Треверс не мог знать, какие мысли или воспоминания вызвал он к действию своими словами, но, увидев, как поменялось лицо девушки, произнёс:
- Пожалуй, я был слишком дерзок, напомнив вам что-то неприятное, - невольно его голос зазвучал мягче, а в глазах пропала насмешка. Минуту назад он готов был смеяться над всем миром. Но встретив чистое юное существо, которое он внезапно разгневал своей дерзостью, мистер Треверс усмирил свой характер.
- Нет, ничего такого, о чём мне было бы неприятно вспомнить, - ответила уже спокойно Мэри. - Боюсь, что вы заставили меня задуматься, а это не слишком приятное занятие для такой девушки, как я. Ум девушку не красит.
- Почему же?
- Ну так обычно считается. Ибо она начинает обо всём иметь своё мнение, а оно не всегда совпадает с общепринятым.
- Так какое же сейчас вы подумали мнение, отличное от общепринятого?
- Боюсь, вам оно придётся не по нраву.
- И всё же я охотно его выслушаю.
- Я подумала, что грешно заставлять девушку выходить замуж, только потому, что для обоих это считается выгодной партией. А потом придавать этому вид любви и до конца жизни нелепо следовать этому виду.
- А что, вы считаете лучшим не следовать виду и жить, не соблюдая приличий?
- О нет! Я вовсе ничего такого не имела в виду! Просто я не люблю ложь и фальшь, мне противна неискренность в любом виде. А людям, живущим в таком супружестве, ежечасно придётся лгать друг другу, не отдавая даже в том себе отчёта.
- Так вы считаете, что брак возможен только по любви?
- Да, для меня ответ именно таков. И я считаю, что любая девушка, если она честна перед собственной совестью, должна ответить также.
- О да, должна! Но многие ли из тех, кто так смело сейчас отстаивает свою точку зрения, проходят искушения богатством? Вы ещё слишком юны, чтобы рассуждать об этом. - В голосе мистера Треверса прозвучала неприкрытая горечь, а выражение лица стало суровым и грустным.
Мэри заметила эту перемену, но не стала задумываться, чем она вызвана. Она ответила мистеру Треверсу. Но ответ прозвучал тише. Пламя гнева, разгоревшееся в душе, внезапно угасло.
- Я так не думаю. Право рассуждать о чём-либо не зависит от физического возраста человека, только от того, насколько он знает Божий закон и собственную натуру.
- Всё равно, вы слишком молоды и ваше мнение может измениться.
- Я надеюсь, что оно не изменится, иначе я бы сама себя не уважала.
Сказав это, девушка гордо подняла голову, но поймав на себе странный, испытующий взгляд мистера Треверса, зарделась и опустила глаза. Она стояла так, стесняясь, не смея даже шевельнуться. Странная робость снова, как и в начале разговора сковала её. Мистер Треверс, кажется, внимательно, но молча изучал её. Она не успела спросить, какие он сделал выводы, когда их общение прервал полковник Фарджел. Он уже прощался, и Треверс сразу присоединился к другу, тоже попрощавшись с Мэри. Ей показалось, что, уходя, он даже вздохнул с облегчением.
- Мы зайдём на следующей неделе, миссис Лодж!
- Я буду рада вас видеть снова. Да думаю, и Мэри с Джеймсом тоже.
- Я буду очень рад! - горячо поддержал эти слова Джеймс. - Не забудьте, полковник, вы можете охотиться в моих угодьях, сколько захотите. А вы, мистер Треверс, не любите ли охоту? - Джеймс повернулся к Треверсу, ожидая ответа.
- Боюсь, я разочарую вас, мистер Камминг - я мало смыслю в этом деле.
- Ну в таком случае, всё равно, приходите вместе с вашим другом. Пока он будет охотиться, вас займёт миссис Камминг и моя сестра Маргарет. И, я думаю, вам не покажется тогда времяпрепровождение таким скучным, как сегодня.
- Я постараюсь прийти.
На этом джентльмены откланялись. Вслед за ними отправились по домам миссис Уинсли и миссис Кирк с дочерьми, бурно обсуждая сегодняшние события.
