Вэнс сидел, лениво покуривая.
— И в пределах двадцати минут после этого, — заметил он, — между десятью часами и двадцатью минутами одиннадцатого, когда мистер Скарлетт вошел в музей, дядю вашего убили.
Сальветер содрогнулся:
— Очевидно так, но я ничего не имел с этим общего. Говорю вам это прямо, верьте или нет — ваше дело!
— Ну, ну, не переходите на резкий тон. Я не имею оснований верить или не верить. Я предпочитаю заняться этим вопросом.
— А ну вас к черту!
Вэнс медленно встал, и на его лицу появилась холодная улыбка. Более убийственная улыбка, чем какое-либо выражение гнева.
— Мне не нравятся ваши выражения, мистер Сальветер, — сказал он медленно.
— Ах, вот как! — Тот вскочил, сжав кулаки, и размахнулся.
Вэнс, однако, отступил с кошачьим проворством и поймал своего противника за кисть руки. Потом он сделал быстрый поворот вправо, вывернув руку Сальветера, рванул ее кверху. С невольным криком боли тот упал на колени. Хис и Хеннесси двинулись вперед, но Вэнс остановил их:
— Я сам могу справиться с этим неистовым господином, — сказал он, помог Сальветеру встать и посадил его на стул. — Это только небольшой урок манер. А теперь, будьте добры вежливо ответить на мои вопросы, или я вынужден буду арестовать вас — и миссис Блисс — за участие в убийстве мистера Кайля.
Сальветер был совершенно подавлен. Он посмотрел на противника с изумлением. Потом вдруг слова Вэнса дошли до его мозга.
— Миссис Блисс? Но она ничего общего с этим не имела. Если это может избавить ее от подозрений, я готов сознаться в убийстве.
— Нет надобности в таком героизме. — Вэнс снова сел и спокойно курил. — Но вы можете сказать почему, когда вы пришли в музей этим днем и узнали о смерти вашего дяди, вы не упомянули, что видели его в 10 ч. утра?
— Я был слишком расстроен, слишком потрясен, — пробормотал Сальветер. — И я испугался, инстинкт самосохранения, может быть — я не могу объяснить, никак не могу. Я должен был бы сказать вам, но… но…
— Но вы не хотели запутываться в преступление, в котором были неповинны, — помог ему Вэнс. — Да, да, вполне естественно. Вы хотели подождать и выяснить, видел ли вас кто-нибудь… Скажите, мистер Сальветер, разве вы не знаете, что если бы вы сознались, что видели вашего дядю в 10 ч. утра, это было бы доводом в вашу пользу.
У Сальветера на лице появилось угрюмое выражение.
Вэнс продолжал:
— Оставим это соображение. Скажите нам в точности, что вы делали в музее между половиной десятого и десятью.
— Я уже сказал вам. Я сравнивал папирус XVIII династии, недавно найденный доктором Блиссом в Фивах, с переводом надписей на шестигранной призме, излагающих подвиги Сеннахериба, чтобы выяснить…
— Вы увлекаетесь, мистер Сальветер, и вы впадаете в анахронизмы. Призма Сеннахериба написана вавилонской клинописью и относится к периоду на тысячу лет позже, — он сурово поглядел ему в глаза. — Что вы делали в музее сегодня утром?
Сальветер хотел подняться, но откинулся обратно на стуле.
— Я писал письмо, — сказал он.
— Кому?
— Я не хотел бы этого говорить.
— Ну, конечно. А на каком языке? При этих словах в наружности Сальветера произошла огромная перемена. Он побледнел, и руки его задрожали.
— На каком языке? — глухо повторил он. — Почему вы спрашиваете? А на каком языке, по-вашему, я мог писать письмо? На санскрите? На эсперанто, или на языке негров Банту?
— Нет, — протянул Вэнс. — Я не имел в виду также ни арамейского, ни симмерийского языков, мне пришло в голову, что вы составляли послание в египетских иероглифах.
Глаза Сальветера расширились.
— Во имя Неба, — сказал он. — Зачем я стал бы это делать?
— Зачем? Вот именно зачем! Но на самом деле, ведь вы писали по-египетски, не так ли?
— Почему вы это думаете?
