя дипломатичнее. Во всяком случае, мог бы хоть…
«Да кончай ты себя жалеть, — опомнился я — Ты расплевался с Планетатом, расплевался с Землей — Центром и очень скоро вернешься на Землю — как только тебя сменят; а там найдешь другую работу, может быть опять преподавательскую».
Но все равно, черт бы побрал Ригена. В Политехническом институте Земля-Сити Риген был моим студентом, я помог ему получить должность на Планетате, и должность-то неплохая для такого юнца: заместитель коменданта планеты с почти тысячным населением. Если на то пошло, у меня тоже неплохая должность для моего возраста: мне самому всего тридцать один год. Отличная должность, вот только ни одного здания нельзя построить без того, чтобы оно не развалилось, да еще… «Хватит слюни распускать, — одернул я себя. — Теперь с этим покончено. Назад на Землю, к преподавательской работе. Плюнь ты на все».
Я устал. Руки положил на стол, голову на руки — и задремал.
Разбудили меня чьи-то шаги под дверью; но это был не Риген. Я увидел, что иллюзии совершенствуются. Передо мной предстала — или так мне показалось — ослепительная рыжеволосая красавица. На самом деле этого, конечно, быть не могло. На Планетате есть женщины (в основном жены специалистов), но…
— Разве вы меня не узнаете, мистер Рэнд? — спросила красавица. Голос был женский и к тому же приятный. — Впридачу мне показалось, что я его когда-то слышал.
— Не говорите глупостей, — ответил я — Как я могу узнать вас в среднесто…
Вдруг мой взгляд упал на часы за ее спиной, и я увидел часы, а не погребальный венок и не кукушкино гнездо и сразу понял, что все остальные предметы тоже приняли нормальный облик. А это означало, что среднестояние кончилось и мне ничего не мерещится.
Я снова посмотрел на рыжеволосую красавицу. Понял, что она всамделишная. И тут я ее узнал, хотя она изменилась, и здорово изменилась. Впрочем, все перемены пошли ей на пользу. В Политехническом институте Земля-Сити, в астроботанической группе, которую я вел, Нувелина Олльте была очень хорошенькой девушкой четыре… нет, пять лет назад.
Тогда она была хорошенькой. Теперь она стала прекрасной. Сногсшибательной. Как это ее упустили режиссеры телефильмов? А может, не упустили? Что она делает здесь? Наверно, только-только с «Ковчега», но… я понял, что все еще глазею на нее разинув рот, и встал так стремительно, что чуть не перелетел через стол.
— Конечно, я узнаю вас, мисс Олльте, — пролепетал я. — Присядьте, пожалуйста. Как вы сюда попали? В виде исключения вам разрешили гостевую поездку?
Она с улыбкой покачала головой.
— Я сюда не в гости приехала, мистер Рэнд. Центр дал объявление, что вам нужен техник-секретарь, и эта должность досталась мне, конечно, при условии, что вы согласитесь. То есть мне дали месячный испытательный срок.
— Чудесно, — сказал я. Получилось слишком вяло, и я торопливо стал искать другое слово. — Изумительно…
Кто-то кашлянул. Я оглянулся: в дверях стоял Риген. На сей раз не ярко-голубой скелет и не двуглавое чудище. Обыкновенный Риген.
Он сказал:
— Только что пришел ответ на вашу радиограмму. — Пересек кабинет и бросил листок мне на стол. Я прочитал текст… «Согласны. С 19 августа», — значилось там. Мелькнувшая было у меня безрассудная надежда, что мою отставку не приняли, исчезла, провалилась в тартарары, к птицам-големам. По своей лаконичности, ответ был под стать моей радиограмме.
19 августа — следующий приход «Ковчега». Начальство не теряет зря времени, ни моего, ни своего — это уж точно. Четыре дня.
— Я думал, вы хотите узнать поскорее, Фил, — сказал Риген.
— Ясно, — ответил я и бросил на него убийственный взгляд — Спасибо.
С примесью злорадства — может, и немалой — я подумал: «Ладно-ладно, соколик, должность-то тебе не достанется, иначе это оговорили бы в радиограмме; моего преемника доставит сюда «Ковчег» следующим рейсом».
Но вслух этого не произнес; условности чересчур связывали меня.