Глава 2
Весеннее солнце заливало ярким светом большую комнату. Несмотря на массивную старомодную кровать с балдахином и пологом, потёртые кресла и тяжёлый туалетный столик с зеркалом и лепными золотыми херувимами на раме, комната казалась уютной. Она хотя и была обставлена в таком же стиле и тонах, как и, ненавистная Мэри, гостиная, (а тёмные деревянные панели на стенах словно были созданы для того, чтобы навевать уныние), но тепло юной, свежей жизни чувствовалось здесь особенно, бросая какой-то новый отсвет на все предметы. Мэри привнесла в комнату дорогие сердцу краски. Яркая кружевная скатерть на туалетном столике, букет, перевязанных атласной ленточкой первоцветов в вазе, розовая девичья шляпка, небрежно брошенная на кровать, связка писем, вставленных между рамой и зеркалом, а на кресле - любимые романы - всё здесь дышало своей собственной нежной жизнью.
Девушка подошла к окну и открыла его. С наслаждением вдохнув запах весны, она подставила лицо ласковым солнечным лучам. Глаза её были закрыты, губы улыбались. Так она стояла несколько минут с мечтательным выражением на лице. Потом словно стряхнув с себя грёзы, достала из массивного комода дневник с обложкой из кожи, отделанной зелёным бархатом. Помедлив немного, она, устроив дневник, перо и чернильницу на подоконнике, начала писать.
"Май, Блэкберри-Холл
Вчера, после ухода гостей, матушка совсем замучила меня своими отзывами и нравоучениями. Мне пришлось отвечать ей на вопросы так, как она хочет слышать, и поддакивать во всех её суждениях. Если бы я этого не делала, у неё бы начался очередной приступ мигрени. Как же я устала от этого!
Мне так хочется хотя бы немного отдохнуть от всей этой фальши, помечтать! Надоели все эти светские этикеты и разговоры ни о чём. У меня было вчера такое неприятное ощущение, что мы выглядим как марионетки. Говорим одно и то же, ходим по заведённой программе. А мистер Треверс смотрит на всех нас свысока и смеётся над каждыми нашими поступками и движениями. С одной стороны - это, конечно, отвратительно, так смеяться надо всеми. Но с другой стороны, (и это как раз самое страшное!) он ведь в чём-то прав. Эта фальшь душит меня. Я хочу побыть самой собой, без притворных фраз о здоровье и погоде, без ложных улыбок и сплетен.
Но и мистер Треверс вызывает у меня отвращение своей презрительностью, которая в нём не знает границ, как будто он презирает весь мир, и смотрит на всех с высоты своей гордости. Хотя ведь он почти нищий и ему нечем гордиться. Отец его умер банкротом. И, говорят, что у него нет денег даже на прислугу. Только старая кухарка, она же экономка, готовит ему. И поэтому мистеру Треверсу даже приходится иной раз самому разжигать камин!
Но даже его бедность не является оправданием в его дерзости. Нельзя смеяться над людьми только из-за того, что они поступают так, как принято, а не как хотелось бы!
Хотя есть в этом человеке что-то интересное, необычное, что выделяет его из других людей. И какая-то странная печальная резкость в голосе. Наверное, он очень горевал по своему отцу. Но, что бы я там не думала, он явно не герой моего романа".
Помедлив, Мэри отложила перо в сторону. Она никогда не умела связно излагать свои мысли так, чтобы получилось достоверное описание событий. Скорее, она записывала свои чувства, да и то только потому, что её с детства приучили к ведению дневника. А чувства её формировались из чтения романов, которые не всегда воздавали должное простоте и хорошим манерам.
- Мэри, дочь моя! - Знакомый голос вывел девушку из царства грёз.
- Да, мама, уже иду.
Мэри вздохнула, закрыла окно и отправилась к матери. Та ждала её в своей спальне. Это была тёмная и душная комната, обставленная в общем мрачном стиле, характерном для старинного родового имения Лоджей. Но она, однако, отличалась от спальни Мэри, как старость отличается от молодости.
В комнате у Мэри пахло свободой и юностью, а здесь стоял затхлый запах сырости. Никакие цветы или предметы туалета не оттеняли холодную чопорность этой комнаты. Стены были оклеены обоями ежевичного цвета (наверное, чтобы соответствовать названию дома). А над кроватью висели портреты, как будто перенесённые сюда из гостиной. Они располагались на стене точно в таком же порядке и представляли собой уменьшенные копии тех портретов. Миссис Лодж, казалось, доставляло странное удовольствие постоянно находиться под взглядами своих умерших родственников. Мэри же здесь чувствовала себя также неуютно, как и в гостиной.
