Хозяйка Марта покачала головой.
— Это всё вина только гильдии ткачей. Мы продаём одежду дешевле и лучшего качества. Они нас всегда ненавидели. Ты же видела тех людей, что стояли и ухмылялись, это они и были, у всех эмблемы гильдии. Аббат не может позволить себе с ними ссориться, у него в этих землях огромное стадо овец. Эти ткачи поставляют толстеньких каплунов на его стол и золото в его казну, так что он только подпояшется и спляшет под их дудку.
— Ага, мы все знаем, под чью дудку этот аббат пляшет, — согласилась Пега. — Только непонятно, почему именно сейчас? Ткачи с самого начала были против нас, но до сих пор они нас не беспокоили. Мы продаём не так уж много шерсти, чтобы стать реальной угрозой им или аббату. Как мне кажется, кто-то подталкивает их, наверняка Мастера Совы. Не бывает так, что они оставляют на пороге свой знак, а потом ничего не делают. Если один из Мастеров Совы состоит в гильдии или у них есть власть над кем-то из её членов, то им довольно просто настроить ткачей против нас. И если ткачи в кармане у Мастеров Совы, значит нас погонят не только с Варфоломеевской ярмарки. Мы не сможем торговать ни на одной ярмарке или рынке в округе.
— Да неужели? — резко ответила Хозяйка Марта. — Что же, у меня есть ещё пара трюков в рукаве. Им меня не обыграть, это я вам обещаю.
Теперь лошади бежали медленнее, и повозка мерно покачивалась. Я ощутила подступающую волну тошноты, задыхаясь среди тюков шерсти. Я неуклюже вскарабкалась наверх, уселась на возвышении, держась обеими руками за борта телеги, и попыталась сосредоточиться на уплывающем назад пейзаже.
На заливных лугах алые маки покачивались среди ромашек и лиловых колокольчиков. На полях уже созревала пшеница, ужасающе медленно превращаясь из зелёной в золотую. Урожай запоздал, но зато колосья налились от дождей. Ни в деревне, ни в Поместье ещё не приступали к сбору урожая, но наш был уже скошен и сложен в полях. Через пару дней он подсохнет на жарком солнце, и можно будет молотить зерно. Это первый хороший урожай с тех пор, как мы здесь. Мы все искренне молились пять раз в день, как наказывал Папа, но урожай снова и снова оказывался плохим. Но в этом году Бог, кажется, наконец услышал наши молитвы, и дни снова стали теплее.
Если Хозяйка Марта станет гнать в том же темпе, скоро мы окажемся дома, в бегинаже, и что за радость нас там ждёт? Разгрузка тяжёлых тюков шерсти и одежды, грязные постели из лечебницы и свиньи, ждущие, когда их накормят объедками. Мне так хотелось пойти в поле, почувствовать под ногами траву, согреть спину на тёплом солнце — всего несколько минут покоя, прежде чем мы вернёмся в шум и бесконечные заботы бегинажа.
Крепко держась за борт трясущейся телеги, я сказала:
— Хозяйка Марта, не могла бы ты остановиться? Меня тошнит от тряски. Высадите меня здесь и езжайте, я хочу прогуляться пешком.
Хозяйка Марта неохотно потянула вожжи, и колёса телеги со скрипом остановились.
Пега обеспокоенно оглянулась.
— Я пойду с тобой, Беатрис.
— Нет, нет, — поспешно ответила я. Мне хотелось пойти одной, чтобы не слышать ничьей болтовни. — Езжай с Хозяйкой Мартой. Не стоит ей ехать одной с полной телегой, это небезопасно.
Я вылезла и хорошим шагом направилась за телегой по дороге. Пега пару раз встревоженно оглянулась, и я помахала в ответ, чтобы её успокоить. Телега катилась вперёд по дороге, всё больше отдаляясь, пока не исчезла за рощицей на повороте. Теперь, когда они благополучно скрылись из вида, я сбавила шаг и ноги сами понесли меня на нераспаханный луг. Я сбросила башмаки и чулки и наслаждалась успокаивающей прохладой травы под ногами. Невидимая ни с дороги, ни со стороны домов, я бросилась в высокую траву и лежала на спине, глазея на грачей, лениво летающих над деревьями вдали. Вокруг цветов тихо жужжали насекомые. Бабочки с лиловыми глазками на крыльях порхали от одного цветка к другому.
