- Лёш, она ещё сто раз пожалеет об этом. А ты её пожалей, Лёш. Этот богатенький вряд ли на ней женится, помяни моё слово. Поиграется и бросит.
- Может, мне его убить? - весьма серьёзно озадачился Алексей.
- Упаси тебя Бог даже говорить такое, - испугалась мать, - у тебя же золотая голова.
- Но я её люблю, мама! А ради любви знаешь какие поступки совершают!
- В книгах читала, в кино смотрела, а в жизни видела редко. Ради любви чаще всего смиряются. Найти свою половинку - это удача от Бога, а некоторые, между прочим, даже обретя её, не могут оценить этого дара. Только потеряв...
- Ты снова о папе?..
- Да нет, ничего, сынок. Это уж у меня до могилы болеть будет.
- Всё равно, я объявляю им войну, - твёрдо решил Алексей.
- Лёша! - не на шутку взмолилась мать. - У нас уже был один мужчина на войне! У нас война в стране не кончается. Нигде! Будь они прокляты все со своей политикой, Горбачевы и Ельцины! Вся свора их! Живи тихо, Лёш, Бог тихих любит!
- И потому Илья Муромец святой, и Александр Невский, и Дмитрий Донской, и Суворов с Ушаковым, - настойчиво ответил Алексей.
- Упрямый ты, в отца, - грустно сказала мать.
* * *
Следующим вечером компания снова была в сборе. Морошкин как всегда пришёл последним, зато принёс с собою газету «Городские ведомости».
- Во, - объявил он, разворачивая газетный лист, и начал читать: - «Кровавый закат в "Голубой лагуне". Вчера в известном баре произошла массовая перестрелка, причиной которой стала банальная ревность. По свидетельству очевидцев, обе стороны применяли огнестрельное оружие, с обеих сторон были раненые и убитые. Но следствие на сегодняшний день располагает только лужами крови, над которыми работает экспертиза...» - и добавил от себя: - Вот они удивятся, когда группа крови укажет им на минотавра!
- Кого? - не понял Иванов.
- Мифы надо читать, - не стал объяснять Алексей и продолжил: - «Во время перестрелки пострадал один из охранников, он разбил себе голову об дверь, когда уклонялся от пуль. Примечательно, что самих пуль на месте перестрелки обнаружено не было». Плохо ищут, - иронично наморщил лоб Морошкин. - «Бар "Голубая лагуна" будет закрыт на неопределённое время. Но, как заявил директор бара Эдуард Качиньский, он приложит все усилия, чтобы его посетители как можно раньше могли вернуться в так полюбившееся им заведение». В этом месте читатели роняют скупую слезу и высказывают сочувствие притесненным представителям сексуальных меньшинств.
- Следственные органы - это не так уж хорошо. Наша шутка может пойти по статье хулиганство, - заметила Света, которая училась на первом курсе юридического.
- С тяжёлыми последствиями, - брызнул на неё резким взглядом Алексей.
- Конечно, с тяжёлыми, - задумчиво подтвердил Бганба, - рубашка не отстиралась, «Ариэль» не проник в структуру волокон, выкинуть пришлось. А пиджак я унёс в химчистку...
- И сказал, что ел сырую баранину, - с досадой продолжил за него Морошкин.
- Ничего не сказал!
- Ой, Гена, мог бы хоть неделю подождать, - поддержала Алексея Света.
- Моя мама страшнее любого прокурора, - отрезал Бганба.
- Ладно, - примирительно сказал Морошкин, - кто испугался, может покинуть эту беседку сейчас. Просто уходя, пусть помнит: тут уже собрались не просто товарищи по развлечениям, а подельники. Кто уходит?
Все промолчали.
- Давай тему, Лёх, - нахохлился Валик.
- Легко! Это план спорткомплекса «Торнадо», - Морошкин достал из кармана и развернул раздобытый где-то план эвакуации, - кто там тренируется, отдыхает, развлекается - все знают?
- Все, - ответил за всех Валик.
- План у меня наполеоновский. Предусматривается сразу несколько акций. Правда, подготовка требует времени и некоторых средств. Уязвимые места комплекса - бассейн, сауна, раздевалка и вот эти комнатки, якобы массажные. По вечерам там обычный вертеп. Днём в спортивных залах качается братва, а богатые дяденьки и тетёньки заботятся о своих дорогостоящих телах, но их телохранители в это время грустят в машинах или вообще в офисах. Крепость данная считается нейтральной территорией, здесь не бывает разборок по их какому-то внутреннему соглашению. Охрана тут, тут и тут, - он указал пальцем, - скорее всего, не с пустыми карманами, плюс мастера всяких там единоборств. Пути отхода вот - пожарные лестницы и хозблок.