Когда девушка вошла в комнату, миссис Лодж молча указала ей на стул рядом с кроватью. Мэри осторожно села, стараясь ни одним звуком не потревожить мать, которая страдала очередным приступом мигрени.
- Мэри, скажи Джону, пусть съездит за доктором. Но только пусть позовёт непременно мистера Сайлеса! Он точно знает, как мне помочь. Я всю ночь не спала. Мне так неприятны все эти перемены погоды, я всегда их тяжело переношу.
- Но, помилуйте, мама, какие же перемены? На улице яркое солнце и пахнет весной, и птицы поют! А у вас тут такой спёртый воздух. Думаю, и мистер Сайлес укажет вам на это. Может быть, открыть окно и проветрить дом? Вам сразу станет лучше.
- Ты хочешь, чтоб я простудилась? - и миссис Лодж нарочито громко закашлялась.
- Вовсе нет, мама.
Повисла неловкая пауза. Все попытки Мэри пробить ледяную суровость, с какой миссис Лодж относилась к дочери, оканчивались неудачей. Девушка знала, что мать её любит. Просто у ней своя, особенная любовь, которая не может выражаться в добрых словах и ласках, своё понимание добра и блага для дочери. Но иногда Мэри всё же было очень тяжело. Ей порой так не хватало этой любви и ласки. Она была похожа на цветок который растёт без солнечного света и тепла. Даже если такой цветок удобрять, ухаживать за ним, посадить его в прекрасную оранжерею и окружить уходом, но лишить тепла и света, цветок вырастет чахлым и слабым. Вот и в душе девушки жила какая-то странная, неосознанная, тоска по любви и теплу.
- Ты собираешься сегодня на прогулку? - Прервала затянувшееся молчание миссис Лодж.
Мэри промолчала, не зная, что ответить. Она собиралась сегодня к Маргарет, но не знала, как мать к этому отнесётся. Потому осторожно ответила:
- Я бы хотела сегодня прогуляться до Стоунса. Надеюсь, я вам не нужна, мама?
- Ты всегда убегаешь, когда я болею! Конечно, подруги тебе дороже родной матери! - миссис Лодж недовольно поморщилась. - Ладно, иди! Вам, молодым, конечно не понять нас, стариков, пока не придёт ваше время.
И миссис Лодж отвернулась к стенке, показывая, что разговор закончен. Мэри вздохнула с облегчением. Она бы осталась дома, с матушкой, помогла бы ей терпеть боль, дождалась бы приезда мистера Сайлеса. Но... она чувствовала, что не нужна матушке.
Переодев платье, Мэри вышла из дома и направилась в сторону Стоунса. Путь её лежал через сад, прилегавший к Блекберри Холлу.
Сад со всех сторон окаймляли буйно разросшиеся кусты ежевики. Отсюда, собственно, дом и получил своё название. Кусты к осени ломились от ягод, и слугам тогда находилось много работы. Но сейчас сад был наполовину запущен - пожилой садовник плохо справлялся со своей работой. Миссис Лодж держала его только из уважения к памяти покойного супруга - Уильям Лодж очень ценил старого садовника. Непонятно, правда, по каким соображениям миссис Лодж не взяла ему помощника. Но благодаря такому её решению сад, в отдалённых его уголках, был похож на непроходимый лес, где плющ обвивал старые плодовые деревья, кусты шиповника, сломанные упавшие ветки, а среди этой чащи робко блестели неброские полевые цветы. Если свернуть в эту чащу и пройти по малозаметной тропинке, то можно было выйти сразу к основной дороге, минуя длинную и такую скучную аллею с парадными воротами.
Мэри знала эту тропинку наизусть и, конечно, по ней направилась к Стоунсу, пригибаясь под слишком уж низко висящей над землёй веткой. Яркая зелень блестела в ласковых лучах весеннего солнца. Тропинка вела мимо маленького, покрытого тиной, прудика. Возле него так приятно было читать и предаваться мечтам, любуясь на оплетённую плющом статую Афродиты с отбитой мраморной рукой. Вода в пруду искрилась и играла солнечными лучами, маня девушку остаться.