-- Нужно ли это объяснять, когда это так просто. Я мог бы даже угадать, кому это послание предназначалось. Если я не очень ошибаюсь, его адресатом была миссис Блисс. Видите ли, вы упомянули три слова в этом воображаемом папирусе, которые в некоторых своих формах никогда не были удовлетворительным образом объяснены: «анкхет», «уас» и «тема». Но так как есть много других слов, оставшихся непереведенными, я задумался над тем, почему вы упомянули именно эти три. И я стал соображать, каков смысл этих слов в их наиболее обычной форме. «Анкхет» без определения означает «живое». «Уас» со свистящим «с» означает счастье. «Тема» с двойным росчерком мне неизвестно, но я знаю, что со значком полозьев оно означает «кончается или кончено».
— Боже мой! — прошептал Сальветер.
— Итак, мистер Сальветер, — заключил Вэнс, — нетрудно было восстановить вашу фразу. имея в виду три основных выражения: «живое» или «живущий», «счастье» и «кончить». Вы, вероятно, писали, что кто-то живой (анкхет) стоит на пути вашего счастья (уаса) и выражали желание, чтобы это положение кончилось (тема). Прав ли я?
Сальветер продолжал смотреть на Вэнса с удивлением и восхищением.
— Я скажу вам правду, — произнес он наконец — Это именно то, что я писал. Мерит-Амен, которая знает среднеегипетский иероглифический шрифт лучше меня, предложила уже давно, чтобы я, по крайней мере, раз в неделю писал ей сочинения на языке ее предков. Я это делал годами, и она исправляет их и дает мне указании. Сегодня утром, когда я вернулся в музей и сообразил, что городской музей открывается только в 10 часов, я занялся составлением этого сочинения.
— Весьма прискорбно, — вздохнул Вэнс, — так как ваши выражения в этом письме показывают, будто вы хотели принять какие-то энергичные меры.
— Я это знаю. Поэтому я вам и солгал. Но право же, мистер Вэнс, письмо было совершенно невинным. Честное слово, сэр, это было только упражнение в египетском языке.
— А где сейчас это письмо? — спросил Вэнс.
— Оно в ящике стола в музее. Я его не кончил, когда пришел дядя Бен, и я спрятал его.
И вы уже воспользовались известными вам тремя знаками для «анкхет» «уас» и «тема».
— Да, известная форма всех трех иероглифов была там. И когда вы спросили меня, что я делал в музее, я придумал историю про папирус.
— И упомянули три неисследованных формы тех трех слов, которые вы употребили в их обычном начертании, не так ли?
— Да, сэр. Это правда.
— Мы очень вам благодарны за вашу внезапную откровенность, — холодным тоном сказал Вэнс. — Будьте добры, достаньте мне это незаконченное письмо. Дайте мне его посмотреть — может быть я его расшифрую.
Сальветер выбежал из комнаты и через несколько минут вернулся ошеломленный и растерянный.
— Его нет! — объявил он. — Пропало!
— Вот как? Весьма прискорбно. — Вэнс вскочил с места.
— Его нет. Оно исчезло!
— Мне это совсем не нравится, Маркхэм. Почему бы это письмо пропало. Почему. На какой бумаге оно было написало? — обратился он к Сальветеру.
— На желтом блокноте вроде того, который обычно лежит на столе.
— Какими чернилами? Писали вы пером или карандашом?
— Пером. Зелеными чернилами. Они всегда стоят в музее.
— Ну, теперь идите наверх в свою комнату и оставайтесь там.
— Но, мистер Вэнс, меня беспокоит исчезновение письма. Где оно может быть?
— Откуда мне это знать? Если вы вообще его написали. Я не гадалка. Зачем же вы оставили валяться такое послание?
— Мне не приходило в голову…
— Не приходило! Удивительно! — Вэнс пристально поглядел на Сальветера. — Теперь не время гадать. Идите в вашу комнату, я буду говорить с вами позже. Не задавайте вопросов и слушайтесь меня.
Сальветер, не говоря ни слова, повернулся и вышел из комнаты.
ГЛАВА 15
Вэнс делает открытие
Вэнс долго стоял и озабоченно молчал. Потом он поглядел на Хеннесси.
— Я хотел бы, чтобы вы отправились наверх, — сказал он, — и стали так, чтобы наблюдать за всеми комнатами. Я не хочу допускать сообщения между миссис Блисс, Сальветером и Хани.
Хеннесси поглядел на Хиса.
— Слушайтесь приказания, — подтвердил сержант, и детектив удалился.