- Кто нас-то туда пустит? - задал справедливый вопрос Денис.
- И что мы там сможем смоделировать, прежде чем вам, мальчики, сломают рёбра? - добавила Ольга.
- С недавних пор я там работаю уборщиком. Это значит, что сам я в операции действовать не смогу, засветят на месте и там же зароют, но для вас я открою выход во двор, вот здесь, - он ткнул на один из выходов, - там мусорные баки, открою по сигналу. Позвоню по мобиле. Моделировать будем следующее. Мы всех их оставим без одежды, просто бросим её в мусорные баки. Эффект, спросите вы? Представьте себе респектабельных тёток и дядек, которые вываливают на улицу в купальниках?
- Не пройдёт, - решительно возразил Валик.
- Почему?
- У моего отца как-то в бане украли куртку, а была зима, он просто позвонил мне, и я принёс ему другую. А этим целый гардероб самосвалом привезут.
- Это точно, - вздохнул Морошкин. - Но очень жаль упускать возможность покуражиться в таком заведении. Перестрелка там тоже не пройдёт, в нас уже через несколько секунд будут стрелять совсем не холостыми.
В это время к беседке подошли участковый, капитан Смоляков и его помощник сержант Тухватуллин. Оба - люди в районе уважаемые, особенно в молодёжной среде. А всё потому, что никогда Смоляков и Тухватуллин своих доморощенных хулиганов за ухо к родителям не таскали или в Комиссию по делам несовершеннолетних, а разбирались во всём сами, справедливо и честно. Вот и сейчас - подошли и поздоровались с каждым индивидуально, как с равными. Ребята примолкли: раз пришли участковые, значит, что-то не так. Тухватуллин, голубоглазый татарин, почти всегда улыбался, и улыбался так, что, казалось, он знает все твои последние шалости, вот-вот расскажет. Смоляков же, наоборот, был подчёркнуто серьёзен, но добродушен.
- Ну что, спасатели Малибу, - начал он, - вчера состоялся странный налёт на бар «Голубая лагуна». Слышали?
- Да вот, в газетах пишут, - настороженно ответил за всех Морошкин.
- Вот, уже пишут, а нас тут по тревоге подняли - дворы чесать, не самое приятное, скажу вам, удовольствие. Тел, понимаете ли, нету. Но, полагаю, их не было...
- Вот странно, да? - поддержал начальника Тухватуллин. - И кровь красная, а должна быть голубая...
Компания угрюмо хохотнула.
- А тел и быть не могло, - продолжил капитан, - потому как в руках у меня, - он достал из кармана и показал всем, - очень интересная гильза калибра девять миллиметров. Вроде бы ничего примечательного, но вот только разрешение на этот пистолет я сам одному человеку выписывал, а патроны эти, холостые, мы с ним вместе покупали. Вот ведь незадача... Я как раз в магазин «Калибр» тогда зашёл по своим надобностям... - Смоляков сделал паузу, высверливая взглядом побледневшего Валика. - А что, Валентин, отцовский пистолет, случайно, никто у вас не украл?
- Не знаю, он в сейфе, - потупился Валик.
- Пойдем посмотрим?
- Не стоит, Фёдор Алексеевич, - включился Морошкин, - вам чистосердечное сразу, или сначала паковать будете?
- Рассказывайте, - Смоляков, как и все ребята, сел спиной в окно беседки, свесив ноги на скамейку.
- Только так, чтоб нам было так же весело, как было весело вам, - присоединился, радостно щурясь, Тухватуллин.
- У вас зарплата какая, Фёдор Алексеевич, и у вас, Ринат Файзуллович?
- О! А чё так издалека? - удивился участковый.
- Иначе можете неправильно истолковать наши благородные действия. Мы же, зная вас, как человека честного и справедливого, не хотели бы в ваших глазах...
- Кончай прелюдию, начинай по существу.
- Ну, во всём виноват я, поэтому организованной преступностью тут и не пахнет.