Моя мать как-то сказала, что бабочки — это души некрещённых детей, которые не могут войти ни в чистилище, ни на небо, ни в ад. Старайся никогда не убивать бабочек, сказала она, ведь это значит убить ребёнка.
Я закрыла глаза. Сквозь веки проникал красный солнечный свет. В «Винограднике», в Брюгге, летом прохладно. Наши стены окружал канал, проходивший под лодочными воротами, вода блестела, играя на солнце. Дети плескались у берега, смеялись и бегали босиком по холодной мокрой траве. Иногда и я бегала с ними. Там всегда было много малышей, как ромашек на лугу. Только это были чужие дети. Не мои.
В последний раз я думала, что это можно изменить, лёжа в постели, задыхаясь от жара ревущего огня. Вокруг суетились женщины, шептались о чём-то. Пальцы срывали мою одежду, мяли живот. Новая боль, резкая и острая, не такая, как раньше, поток горячей жидкости, бегущей по бёдрам, жестокая нарастающая агония, которая никак не прекращалась, накатывала волнами, разрывала на части. Я закричала. И всё не могла остановиться, даже когда боль ушла.
В комнате потемнело. Я дрожала от холода, несмотря на кучу наваленных на меня одеял. Когда я снова открыла глаза, женщины ушли. Я звала их, чтобы принесли моего ребёнка, но никто не возвращался. Я слышала его плач. Я видела кроватку, покачивающуюся, будто он рассерженно колотил по ней кулачками. Я сползла с кровати и упала на колени. Пол подо мной наклонялся, как плот в открытом море. Цепляясь пальцами, я медленно, дюйм за дюймом, поползла к кроватке. Она была пуста.
Я взвыла. Я выла, пока они наконец не прибежали. Мне зажимали рот, пытаясь заставить остановиться, но так и не принесли моего ребёнка. Они даже не дали мне его подержать. Повитуха клялась, будто ребёнок дышал, и она окрестила его, чтобы священник позволил положить его в фамильный склеп. Но мы обе знали, что это неправда. Он уже больше недели не шевелился у меня внутри. Повитуха дала мне вызывающее схватки зелье уже после того, как началась горячка, но никому об этом не сказала. Едва взглянув на младенца, священник понял, что она лгала. А мой муж наотрез отказался на него смотреть. И моего сына не похоронили в фамильном склепе.
Та повитуха была доброй женщиной. Она сказала моему мужу, что ребёнок родился слишком рано, но я носила его дольше, чем других, и следующий, она уверена, родится живым. Но следующего раза не случилось. В ту же ночь муж взял к себе в постель мою служанку, и больше уже ко мне не приходил. Месяцами я держала пустую кроватку рядом с собой, но даже когда качала ее, в глубине души понимала, что она так и останется пустой навсегда. До сих пор я просыпаюсь от плача ребёнка и скрипа качающейся колыбели. Пега ворчала, чтобы я шла спать, это ветер воет в стропилах дома или мыши в соломе пищат. Но иногда по ночам мне снится, что я слышу не ветер, это мой ребёнок царапает тоненькими пальцами в закрытые ставни, пытаясь ко мне вернуться.
Я почувствовала, что кто-то приближается, и перекатилась на живот. Через луг танцующей походкой шла девочка с гривой спутанных рыжих волос. Я уже видела её — Гудрун, немая ведьма. Я пригнулась ниже, прячась в траве. Но она блуждала в собственном мире — дула на шары одуванчиков, смотрела на пушистые облака, плывущие над головой. Она протягивала руку за охапкой цветов и дула на них, отправляя пушинки в синее небо.