Я сказал: «Мисс Олльте, разрешите вам представить…» Они переглянулись и захохотали, и тут я вспомнил. Конечно, Риген и Нувелина вместе учились у меня в группе астроботаников, так же как брат-близнец Нувелины Увибод. Но только, разумеется, никто не величал рыжих близнецов Нувелиной и Увибодом. Все знакомые называли их Нув и Ув.
— Я встречал Нув, когда она сходила с «Ковчега»,— заметил Риген — Объяснил ей, как пройти в ваш кабинет, раз уж вы не присутствовали на торжественной встрече.
— Спасибо, — сказал я — А арматурные стержни прибыли?
— Наверное. Там сгрузили какие-то контейнеры. Торопились в обратный рейс. Уже стартовали.
Я что-то промычал.
— Ну, займусь грузом, — сказал Риген — Я ведь только хотел вручить вам радиограмму: думал, добрую весть стоит сообщить пораньше.
Он ушел, а я злобно посмотрел ему вслед. Ах он паршивец! Ах он…
— Мне сразу приступать к работе, мистер Рэнд? — спросила Нувелина.
Я изо всех сил постарался выдавить на своем лице подобие улыбки.
— Конечно, нет, — ответил я — Сначала надо освоиться на новом месте. Осмотреть пейзажи, акклиматизироваться. А хотите, пройдемтесь до поселка, там можно выпить.
— Конечно, хочу.
Мы неспешно двинулись по тропе к горстке домов; все дома были на одно лицо — маленькие, одноэтажные и квадратные.
— Здесь… здесь славно, — сказала она. — Как будто по воздуху шагаешь, до того я легонькая. Какое тут тяготение?
— Ноль семьдесят четыре земного, — ответил я, — Если на Земле вы весите… ну, допустим, сто двадцать фунтов, то здесь — всего восемьдесят девять. И на вас это прекрасно действует.
Она рассмеялась.
— Спасибо, учитель… Ах да, вы мне теперь не учитель. Вы мой начальник, и вас надо величать мистер Рэнд.
— Если вы не хотите называть меня просто Фил.
— Ладно, только и вы называйте меня Нув; терпеть не могу имени Нувелина, а Ув еще сильнее ненавидит имя Увибод.
— Как поживает Ув?
— Прекрасно. Преподает в Политехническом, но не очень доволен работой. — Она вгляделась в лежащий впереди поселок. — Почему выстроили так много маленьких домиков, а не три-четыре больших дома?
— Потому что на Планетате любое здание держится в среднем не дольше трех недель. И никак не угадаешь заранее, когда именно дом рухнет, а ведь внутри могут быть люди. Это у нас самая сложная проблема. Остается только строить маленькие, легкие дома на крепчайших фундаментах. Пока при разрушении дома никто еще серьезно не пострадал, именно поэтому, но… Чувствуете?
— Вибрацию? Что это было, землетрясение?
— Нет, — сказал я, — Полет птиц.
— Что?
У нее было такое выражение лица, что я расхохотался.
— Планетат — безумная планета, — пояснил я. — Минуту назад вам казалось, будто вы шагаете по воздуху. Так вот, в некотором роде именно так оно и было. Планетат — одно из считанных небесных тел, состоящих как из обычной, так и из тяжелой материи. У тяжелой материи молекулярная структура сплющенная; подобные вещества до того тяжелы, что вы бы не подняли и камешка Из такого вещества состоит ядро Планетата; вот почему на этой крохотной планетке с поверхностью, примерно вдвое превышающей остров Манхэттен, тяготение составляет ноль семьдесят четыре земного. В ядре есть жизнь — животная, но не разумная, Есть птицы, и по молекулярной структуре их тела сходны с ядром планеты — такие плотные, что обычная материя для них разрежена, как для нас воздух. Они буквально летают в обычной материи, как на Земле птицы летают в воздухе. С их точки зрения, мы ходим по атмосфере Планетата.
— И от их подземного полета рушатся дома?
— Да, и хуже того: птицы пролетают сквозь фундаменты, из чего бы мы их ни делали. Любой материал, с каким мы умеем обращаться, для здешних птиц — все равно что газ. Они летают в чугуне и стали так же легко, как в песке и глине. Только что привезли особо крепкий строительный материал — особый стальной сплав, тот самый, о котором я справлялся у Ригена, — но я не очень-то надеюсь, что от него будет толк.