Вэнс повернулся к Маркхэму.
— Может быть, этот молодой осел действительно написал такое глупое письмо, — заметил он, и лицо его приняло озабоченный вид. — Давайте-ка быстренько осмотримся в музее.
— Слушайте, Вэнс, — сказал Маркхэм. — Почему вас так взволновала возможность того, что Сальветер написал нелепое письмо?
— Не знаю, как сказать, — Вэнс направился к двери, но потом повернулся. — Меня это пугает. Такое письмо может дать убийце лазейку. Конечно, если мои предположения правильны. Если письмо было написано, — мы должны его уничтожить. Если мы его не найдем, — есть несколько вероятных объяснений его исчезновения, и одно из них — дьявольское. Давайте, обыщем музей.
Вэнс быстро прошел через переднюю и открыл большую стальную дверь.
— Если д-р Блисс и Гильфойль вернутся, пока мы в музее, — сказал он Сниткину, — проводите их в гостиную и задержите их там.
Мы спустились в музей, и Вэнс подошел к маленькому пюпитру около обелиска. Он поглядел на желтый блокнот, попробовал окраску чернил, потом он выдвинул ящик и ознакомился с его содержимым. Наконец, он высыпал на пол содержимое маленькой бумажной корзины. Внимательно разглядев всякий кусочек скомканной бумаги, Вэнс выпрямился и покачал головой.
— Мне это не нравится, Маркхэм, — сказал он. — Я чувствовал бы себя бесконечно лучше, если бы мог найти это письмо.
Вэнс прошелся по музею, ища, где письмо могло бы оказаться. Но когда он дошел до винтовой лестницы в глубине музея, он прислонился к ней и безнадежно поглядел на Маркхэма.
— Меня это все более и более пугает, — сказал он. — Что, если этот дьявольский план осуществится, — вдруг он побежал вверх по лестнице, давая другим знак следовать за ним. — Есть еще шанс, один шанс. Я должен был подумать об этом раньше.
Ничего не понимая, мы проследовали за ним в кабинет доктора Блисса.
— Письмо должно быть в кабинете, — сказал Вэнс, стараясь говорить спокойно. — Это было бы логично, Маркхэм. Так логично, что мы могли это сразу угадать. Это слишком логично. В этом его слабость.
Он стоял на четвереньках и копался в содержимом опрокинутой бумажной корзины доктора Блисса. Скоро он нашел два лоскутка желтой бумаги. Он поглядел на них, и мы увидали, что там были маленькие отметки, сделанные зелеными чернилами. Он продолжал поиски и скоро набрал целую кучку желтых обрывков.
— Как будто, это все, — сказал он, раскладывая на клякс-папире обрывки желтой бумаги. Это потребует немного времени, но так как я знаю египетские иероглифы, я без особого труда выполню эту задачу.
Он начал складывать обрывки и минут через десять составил письмо. Потом он взял большой лист белой бумаги, помазал его клеем, и старательно пересадил восстановленное письмо на клейкую бумагу.
— Вот, старина Маркхэм, — вздохнул он, — то неоконченное письмо, над которым, по словам Сальветера, он работал от половины десятого до десяти.
Письмо было написано на листке желтого блокнота из музея. Оно состояло из четырех строчек египетских иероглифов.
— Вот, — показал Вэнс. — Иероглиф «анкхет», а вот «уас», а вот «тема».
— Так что же? — с недоумением сказал Хис. — Мы не можем арестовать человека за то, что он нарисовал такие каракули на листке желтой бумаги.
— Боже мой, сержант, неужели вы только и думаете о том, чтобы сажать людей в темницу? У вас жестокая натура, очень жаль! Этот молодой и порывистый мистер Сальветер сознался, что написал письмо своей Дульцинее на языке фараонов. Он говорит, что положил неоконченное письмо в ящик стола в музее. Мы видим, что оно не в столе, а что оно разорвано и брошено в бумажную корзину в кабинете доктора Блисса. Почему же вы хотите из этого делать вывод, что письмо это написано убийцей?
— Я на этот счет не разбираюсь, — сказал Хис, — но хотел бы перейти к действию.
— Я тоже, сержант, желаю действия. Если мы не перейдем в близком будущем к каким-нибудь действиям, может случиться еще что-нибудь хуже того, что произошло. Но действовать надо умело, а не так, как желает убийца. Мы барахтаемся в сетях весьма умного заговора, и, если мы не будем осторожны, то виновник улизнет, а мы будем продолжать бороться с паутиной.
