Но сил на борьбу уже почти не остаётся. Юра видит в коридоре Виктора, сидящего на подоконнике и строчащего кому-то сообщение на телефоне, подходит к и опускается рядом, кладя голову ему на плечо. Потому что очень хочется просто обессилено упасть прямо на пол, потому что поддержки просить не у кого, потому что просто не остаётся желания ни на что.
Виктор понимает без слов и позволяет ему несколько минут молчаливой слабости, убирая телефон в карман.
========== Глава 2 ==========
Когда Жан-Жак вспоминает своё детство, то в первую очередь думает о том, что всегда был хорошим мальчиком, который не хотел расстроить свою семью. Он хорошо учился, всегда вежливо здоровался с приятелями родителей и послушно играл на фортепиано на дне рождения бабушки, хотя терпеть не мог этого делать.
С Отабеком они познакомились в семь лет, когда столкнулись на катке, где оба стали заниматься у одного тренера фигурным катанием. Они были почти ровесниками, всего год разницы, и Отабека тоже считали хорошим мальчиком. На каток его приводила мать, иногда отец. И никто из них не считал, что Отабек обязан стать мировым чемпионом, просто позволили ему делать то, что он хочет. И если это фигурное катание — они были не против.
У Жан-Жака всё сложилось по-другому. Он любил фигурное катание, ему нравился лёд и звук скольжения лезвия конька, нравилось чувствовать себя усталым и ощущать эйфорию после победы на соревнованиях. Ему говорили, что у него огромный потенциал и невероятные способности для продолжения карьеры. И это тоже ему нравилось. Единственное, что его по-настоящему напрягало — это полные надежды глаза родителей, вешающие на него непосильный груз из их собственных невыполненных мечтаний. Жан-Жак был хорошим мальчиком и не мог отказать им.
— Встретил сегодня нашу принцессу, — Жан-Жак заваливается в квартиру Отабека именно с этими словами. В его руках несколько бутылок пива и огромный пакет с чипсами, который они не съедят даже наполовину. — До сих пор не могу поверить, что он занимается балетом.
Отабек пожимает плечами, забирает чипсы и отпихивает собственные ботинки в угол прихожей, чтобы Жан-Жак мог разуться.
— У него хорошая осанка и такой… особенный шаг. Я бы очень удивился, если бы он не занимался балетом.
— Это понятно, — отмахивается Жан-Жак, — я о другом: он ведь такой резкий и едкий, совсем не ассоциируется с балетом.
— Это тяжёлая профессия, знаешь.
— Не знаю, но представляю.
Они проходят сразу в гостиную, Жан-Жак валится на диван и трагически вздыхает, откидывая голову на спинку.
— Хреново всё-таки, что ты мой друг.
— Я тоже иногда об этом думаю, — Отабек садится рядом, открывает пиво и протягивает одну бутылку. Жан-Жак забирает её, задумчиво делает глоток и продолжает изучать взглядом потолок.
У них нет договора о том, что никто из них не попытается завоевать внимание Юры. Они понимают друг друга без слов, отступая одновременно, потому что, как бы Юра их не привлекал, они не могут предать многолетнюю дружбу. Их любовь к мелкому соперничеству, будь то глупая игра «кто быстрее выпьет бутылку молока» или гонка на трассе, не перерастает в настоящее побоище, потому что они дорожат друг другом. Оба позволяют себе лёгкий и ни к чему не обязывающий флирт, позволяют себе взгляды, цепко осматривающие Юру с ног до головы, но никто не заходит дальше этого.
— Знаешь, что смешно? — вдруг усмехается Жан-Жак. — Мы тут оба страдаем, а он вдруг окажется вообще натуралом.
— И хорошо, если так, — Отабек открывает уже вторую бутылку. — Не придётся думать о том, что случилось бы, если кто-то из нас решился бы на что-то большее.
— Не решился бы, а наплевал на другого, — поправляет его Жан-Жак. — Это разные вещи.
— Хорошо, что мы оба это понимаем, — невесело хмыкает Отабек.
И никому от этого лучше не становится.
Юра не появляется до середины сентября. Жан-Жак начинает думать, что, быть может, он вообще не существует. Просто приснился однажды, а теперь не выходит из головы. Он даже спрашивает у Отабека, и тот, кажется, готов повертеть пальцем у виска, хотя Жан-Жак никогда в жизни не видел, чтобы он так делал.