Жаркое солнце уже начинало опускаться за мягкие контуры холмов. Девочка повернулась лицом к нему. Она стащила через голову рубашку, и та упала на землю. Потом, обнажённая, стала танцевать. Она медленно двигалась по кругу с раскинутыми руками, обращёнными к солнцу, как ребёнок, тянущийся к матери. Она вертелась всё быстрее, горящие рыжие волосы развевались, руки раскидывались шире, спина выгибалась. Под белой кожей заметно двигались рёбра. Потом, бросив кружиться, она подпрыгивая побежала по лугу, смахивая лепестки алых маков, падающие головокружительными спиралями в золотистую траву. Бабочка присела отдохнуть на её протянутую руку, на кончики пальцев, слегка покачиваясь вместе с маками, как будто под лёгким ветром. Еще одна бабочка спустилась на её плечо, другие — на спину, на кончик клубничного соска, на плечи, ягодицы, бёдра, и множество — на рыжие волосы. Голое тело покрывали нежные красные и лиловые крылья, кожа вздрагивала в такт их взмахам. Девочка осторожно опустилась на колени перед заходящим солнцем. Поднятую голову окружало пламя рыжих волос. Она медленно вытянула вверх покрытые бабочками руки, как будто приносила свету древнюю клятву.
Меня внезапно охватил ужас. Я чувствовала вину и стыд, как будто подсматривала за парой, совершающей запретные и противоестественные действия. Как будто, глядя на них, я грешила сама. Не думая о том, что могу испугать девочку, я поднялась на ноги и бросилась прочь от этих бабочек и алых маков. Я со всех ног бежала с нагретого солнцем луга и не оглядывалась назад.
Лужица
Я увидела пробегающую мимо серую леди. Она не заметила меня, неслась по дороге в сторону дома женщин, как будто бы за ней гналась Чёрная Ану. Глаза у неё были странные, тёмные, но сверкающие, словно из них исходил яркий лунный свет. Думаю, это Гудрун её заколдовала. Я видела, как Гудрун плясала на лугу, как развевались её волосы. Она была совсем голая. Уильям и другие мальчишки летом купаются голыми в реке. Но я никогда не видела, чтобы девочка раздевалась на улице.
Может, это ведьмы так колдуют. Летиция говорит, когда ведьма встряхивает волосами, она вызывает большой шторм в море. Мой отец знал про шторма. Он часто их видел, когда работал на солеварне, за болотами. Он говорил, волны становятся серыми, потом бурыми, потом встают на дыбы, как змеи, выше человеческого роста, и обрушиваются на берег. Он говорил, нужно считать волны. Первые восемь будут невысокими и не причинят вреда, но девятая схватит тебя и утащит так далеко в море, что даже тела никогда не найдут.
Ворота бегинажа открылись, выбежали три женщины — великанша Пега, толстуха, от которой пахнет мёдом, и ещё тощая страшила, которая никогда не улыбается. Они пронеслись мимо меня на дорогу, где стояла Беатрис, тяжело дыша и держась за бок.
— Беатрис, мы так волновались, — воскликнула толстуха. — Мы думали, ты вернулась час назад, но ты не пришла к вечерне. Хозяйка Марта сказала, что тебе стало нехорошо, и я решила, ты свалилась где-нибудь по дороге. Они не должны были тебя оставлять. С тобой всё хорошо?
Она приложила руку ко лбу Беатрис, как делает Ма, если думает, что я заболела.
Беатрис отстранилась.
— Я устала и присела отдохнуть. Должно быть, я задремала.
Высокая и тощая нахмурилась.
— Ты думаешь, что задремала? — резко спросила она. — Я всегда знаю, спала я или нет.
Пега обняла Беатрис и повела к дому, двое других пошли следом. Ворота за ними с грохотом захлопнулись, и тут над высоким забором мелькнуло что-то призрачно-бледное. Я подпрыгнула от испуга, но это оказалась всего лишь амбарная сова, летящая охотиться.