- Нэ! - возмутился Бганба. - Мне туда папа не разрешает ходить, я там не был, но я тоже виноват! Потому что я их не люблю!
- Зато ты им понравился, - засмеялся Тухватуллин, - свидетели говорят, был молодой красавец с Кавказа. Правда, говорят, погиб.
- Вот что, ребята, - Смоляков окинул команду задумчивым взглядом, видимо, принимая какое-то решение, - если выложите всё, как есть, то обещаю, дальше нас с Ринатом это не пойдёт. Вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю.
- Да ладно, Лёх, валяй, - будто разрешил Вадик Перепёлкин.
Морошкин некоторое время покусывал губы, внимательно посмотрел на каждого из товарищей.
Рассказывая, он опустил только три детали: свою ненависть к богатым и глупым, Ольгу Вохмину и её нового ухажёра, а также дворовый неологизм «скинькеды». Алексей употребил весь свой талант, так что даже участники приключений слушали, будто это не про них. По ходу повествования было заметно, как Смоляков сдерживает улыбку, а Тухватуллин вообще не старался быть серьёзным и поминутно похохатывал. Кульминационный пакет в «Престиже» всё же заставил засмеяться и участкового. Поэтому когда дело дошло до жеманных ужимок посетителей «Голубой лагуны», Смоляков дал волю своему баритону, правда, старался перевести смех в кашель, мол, он у меня такой необычный. После того как Морошкин вопросительно замолчал, глядя на участкового, тот тоже начал издалека:
- Вы, братцы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что первоначально, в семидесятые годы, «Голубая лагуна» называлась кафе «Буратино», специальное детское кафе, куда мы с Ринатом Файзулловичем ходили от души поесть пломбира. А в девяностые это кафе два раза переходило из рук в руки, пока, наконец, не стало тем, чем стало. Но мало ли кто кому не нравится, вам посчастливилось жить в свободное время, так что радуйтесь, - как-то иронично сказал он.
- А чё они к нормальным парням пристают, мимо пройти нельзя, хоть на другую сторону дороги сваливай, - не согласился Валик.
- Водилы им сигналят, когда мимо проезжают, - поддержал Запрудина Перепёлкин.
- Выделили бы им необитаемый остров, пусть там друг друга любят, - добавил Бганба.
- Парни, вы чего разорались, будто я там такое кафе разрешил? - справедливо возмутился участковый. - Мне от этого одни проблемы. Вы думаете, только вы туда развлекаться таким образом приходите? Там и посерьёзнее ребята выражают своё негативное отношение к нетрадиционному сексу. А вы?! Думаете, пошалили, и всё шито-крыто? Стреляли-то вы холостыми, зато прокурор настоящий и дело настоящее завели. Могли бы хоть в другой район уйти, чтоб у меня лоб меньше чесался. Ну?
- Фёдор Алексеевич, а для лесбиянок тоже кафе откроют? - с вызовом спросила Ольга.
- Это не ко мне, вопрос в Государственную Думу или знатокам в «Что? Где? Когда?». А вам я вот что скажу, раз обещал, то слово свою с держу, но вам придётся искупать свою вину. Не перед этими, - поторопился он сбить выплывавшее на лица ребят возмущение и отвращение, готовое прорваться галдежом, - перед теми, чьей боли вы не видите. Вот ты, Лёх, после смерти отца, думаешь, я не знаю, что весь мир у тебя виноват, ты думаешь, тебе хуже всех?
- Ничего я не думаю, - пробубнил Морошкин, опуская голову.
- А думать надо. Я тоже там был, где и твой отец. И Ринат вон... Я приехал, зла не хватало, а меня один умный человек одной фразой вылечил. Знаешь, что он мне сказал? Он сказал: надо чаще делать добро, чтобы не оставалось времени для зла. И ещё. Тебе плохо? Оглянись, вокруг тебя те, кому во сто крат хуже! Сначала я ничего не понял, даже хотел этого человека послать с его моралью... Да через пару дней нашёл на улице грудного младенца, которого мать бросила. Всё! Край! Дальше некуда! Голубые по сравнению с ней напакостившие котята! Так что, братцы, вместо допросов, бесед с родителями, вы мне этим летом должны три-четыре рабочих часа в день. Возражения? Замечания? Предложения?
- Чего делать-то? - спросил Перепёлкин.
- Завтра в десять утра встречаемся здесь же, всё узнаете. Если кто-то не придёт, будем считать его предателем общего дела.