— А разве эти птицы не опасны? Помимо того, что они валят дома? Разве такая птица не может с размаху вылететь из-под земли в воздух? Ведь тогда ей ничего не стоит пролететь сквозь любого из нас.
— Ей ничего не стоит, — сказал я, — но так не бывает. Почему-то они пр Снижаются к поверхности не более чем на несколько сантиметров. Каким-то чутьем улавливают, что рядом — опасная зона. Похоже на ультразвуковой аппарат летучих мышей. Вы, конечно, знаете, почему летучая мышь даже в кромешной тьме не натыкается на предметы.
— Да, у нее есть нечто вроде радиолокатора.
— Вот именно, только лету чая мышь испускает не радиоволны, а звуковые волны. Вот и у птиц-големов, видимо, есть орган, работающий по тому же принципу, только наоборот: они сворачивают в нескольких сантиметрах не от препятствия, а от того, что для них равносильно вакууму. Они ведь состоят из тяжелой материи, в воздухе жить и летать не могут, точно так же, как обыкновенные птицы не могут жить и летать в вакууме.
В поселке, за коктейлем, Нувелина опять заговорила о своем брате:
— Уву вовсе не по душе преподавание, Фил. Нет ли возможности подыскать ему работу на Планетате?
— Я давно извожу Землю-Центр, требую еще одного заместителя, — сказал я. — Работы стало неизмеримо больше, с тех пор как мы освоили новые земли. Ригену действительно нужна помощь. Я…
Ее лицо засветилось ожиданием. И тут‘я вспомнил. Ведь у меня уже все позади. Я подал в отставку, и Земля-Центр посчитается с моей рекомендацией не больше, чем с рекомендацией птицы-голема. Я неловко докончил:
— Посмотрим, нельзя ли чего-нибудь придумать:
— Спасибо… Фил, — ответила она. Моя ладонь лежала на столе возле стакана, и на какой-то миг девушка прикрыла ее своей. Ладно, пусть это выражение избито — сказать, что меня словно током ударило Но так оно и случилось, причем удар был не только духовный, но и физический: я тотчас понял, что влюблен по уши. Такой катастрофы на Планетате еще не бывало ни с одним зданием. От грохота у меня дыхание перехватило. Я не видел лица Нувелины, но, судя по тому, как она на миллисекунду прижала свою руку к моей и тут же отдернула, словно обожглась, она тоже ощутила частицу того тока.
Я встал, чуть пошатываясь, и предложил вернуться в комендатуру.
Дело в том, что положение было совершенно невыносимым. Теперь Центр принял мою отставку, и я остался без всяких явных или скрытых средств к существованию. В минуту помешательства я сам себе вырыл яму. У меня даже не было уверенности, что я получу место преподавателя. Земля-Центр — самое могущественное учреждение во Вселенной, нет такого начинания, к которому оно не приложило бы руки. Если там меня занесут в черный список…
На обратном пути разговаривала в основном Нувелина; мне было над чем поразмыслить. Я хотел открыть ей всю правду… и в то же время не хотел.
Отделываясь односложными ответами, я мысленно боролся с самим собой. И в конце концов проиграл сражение. Или выиграл. Ничего ей не скажу — скажу только перед самым приходом «Ковчега». Притворюсь пока, будто все в порядке, все нормально, дам себе случай выяснить, безразличен ли я для Нувелины. Не стану отнимать у себя всякую надежду. Мой единственный шанс — это четыре дня.
А потом… что же, если к тому времени она начнет относиться ко мне так же, как я к ней, объясню, каким был дураком, и скажу, что хотел бы… Нет, даже если она того пожелает, не разрешу ей вернуться со мной на Землю, пока не увижу просвета в туманном будущем. Скажу только, что если я когда и пробью себе дорогу к приличной работе, — в конце концов, мне всего тридцать один год и я еще…
В таком духе.
В кабинете меня дожидался. Риген, злющий как мокрая оса. Он сказал:
— Эти олухи в погрузочном отделе Земля-Центр опять все перепутали. В контейнерах с особой сталью — ну и ну!
— Что «ну и ну»?
— Да вообще ничего. Пустые контейнеры. В укладочной машине что-то разладилось, но об этом так никто и не узнал.
— Ты уверен, что наш груз должен находиться именно в этих контейнерах?
— Уверен, будьте уверены. Все остальное прибыло, а по накладным в этих контейнерах значится сталь.