Хис поглядел на восстановленное письмо.
— Странный способ для кавалера писать своей даме, — сказал он. — Я предпочитаю хорошую перестрелку с гангстерами. От этих утонченных убийств меня тошнит.
— Слушайте, Вэнс, — сказал Маркхэм. — Думаете ли вы, что убийца разорвал это письмо и бросил его в бумажную корзину доктора Блисса?
— Может ли в этом быть сомнение?
— Но во имя неба, зачем ему это было нужно?
— Я еще не знаю. Потому-то меня это и пугает. Но уничтожение письма — часть заговора. А пока мы не добьемся точных и ясных сведений, мы беспомощны!
— Однако, — настаивал Маркхэм, — если письмо было уличающим, то оно могло быть полезно убийце и разорвать его было ни к чему.
— Может быть, сам Сальветер разорвал его, — предположил Хис.
— Когда? — спокойно спросил Вэнс.
— Почем я знаю! Может быть, когда он прикончил старика.
— В таком случае он не сознался бы, что написал его.
— Ну, — настаивал Хис, — может быть, он разорвал письмо, когда вы его послали за ним.
— И разорвав его, он пришел сюда и положил обрывки в корзину? Нет, сержант, это было бы бессмысленно. Если бы Сальветер испугался и хотел бы избавиться от письма, он бы его совершенно уничтожил — сжег бы, например.
— Так вы думаете, в чьи-то планы входило, чтобы мы нашли это письмо? — спросил Маркхэм.
— Не знаю. — Вэнс задумчиво глядел прямо перед собой. Может быть, и все-таки нет. Был только один шанс на тысячу, что мы найдем его. Человек, который положил его в бумажную корзину, не мог знать или хотя бы угадать, что Сальветер расскажет нам, как он писал это письмо и оставил его в ящике.
— С другой стороны, — продолжал Маркхэм, письмо могло иметь целью еще больше запутать мистера Блисса. Убийца мог считать, что это новая улика, как скарабей, финансовый отчет и следы.
— Нет, сказал Вэнс, качая головой: — Это не может быть. Блисс не мог написать это письмо. Слишком явно, что это послано Сальветером к миссис Блисс.
Вэнс поднял письмо и еще раз его просмотрел.
— Не особенно трудно прочесть, если знать иероглифы. В нем говорится как раз то, что говорил Сальветер. Во всем этом что-то дьявольское. Я все больше убеждаюсь в том, что мы не должны были найти это письмо. Я чувствую, что его небрежно бросили после того, как оно исполнило свое назначение.
— Но какое же назначение? — спросил Маркхэм.
— Если бы мы знали это, Маркхэм, — сказал Вэнс серьезным тоном, — мы могли бы предотвратить новую трагедию.
Маркхэм сжал губы. Я чувствовал, что он вспоминает о том, как в других случаях мрачные предсказания Вэнса исполнялись.
— Вы думаете, что это дело еще не закончилось? — медленно спросил он.
— Я знаю, что оно не закончилось. План не доведен до конца. Мы предупредили замыслы убийцы, освободив доктора Блисса. Теперь он должен идти дальше. Мы видели только неясные приготовления для его ужасного замысла — когда весь план раскроется, он окажется чудовищным. — Вэнс осторожно выглянул за дверь. — Мы не должны попадаться в ловушки, расставляемые убийцей. Арест доктора Блисса был одной из этих ловушек. Только один ложный шаг, и преступный замысел осуществится. Сержант, будьте добры принести мне желтый блокнот, чернила и перо со стола в музее. Мы также должны заметать свои следы: за нами следят так же внимательно, как мы за убийцей.
Хис молча вышел и вернулся с требуемыми предметами. Вэнс взял их и сел за стол доктора. Положив перед собою письмо Сальветера, он начал копировать иероглифы на листке желтой бумаги.
— Будет лучше, — объяснил он, — если мы скроем, что нашли письмо. То лицо, которое разорвало и бросило его в корзину, может заподозрить, что мы нашли его, и будет искать обрывки. Если их не окажется в корзине, это послужит ему предостережением. Мы не можем допускать самой ничтожной ошибки. Мы имеем дело с дьявольским умом.