С. С. Ван Дайн
Действующие лица:
Фило Вэнс, детектив любитель.
Джон Маркхэм, окружной следователь в Нью-Йорке.
Сержант Хис, из бюро уголовного розыска.
Эфраим Гарден, профессор химии.
Марта Гарден, его супруга.
Флойд Гарден, их сын.
Вуд Свифт, племянник Гарденов.
Зелия Грэм, молодая спортсменка, знакомая Флойда Гардена.
Лоу Хаммль, пожилой любитель скачек.
Мэдж Уезерби, женщина с драматическими наклонностями.
Сесиль Крун, еще один знакомый Флойда Гардена.
Вероника Битон, сиделка в доме Гарденов.
Доктор Майльс Зиферт, домашний врач Гарденов.
Снид, садовник Гарденов.
Хеннесси, Сниткин, Сэлливан, Берк, чины бюро уголовного розыска.
Доктор Эмануэль Доремус, судебный врач.
Капитан Дюбуа, эксперт по отпечаткам пальцев.
Детектив Беллами, другой эксперт в той же области.
Питер Квакенбуш, казенный фотограф.
Джекоб Ханникс, букмэкер.
Карри, лакей Вэнса.
ГЛАВА 1
Троянские кони
(Пятница, 13 апреля, 10 ч. веч.)
Ужасное, во многих отношениях совершенно необыкновенное преступление, совершенное в доме Гарденов в день розыгрыша Ривермонтского Большого приза, было так умело задумано, что только по чистой случайности, или я бы сказал, вследствие неожиданного вмешательства, оно вообще было раскрыто. Я считаю, что это было одним из самых больших успехов Фило Вэнса, т. к. только его необыкновенное понимание человеческой природы, его поразительный нюх к подпочвенным течениям повседневной жизни привел его к истине.
Убийство в день Ривермонтского приза было поразительной смесью страсти, скупости, честолюбия и увлечения скачками. Была тут также и примесь ненависти.
Для нас это дело началось вечером 13 апреля. Мы сидели в квартире Вэнса, вместе с его приятелем, следователем Маркхэмом. Обед, как всегда у Вэнса, был превосходный, и после него мы уселись в библиотеке за рюмкой удивительного коньяка «Наполеон, 1809». Вэнс и Маркхэм рассуждали о преступлении вообще. Вэнс отрицал возможность возникновения «волн преступности», утверждая, что преступление — нечто совершенно личное, не поддающееся никаким законам. Во время разговора в комнату вошел Карри, старый английский лакей Вэнса. Мне показалось, что ему не по себе. По-видимому, и Вэнс почувствовал что-то необычное в его манере, потому что он повернулся и спросил:
— В чем дело, Карри? Видели вы призрак, или в доме грабитель?
— Только что звонили по телефону, сэр.
— Какие-нибудь скверные вести от ваших? — спросил Вэнс.
— О нет, сэр, звонили не мне, один джентльмен…
— Джентльмен, Карри?
— Он говорил, как джентльмен, сэр. Это не был простой человек у него был культурный голос, сэр.
— Раз вы так много узнали по голосу, — сказал Вэнс, — может быть, мне сообщите возраст этого джентльмена?
— Мне кажется, что он был средних лет или немножко старше, — сказал Карри. — Голос его звучал солидно и основательно.
— Великолепно, — сказал Вэнс, гася папиросу. — Зачем же звонил этот основательный, солидный джентльмен средних лет? Хотел он говорить со мной и назвал ли он свое имя?
В глазах Карри появилось тревожное выражение:
— Нет, сэр, это-то и странно. Он сказал, что не хочет говорить с вами лично и что он не назовет свое имя. Но он просил меня кое-что передать вам. Он заставил меня записать это слово в слово и затем прочесть ему. И когда я это сделал, он повесил трубку. Вот это послание, сэр, — и он протянул Вэнсу листок блокнота.
Вэнс взял его и кивком приказал Карри удалиться. Потом он стал разглядывать бумажку. Глаза его несколько затуманились. Он прочел послание еще раз более внимательно и откинулся в кресле.
— Честное слово, — прошептал он, — весьма необыкновенно! Это, конечно, вполне понятно, но я не улавливаю связи.