Вообще, если Жан-Жак всё время пытался быть хорошим мальчиком, то Отабек им был.
«Правильный» — самое верное слово, характеризующее его. Даже его увлечение байками не повлияло на него никаким образом. По правде говоря, это уже потом Жан-Жак затащил его в тусовку, до этого не слишком компанейский Отабек предпочитал ночным волком рассекать дороги в одиночестве.
— Эй, Мила, — Жан-Жак не выдерживает и подходит к ней в один из вечеров. Мила поворачивает голову и кивает в знак приветствия. — Что там с Юрой? Он не появляется уже долго.
— У него подготовка к осеннему сезону, — Мила улыбается, ведёт пальцами в воздухе и совершает ладонью изящное движение, показывая не утраченные балетные навыки даже в таком простом жесте. — Скорее всего, и не появится больше. Они в турне скоро укатят.
Жан-Жак чувствует разочарование и спрашивает на всякий случай:
— Но потом-то появится?
— Не знаю, — совершенно честно отвечает Мила. — Юра — парень с особенностями. Не удивлюсь, если он прикатит на собственном байке, — она заливисто смеётся, а Жан-Жак отходит.
У него нет номера Юры и его адреса, и, если начистоту, он вообще ничего о нём не знает, кроме его любви к одежде с тигрово-леопардовыми принтами, и то, только потому, что в другой он его и не видел.
Но Юра появляется, приходит ближе к концу сентября в кожаной куртке, из-под которой виднеется чёрный капюшон толстовки. Он стоит на краю площадки, сунув руки в карманы, и будто не уверен, что вообще хочет здесь находиться. Жан-Жак замечает его первым и косится на Отабека, разговаривающего с парнями.
— Привет, — кричит во всю глотку Жан-Жак, перекрикивая музыку. Юра — и все вокруг заодно тоже — вздрагивает и подходит к ним. Отабек оглядывается и приветственно кивает, но от разговора не отвлекается.
— Давно тебя не было, — Жан-Жак сверкает белозубой улыбкой, а сам едва сдерживается от того, чтобы не сдавить его в объятиях от радости. Он ведь уже поверил в то, что никогда не увидит Юру. Даже пару раз специально останавливался в том месте, где видел его, но никогда больше не встречал его. Конечно, случайности не повторяются дважды.
— Да, дела были, — отрывисто говорит Юра, качаясь с пятки на носок и не смотря на него, просто скользя взглядом вокруг.
— И как они?
— Кто? — Юра всё-таки переводит на него удивлённый взгляд.
— Дела.
— А… Отвратительно, — Юра дёргает плечами и переводит тему. — Ну что, прокатишь меня? Или снова будете играть в свою дурацкую игру?
Жан-Жак медлит, потому что по-честному будет действительно снова сыграть, но сейчас это кажется совершенно неуместным. Он вновь оборачивается к Отабеку, и тот, словно чувствуя его взгляд, смотрит в ответ. Жан-Жак даже готов уступить ему, лишь бы не разыгрывать шанс прокатить Юру сейчас. Отабек делает шаг, но его задерживают и что-то говорят, и он остаётся на месте, лишь махнув рукой. Жан-Жак кивает и облегчённо выдыхает, вдруг осознавая, что нет — он не готов никому уступать.
Пусть это всего лишь поездка на мотоцикле, которая никого ни к чему не обязывает, но это очень ценное время, которое Жан-Жак может провести с Юрой наедине, ощутить его руки на своих боках и отголоски дыхания на шее. Он не питает иллюзий и не собирается нарушать не озвученный договор с Отабеком, просто хочет насладиться тем немногим, что достаётся.
Иногда он думает, что не влюблён. Что это действительно какая-то блажь. Так хочется только потому, что нельзя. Запретный плод всегда сладок. Но вот в данный момент Жан-Жак понимает, что чертовски влюблён. И его почти разрывает от этого чувства. Хочется, как школьнику, дёрнуть Юру за кончики волос или пихнуть в бок, а потом, как взрослому, прижать к себе и почувствовать ладонями выпирающие — или нет? — рёбра.
— Так что, поедем? — спрашивает Юра, засовывая руки в карманы ещё глубже.
— Поедем, — эхом откликается Жан-Жак.