Но Мэри мужественно прошла мимо. Она торопилась. До Стоунса было не меньше трёх миль короткой дорогой. А ей хотелось ещё вдоволь наговориться с Маргарет и вернуться пораньше, чтобы не разозлить мать. После приступов мигрени она обычно была очень слаба и раздражительна. И хотя миссис Лодж очень нравился Джеймс Камминг, она терпеть не могла его сестёр - Маргарет и Эмму.
Эмма была старшей, ей исполнилось двадцать восемь в январе, она уже четыре года как была замужем и редко навещала мистера и миссис Камминг. Но когда всё-таки приезжала в родной дом - разговорам не было конца.
Маргарет была самой младшей из трёх детей Каммингов. Ей шёл двадцатый год. Она была так же доверчива и наивна, как Мэри, но немного глуповата. Правда, внешне Мэри ей уступала. Но это всё было неважно, пока между ними не возникало соперничества. Эти две девушки очень близко сошлись между собой, поверяли все мысли и тайны друг другу. В какой-то мере это объяснялось степенью родства между ними - приятно, когда подруга не только подруга, но ещё и сестра.
Мэри вышла из сада через боковую калитку, которую тоже оплетал плющ. Калитка была частью заброшенной кованой ограды, окружавшей имение Лоджей. Но от старости из всей ограды в нормальном состоянии остались лишь два-три пролёта, да калитка. Мэри даже иногда думала, что кроме неё и старого садовника, никто не знает, что у сада вообще есть ограда.
Маленькая тропинка, развернулась широко и привольно, стоило ей только выбежать из под ограды сада. Она словно почувствовала свободу. Так же, наверное, ощущала себя и Мэри, выбравшись, наконец, из матушкиных владений. Беспричинная радость заполнила всё её существо. Она весело и легко рассмеялась и заспешила по тропинке к дому Маргарет. Маленькие ножки в удобных туфельках быстро-быстро замелькали среди свежей зелени.
Когда она уже подходила к Стоунсу, её нагнал какой-то всадник, и молча поехал рядом. Мэри была неприятно удивлена такой молчаливой слежкой, поэтому она, выждав пару минут, резко остановилась и повернулась к всаднику. Он тоже остановился. И Мэри узнала мистера Треверса. Ну, конечно, кто бы ещё это мог быть? Только его дерзость могла оправдать такой поступок. Но в любом случае, дальше она не пойдёт, пока не выяснит, что ему надо. И Мэри осталась на месте, делая вид, что внимательно рассматривает пчелу, которая взобралась на цветок и упрямо искала сладкий нектар. Молчание затянулось. Наконец девушка спросила:
- Мистер Треверс, боюсь, вам не понравится то, что я скажу, но не могли бы вы перестать следовать за мной и разрешить мне спокойно дойти, наконец, до Стоунса? Я спешу.
Мистер Треверс отозвался не сразу. Казалось, он немного растерялся.
- Я, право, не думал, что вам может быть неудобно моё общество и надеялся, что мы спокойно побеседуем. Но, если вы так спешите - я уеду, не буду мешать.
Мэри задохнулась от такой наглости и не сразу нашлась, что ответить, но потом всё же произнесла:
- Если молчаливую слежку вы называете словом "побеседовать", то я вас разочарую - мне неприятна такая беседа.
Всем своим видом, она словно давала понять мистеру Треверсу: мне неприятно ваше присутствие и я не хочу с вами общаться. Мистер Треверс какое-то время ещё молча разглядывал девушку, потом, не сказав ни слова, спокойно развернул коня и не спеша поехал в обратную сторону. На его лице, казалось, было написано сожаление о том, что он однажды сменил свою дерзость на подобие любезности.
Мэри даже не взглянула в его сторону, пока он не скрылся за ближайшим поворотом дороги, хотя ей почему-то отчаянно этого хотелось. Но она гордо подняла голову и продолжила свой путь к Стоунсу. Теперь она отделалась от этого странного гордого человека. Мистер Треверс больше не вернётся и не будет досаждать ей своими любезностями. Но в глубине сердца застыло сожаление. Ей казалось, что если ей доведётся ближе узнать эту загадочную и интересную личность, то общение с ним принесёт в её жизнь новые краски.
- Мэри! Папа, Мэри пришла! - закричала Маргарет, когда Мэри переступила порог Стоунса - небольшого (по сравнению с Блекберри Холлом) поместья.
Мэри приветливо поздоровалась с родственниками, и Маргарет тут же утащила её в сад.
- Мэри, ты знаешь что-нибудь о мистере Треверсе?