— Что это — секрет? — с некоторым неудовольствием спросил Маркхэм.
Вэнс виновато посмотрел на него:
— Простите меня, Маркхэм, мой ум невольно двинулся по рельсам. Простите. Вот послание, которое записал Карри: «В доме профессора Эфраима Гардена имеется весьма тревожное психологическое напряжение, не поддающееся диагнозу. Перечтите то, что известно о радиоактивном натрии. Взгляните книгу XI-ую Энеиды, строчку 875. Хладнокровие существенно». Курьезно, не правда ли?
— Мне это кажется довольно-таки бессмысленным, — сказал Маркхэм. — Разве вы водитесь с сумасшедшими?
— О, это совсем не был сумасшедший, — заверили его Вэнс. — Это загадочно, я признаю, но довольно ясно.
— Во имя неба, какое отношение имеют друг к другу профессор, натрий и Энеида?
Вэнс глубоко затянулся папиросой перед тем, как ответить.
— Эфраим Гарден, о котором вы наверное слышали, один из наиболее известных специалистов по химии в нашей стране. Кажется, он профессор химии в Стейвезантском университете. Его последние изыскания касались радиоактивного натрия. Удивительное открытие, Маркхэм. Новый радиоактивный натрий, по-видимому, открывает новые пути для лечения рака. С другой стороны, радий и радиоактивные вещества могут быть очень опасны, если попадают в нормальную ткань человеческого тела. Открытие радиоактивного натрия сильно продвинуло дело вперед…
— Все это весьма увлекательно, — иронически сказал Маркхэм, — но что это имеет общего с вами или с тревогой в доме Гарденов? А уж, в особенности, с Энеидой. Во времена Энеиды не знали о радиоактивном натрии!
— Маркхэм, старина, я не гадатель. У меня нет ни малейшего представления о том, причем тут я или Энеида. Но у меня смутное ощущение, что в этой книге Энеиды имеется одно из лучших описаний битвы в древней литературе. Однако посмотрим…
Вэнс достал с полки книгу и стал ее перелистывать.
— Вот то место, на которое ссылаются, Маркхэм, — сказал он. — Это знаменитая звукоподражательная фраза, гласящая в более или менее точной передаче:
«От топота копыт пыль по полю несется».
Маркхэм вынул сигару изо рта.
— Тайна только сгущается, — сказал он. — Вы теперь мне расскажите, что имеют общего троянцы с этим профессором химии и его радиоактивным натрием.
— Нет, о нет. — Вэнс говорил совершенно серьезно. — Не троянцы, но может — топот лошадей.
— Вам это может казаться осмысленным… — начал Маркхэм.
— Видите ли, — ответил Вэнс, — я улавливаю намек на некую схему. Молодой Флойд Гарден, единственный сын профессора, и его кузен, тщедушный малый по имени Вуд Свифт, страстно увлекаются лошадками, Маркхэм. Они интересуются спортом. Это весьма распространенная болезнь вообще, но лошадки — это их страсть. Они принадлежат к той группе молодых аристократов, которые проводят свои дни в бесплодных гаданиях о том, какая лошадь придет первой.
— Вы хорошо знаете Флойда Гардена?
Вэнс кивнул:
— Недурно. Он член клуба Далеких Лужаек. И я часто играл с ним в поло. Молодой Гарден несколько раз приглашал меня присоединиться к нему и к его небольшой компании в момент розыгрыша скачек. По-видимому, он получает по радио сведения со всех ипподромов, и у него есть громкоговоритель. Профессор этого не одобряет, но он не возражает против того, что миссис Гарден иногда делает ставки на ту или иную лошадь.
— Бывали ли вы у него? — спросил Маркхэм.
— Нет, — сказал Вэнс, — но я думаю на этот раз принять его приглашение.
— Я не понимаю, как вы можете серьезно относиться к этому загадочному посланию.
— Вы упустили из виду одну фразу, — ответил Вэнс. — «Хладнокровие существенно». Одна из наиболее знаменитых лошадей, участвующих в скачках, называется Хладнокровие. Она принадлежит к той же компании «бессмертных», как Боевик, Истребитель, Смелый Фокс и Граф Рей. Кроме того, Хладнокровие участвует завтра в розыгрыше Ривермонтского Большого приза.