И они едут. Рассекают ночной осенний воздух, жмурятся от встречного ветра и не следят за вылетающими из головы мыслями. Юре просто хорошо — не думать ни о чём, не вспоминать обидного отказа и просто ехать вперёд, представляя, что где-то там его ждёт другая жизнь, в которой он счастлив. С балетом, главными ролями и оценённым талантом.
Они останавливаются на пустынной трассе в милях пятидесяти от города. Небо над их головами чёрное с мелкой россыпью звёзд, которых в городе не увидишь. Жан-Жак думает, что это очень романтично — быть только вдвоём и смотреть на звёзды. Лучше не придумаешь для момента признания или поцелуя. Или просто держания за руки и объятий. Но он молча стоит, не двигается и смотрит вверх, задрав голову. Жан-Жак вовсе не романтичный, он не мечтатель — может, только чуть-чуть, — но сейчас ему отчаянно хочется сделать какую-нибудь милую, но всё же глупость.
Он держится из последних сил, даже сжимает ладони в кулаки и пытается сосчитать хотя бы сотню звёзд.
— Знаешь, — вдруг подаёт голос Юра, — меня в турне не взяли.
Наверное, ему надо с кем-то поделиться. Не с Виктором, который сам варится в этой клоаке. Который не будет сочувствовать вслух, но во взгляде уж точно не сможет сдержаться. И, конечно, можно просто не смотреть в его лицо, но Юра даже не хочет представлять, как это — делиться чем-то важным с Виктором, потому что при всех его положительных качествах и их многолетнем знакомстве, Юра просто не может заставить себя ему довериться.
А вот Жан-Жаку может. И Отабеку смог бы, если бы он был здесь. Потому что их в любой момент можно отрезать от себя, с ними не нужно встречаться каждый день и думать о сказанных словах.
Эффект «попутчика в поезде».
— Почему не взяли? — Жан-Жак ставит локти на руль байка, пропуская переднее колесо между ног. Юра сидит на сидении, свесив ноги с одной стороны и упираясь ладонями по бокам от себя.
— Потому что у меня нет спонсора, который бы оплатил мои способности.
— Обидно.
— Да.
Жан-Жак молчит несколько секунд, раздумывая над ситуацией, и всё-таки спрашивает:
— И что ты собираешься делать?
— Ничего. Что я могу сделать? Буду дальше заниматься.
— Хочется?
— Нет, — честно отвечает Юра.
— Я бы тоже не хотел.
Юра смотрит на него и уточняет:
— Сталкивался с подобным?
— Не только в балете есть люди, готовые заплатить за того, кого считают более достойным. Или просто симпатичным. В наше время талант ценится не так высоко, как хотелось бы.
Они молчат ещё с минуту. Кажется, что звёзды становятся ярче, а небо будто падает вниз, но Жан-Жак смаргивает и понимает, что всё остаётся, как и прежде. Юра вновь подаёт голос:
— Чем ты занимался?
— Фигурное катание.
Глаза Юры округляются, и он на грани того, чтобы рассмеяться.
— Ты? Серьёзно?
— Не только я, — Жан-Жак улыбается в ответ, понимая его реакцию. — Ещё и Отабек. Мы так и познакомились.
— О, — Юра пытается выглядеть понимающим, но получается плохо.
Жан-Жак хмыкает — он знает эту реакцию. Мало кто с первого раза верит, что они двое имели отношение к такому изящному виду спорта.
— А ушли почему? Ушли же?
— Ушли. Так получилось.
Жан-Жаку не хочется рассказывать. Нехорошая история, которую и вспоминать-то неприятно. И стыдно отчего-то. За себя, за свою семью. Стыдно перед Отабеком в первую очередь. Жан-Жак рассматривает Юру, его угловатую линию подбородка, изгиб шеи, выглядывающий из-под ворота куртки, тонкие пальцы, рефлекторно поглаживающие сидение, и кончики волос, наверняка щекотно касающиеся щеки. И Жан-Жак внезапно ловит себя на мысли, что если бы Отабек был чуть более эгоистичен и чуть менее благороден, чтобы попросить Жан-Жака отойти в сторону, он бы отошёл. Потому что и так слишком сильно виноват перед ним, чтобы вставать на пути ещё раз.
Становится до ужаса неловко, и ситуация теперь кажется неправильной. Жан-Жак хочет сбежать от этого уединения с Юрой и больше никогда не совершать подобной ошибки.