- Мне завтра к двенадцати на работу в «Торнадо», - сообщил Морошкин.
- Отпущу пораньше, - пообещал Смоляков, - Ринат тебя подвезёт. Ну всё, совещание окончено, у нас ещё работа есть.
Милиционеры ушли, а ребята долгое время молча смотрели им вслед. Первым очнулся Запрудин.
- А я знаю, что в «Торнадо» надо сделать! Не одежду красть, мы же с уголовным кодексом дружим, надо их самих заставить выскочить на улицу голыми!
- Как? - без энтузиазма спросил Морошкин.
- У меня же папа в эмчеэс работает, - хитро улыбнулся Запрудин.
- О'кей, вопрос остается на повестке дня, но сначала надо у Смолякова отработать, сами понимаете, ему ничего не стоило нас сдать. А там, если и не посадили бы, то, по крайней мере, на «условно» могли бы наскрести... Но твоих идей я, Валик, опасаюсь, вдруг опять твой батя с участковым в одном магазине отоваривается, и он снова к нам придёт.
- Так он уже знает, что ты там работаешь, - вступилась за Валентина Ольга.
- М-да, - угрюмо согласился Алексей, - это факт. Я уж думал, мы всё, отвоевались, и военная тайна нам не нужна.
- Ребята, а пошлите ко мне все ночевать! - пробило дружеским чувством Запрудина. - Родителей нет!
- Не могу, - отказался первым Бганба, - у меня скоро годовщина, как дядю убили, надо дома быть. Вся родня соберётся. Отец не поймёт, если я матери помогать не буду. Он брата сильно любил. Бабушка будет плакать. Каждый день плачет, а там вообще сердце порвёт.
- А у меня трудовой фронт с родаками на даче, - отказался Перепёлкин.
- Да не, хватит на сегодня приключений, - отмахнулся Денис Иванов.
Валик, Ольга, Света и Алексей невольно остались пара на пару и перед дилеммой: а не пойти ли ночевать к Запрудиным?
* * *
Гена Бганба родился перед самой войной. Разумеется, он не помнил, как летом 1992 года вся семья покинула дом на улице Дзержинского в Сухуми. Он не понимал, что отец и его брат воевали с грузинской национальной гвардией. Не знал, что сначала их приютили родственники в Сочи, потом в Москве, что потом они переехали в Сибирь, где мать смогла устроиться по специальности на работу в больницу. Ютились сначала в общежитии, а потом отец с дядей уехали, чтобы участвовать в битве за Сухуми. Гене было тогда всего два года, а его двоюродному брату пять. Но войной, борьбой за независимость Абхазии была пронизана вся жизнь семьи Бганба. Поэтому он знал о ней всё. И один и тот же рассказ здесь звучал каждый год: как погиб дядя Валера. Война уже кончилась, в Абхазию вошли российские миротворческие войска, а дяде выстрелили в спину прямо на улице. Скорее всего, это была чья-то месть. И она была бы понятна, если бы не подлый выстрел в спину. Ненависть к грузинам здесь была таким же обычным делом, как любовь к ближним. Просто их положено было ненавидеть. Хотя это не была слепая ненависть. Как-то Гена спросил у отца: все ли грузины плохие?
Отец внимательно посмотрел на сына и ответил, взвешивая каждое слово:
- Нет, конечно, не все, раньше мы даже дружили семьями с грузинами, жили на одной площадке, нам делить было нечего, грузины тоже очень пострадали от войны. Почти все, больше четверти миллиона вынуждены были покинуть Абхазию, которая была для них родиной...
- Почему же мы их не пустим обратно? - резонно спросил Гена.
- Потому что вместе с ними вернётся война, теперь уже по-другому быть не может.
- Тогда зачем война?
- Война - это пища для богатых, для тех, кто хочет стать богатым и управлять другими людьми, - коротко объяснил отец.
- Но почему большая Россия молчит?
- Потому что в России тоже идёт война, и ей намного тяжелее, чем маленькой Абхазии, на ней большая ответственность. Мы же входили в Россию как отдельный народ и выходить из России не собираемся.
Именно поэтому Гена подружился с Алексеем. Оба не понимали, как могут спокойно жить люди, тем более в роскоши, когда где-то идёт война и гибнут невинные люди. И оба они с одинаковой силой презирали Горбачёва и Ельцина.