— Я все же не вижу оснований… — начал Маркхэм.
— Кроме того, — продолжал Вэнс, — доктор Майльс Зиферт, домашний врач Гарденов, сообщил мне, что миссис Гарден уже несколько времени страдает загадочной болезнью.
— Дело становится все более запутанным, — проворчал Маркхэм.
— Я могу сказать, — заметил Вэнс, — кто послал мне это сообщение.
— Вот как!
— Да. Это был доктор Зиферт.
— Можете вы мне сообщить, как вы пришли к этому заключению?
— Это было нетрудно, — ответил Вэнс. — Во первых, меня не вызвали к телефону самого. Очевидно, этот человек боялся, что я узнаю его голос. Затем, это послание составлено на профессиональном медицинском наречии. «Психологическое напряжение» и «не поддается диагнозу», — это фразы, которые редко употребляет рядовой обыватель. Далее, говоривший, очевидно, знает, что я более или менее осведомлен о положении в доме Гарденов и о страсти молодого Гардена к скачкам. Из этого я вывожу, что говоривший — врач, которому известно мое знакомство с Гарденами. Единственное лицо, соответствующее этим условиям, — Майльс Зиферт. Я к тому же случайно знаю, что он знаток древних языков. Я встречался с ним в клубе латинской литературы.
— В таком случае, почему же вы не позвоните ему и не спросите, что скрывается за этой криптограммой?
— Дорогой Маркхэм, о, дорогой Маркхэм! — Вэнс прошел к столу и выпил рюмку коньяку. — Зиферт не только негодующе отверг бы какую-либо причастность к этому посланию, но стал бы мне всячески препятствовать. Этика медицинской профессии поразительна. А Зиферт — фанатик в этом отношении. Нет, такой способ действий не подойдет. Я должен разобраться в этом сам.
— Но в чем вы, собственно, должны разобраться? — настаивал Маркхэм, — и почему вы думаете, что тут нечто серьезное?
— Кто знает! — протянул Вэнс. — Кстати, я и сам интересуюсь скачками.
— Что же вы предполагаете делать? — спросил Маркхэм.
— Нью-йоркский следователь, почтеннейший Маркхэм должен гарантировать мне безнаказанность раньше, чем я отвечу.
— Вы собираетесь нарушить закон? — спросил удивленно Маркхэм.
Вэнс снова взялся за рюмку коньяку.
— О да, сказал он. Это преступление, кажется, карается тюрьмой.
— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать для вас.
Вэнс еще раз хлебнул Наполеона.
— Ну, старина Маркхэм, — объявил, он, — я завтра отправляюсь к Гарденам и буду вместе с молодежью держать пари насчет лошадей.
ГЛАВА 2
Домашние разоблачения
(Суббота, 14 апреля, полдень)
Как только Маркхэм ушел, выражение лица Вэнса переменилось.
— Мне это не нравится, Ван, мне это совсем не нравится. Зиферт не такой человек, чтобы прибегать к загадочным телефонным звонкам, если у него не было для этого серьезной причины. Очевидно, его нечто очень беспокоит. Но причем тут квартира Гарденов? Мне всегда казалось, что там не происходит ничего ненормального.
Он вышел в переднюю и я услышал, что он крутит телефонный диск. Вернувшись, он имел более бодрый вид.
— Завтра нам предстоит прескверный завтрак, Ван, — объявил он. — Мы должны будем обременить себя мясом в самый неподходящий час — в полдень. Мы завтракаем с молодым Гарденом у него на дому. Там будет Вуд Свифт и несносное существо по имени Лоу Хаммль. Любитель лошадей из какого-то имения на Лонг-Айланде. Затем к нам присоединятся еще несколько любителей спорта, и мы вместе будем заниматься пари. Ривермонтский Большой приз — одно из событий сезона. Что же, надо к нему подготовиться. Я уже давно не занимался лошадьми, — он допил свой «Наполеон» и удалился в спальню.
Хотя я понимал, что у Вэнса в виду нечто серьезное, я, конечно, ни малейшим образом не подозревал тех ужасов, которые должны были последовать. Днем 14 апреля произошло первое действие одного из самых страшных преступлений этого поколения. Я никогда не забуду этот роковой полдень в субботу. Кроме убийства он еще ознаменовался первым сентиментальным эпизодом в жизни Вэнса. Впервые его холодное безличное отношение растаяло перед обаянием привлекательной женщины.