— Поехали обратно. Холодает, — говорит он.
Юра выгибает брови, но не возражает.
Они возвращаются обратно, и Жан-Жак чувствует себя удивительно неуютно, ощущая его руки на своих боках. Теперь они словно прожигают куртку и оставляют отметины прямо на коже. Жан-Жак даже морщится от фантомной боли и не может понять, откуда это отвратительное ощущение омерзения к самому себе. Ведь он ничего не сделал, даже не попробовал флиртовать, просто поговорил… Но этот разговор казался слишком важным, чересчур выбивающимся из тех, что между ними были до этого, наверное, даже интимным, что его можно засчитать за тот шаг, который и он, и Отабек обещали не делать.
— Всё в порядке? — спрашивает Юра, когда они останавливаются.
— Да, странный день, точнее, ночь, — Жан-Жак улыбается. Их уединение наполняется шумом чужих голосов и рёвом мотоциклов. К ним подходит Отабек, и Жан-Жаку становится совсем спокойно.
— Как прокатились? — спрашивает Отабек и смотрит исключительно только на Юру, но его пальцы на плече Жан-Жака сжимаются сильнее обычного.
— Нормально. За городом вот такие звёзды, — Жан-Жак отвечает быстрее Юры и преувеличенно сильно размахивает ладонями. Отабек мигом понимает, что что-то не так, сжимает его плечо ещё сильнее и кивает, но по лицу видно, что думает он явно не о звёздах.
Юра, как обычно, отказывается от услуг такси в виде кого-то из них и уезжает сам ближе к полуночи. Жан-Жак предлагает поехать в бар выпить, и Отабек не отказывается.
— Целовались? — первое, что спрашивает он, когда они садятся за стол и делают по глотку пива. Отабек обычно не пьёт, когда за рулём, но сегодня позволяет себе одну бутылку.
Жан-Жак вздрагивает и качает головой:
— Нет, с чего ты взял?
— С того, что на тебе лица нет. Ты явно чувствуешь себя виноватым. В последний раз я такое выражение лица у тебя видел, когда объявили, что на чемпионат страны выходишь ты, а не я.
Жан-Жак отводит взгляд и прикусывает губу. Он не любит это вспоминать, а за сегодняшний вечер вспоминает уже дважды.
— Ничего не было. Мы просто разговаривали.
— Тогда в чём дело?
Жан-Жак прикрывается тем, что пьёт пиво, но секунды идут, и тянуть дальше не имеет смысла. Он ставит бутылку на стол и отворачивается, пожимая плечами.
— Просто бортанули его с турне. Помнишь, Мила говорила, что он собирался? Кого-то с баблом и по рекомендации взяли, вот я и вспомнил… — Отабека бессмысленно обманывать. Он ложь чует везде и всюду. Жан-Жака это иногда пугает, потому что не может такая проницательность не пугать.
— Я тебе уже говорил, в этом нет твоей вины, — Отабек поджимает губы и выглядит сейчас очень серьёзно. Они не в первый раз поднимают тему, и Жан-Жаку до сих пор неловко. Именно поэтому он всегда старается соскочить и увести разговор в другую сторону. Но сейчас Отабек смотрит настолько внимательно, что Жан-Жак понимает сразу — в этот раз соскочить не получится.
— Если нет, то почему ты ушёл?
— Потому что ты ушёл. Я никогда не собирался становиться профессионалом, мне просто нравилось кататься, вот и всё. А у тебя талант ведь, все об этом говорили и все это знали. Именно поэтому тебя выдвинули на соревнования. А не потому что твои родители поспособствовали.
— Но выдвигали-то сначала тебя.
— Они ошиблись, — отрезает Отабек. — Сколько можно уже это обсуждать? Прошла куча времени, тебе стоит найти другой поступок, за который ты будешь чувствовать себя виноватым. Да хоть вспомни о том, как на прошлый день рождения тебя стошнило прямо на мой диван.
— Иди ты, — Жан-Жак ловит себя на том, что его разом отпускает, и он улыбается.
Он ценит это в Отабеке — его умение забывать, его умение переключать человека одной только фразой. Никто не умеет, а вот Отабек с лёгкостью это делает. И Жан-Жак позволяет себе не зацикливаться ещё некоторое время. До тех пор, пока его снова не перемкнёт.