На следующий день мы прибыли незадолго до полудня в красивую квартиру профессора Гардена, помещавшуюся в небоскребе, и нас сердечно встретил молодой Гарден. Флойд Гарден был человеком лет тридцати, атлетического сложения, ростом в шесть футов, с черными волосами и смуглым цветом лица. Его нельзя было назвать красивым, черты его лица были слишком угловатые, уши слишком отставали, губы были слишком тонки. Но в нем было нечто привлекательное, и в его движениях была уверенность, он умел быстро схватывать то, что ему говорили.
— Нас к завтраку только пятеро, Вэнс, — заметил он. — Старик возится со своими трубочками и спиртовками в университете. Матушка разыгрывает больную, окружив себя врачами и сиделками, снующими взад и вперед и переворачивающими ее подушки; но придут Лоу Хаммль, а также мой почтеннейший кузен Вуд. Вы знаете Свифта, Вэнс? Вы как-то с ним обсуждали какие-то китайские статуэтки. Не могу понять, какую роль он тут играет. Старик и матушка питают к нему необыкновенную симпатию, а может быть, просто его жалеют. Я ничего не имею против Вуда, но у нас очень мало общего, кроме лошадей. Только он принимает игру на скачках слишком всерьез. Правда, у него мало денег, и выигрыши и проигрыши много для него составляют. Он конечно, разорится, но это мало переменит его положение. Мои любящие родители погладят его по головке и наполнят ему карманы. А если бы я разорился от игры на скачках, они мне сказали бы убираться к черту и взяться за работу!
Он засмеялся с некоторой горечью. Когда нам подали напитки, Вэнс заговорил в свою очередь.
— Слушайте, Гарден, — сказал он, что это все за семейные сплетни? По правде сказать, это не особенно уместно.
— Простите за отсутствие манер, старина, — сказал Гарден, — но я хотел, чтобы вы поняли положение. Я терпеть не могу загадок, а сегодня могут произойти некоторые курьезные вещи. Если вы будете знать обстановку заранее, это вас будет меньше беспокоить.
— Премного благодарен и тому подобное, — пробормотал Вэнс.
— Вуд вел себя странно за последние несколько недель, — продолжал Гарден. — Как будто бы его грызет тайная печаль. Он еще бледнее обыкновенного. Часто приходит без причины в мрачном настроении, может быть он влюблен, но он такой скрытный. Никто никогда этого не узнает, даже предмет его симпатии.
— Есть какие-нибудь признаки ненормальности? — спросил Вэнс.
— Нет, — нахмурившись сказал Гарден. — Но у него появилась странная привычка подниматься в сад на крыше, как только он сделает крупную ставку, и он остается там один, пока не выяснится результат.
— В этом нет ничего необычного, — сказал Вэнс. — Многие игроки таковы. Терпеть не могут оставаться на виду, пока не выяснится результат. Простая чувствительность!
— Вы наверное правы, — признал Гарден. — Но я бы хотел, чтобы он играл более умеренно, а не входил в такой азарт.
— Кстати, — спросил Вэнс, — почему вы ожидаете сегодня каких-то курьезных вещей?
— Дело в том, — сказал Гарден, пожимая плечами, — что Вуди за последнее время много проигрывал, а сегодня — день Большого Ривермонтского приза. Я чувствую, что он последний свой доллар поставит на Хладнокровие… Хладнокровие — это одна из лучших лошадей нашего времени, — но с изъяном. Когда она приходит первой, ее обычно дисквалифицируют. У нее дикая страсть к заборам. Поставьте забор поперек дороги за милю от старта, и она без сомнения прибежит первой. А на скачках в Беллей, и в Колорадо, и в Урбане она каждый раз перескакивала через забор. Кроме того, эта лошадь уже немолодая. Ей приходится состязаться с изрядными молодцами. По-моему, это прескверный объект для ставки. Но я чувствую, что этот мой шальной кузен поставит на нее все, что может. А в таком случае, Вэнс, будут осложнения, если Хладнокровие не победит. Это будет каким-то взрывом. Я чувствую его приближение уже неделю.