Уже поздно. Солнце опустилось за вершины холмов, лес почернел, сильный порыв ветра заставил меня отвернуться. Со стороны болот к холмам по чёрному небу неслись тяжёлые тучи. Ма наверняка уже меня ищет. Я подобрала тяжёлое ведро с собачьими какашками и попыталась бежать по дороге к деревне, но ведро било меня по ногам. Попробовала, не останавливаясь, сменить руку, но споткнулась и упала, растянувшись на острых камнях. Колени обожгла боль. Они казались мокрыми, но в темноте не разобрать, текла ли кровь.
Я попыталась встать и увидела красный свет впереди, на дороге. Это было пламя факела, оно быстро двигалось в мою сторону. Я отползла на обочину и спряталась в пересохшей канаве. Мне не хотелось вступать в канаву босыми ногами — на дне могли прятаться змеи или куницы, но сейчас я больше боялась того, что приближалось по дороге. Я прижалась к краю канавы и смотрела, затаив дыхание. По дороге беззвучно двигались четыре смутных фигуры с огромными, как у святой Вальпургии, головами и без ног.
Может, это духи, злые духи, изгнанные из нашего дома, голодные, охотящиеся за добычей. Сердце стучало так громко, что я боялась, как бы они его не услышали. А вдруг они меня почуют? Уильям говорил, Чёрная Ану не может увидеть маленьких девочек, а унюхать может.
Я едва дышала, а эти создания всё приближались, пока не оказались прямо передо мной. Пляшущее на ветру пламя факелов освещало их тела, и я увидела, что на месте лиц у них огромные клювы и перья. Я зажала руками рот, чтобы не закричать. Они сошли с дороги, легко и быстро двинулись по траве, и я поняла, кто они такие. Это Мастера Совы.
Я выкарабкалась наружу. Камни и грязь царапали ободранные колени, но я не вскрикнула. Пригнувшись пониже, я добежала до поворота и спряталась за кустами. Далеко впереди раскачивался факел, алое пламя стелилось за ним. Потом он остановился. Факел покачался из стороны в сторону, как будто зажигая три других. Четыре факела разделились и двинулись дальше. Мастера Совы шли через поле, где сушилось зерно в снопах. Это единственное поле, где урожай уже собрали, и оно принадлежало дому женщин.
Один из Мастеров Совы в развевающемся по ветру плаще высоко поднял факел. Он коснулся снопа на дальнем углу поля, сразу же взвился дым и вспыхнуло яркое пламя. Я хотела побежать к воротам, предупредить женщин, что Мастера Совы жгут их поля, но не смела пошевелиться. Уильям говорил, даже если просто сказать кому-то, что видел работу Мастеров Совы, они придут за тобой ночью и отрежут язык.
Я смотрела, как Мастер Совы проводит пламенем факела по следующему снопу, но тут небо озарила белая вспышка и раздался оглушительный гром. Застучали капли, крупные и твердые, как град. Огонь на снопах вспыхнул и погас, будто задутая свеча. Точно как говорила Летиция, юная ведьма встряхнула волосами и вызвала шторм. Но что будет, если ведьма танцует?
Опять гром, как будто все горы мира столкнулись друг с другом. Я вскочила. Мне было все равно, видят ли меня Мастера Совы. Я забыла о своем ведре. Я просто бежала. Позади меня на болотах завывал ветер, пришедший с моря. Я бежала быстрее, чем когда-либо в жизни, поскальзываясь в грязи, шлепая по ледяным лужам, но не останавливалась. Я хотела только одного: поскорее добраться домой, к маме.
Сентябрь. День святого Эгидия
Покровитель калек, прокаженных и кормящих матерей. В Провансе он заслонил собой олениху от стрелы короля Вамбы и остался навсегда покалеченным.
Беатрис
— Беатрис, погоди минутку, — окликнула меня Целительница Марта, когда я выходила из церкви после дневной молитвы.
Если я не послушаюсь, она даст поручение кому-нибудь другому. День был солнечный, первый ясный день после недели проливных дождей, и я не хотела проводить его в доме, помешивая над огнем какое-нибудь вонючее зелье, или мыть испачкавшую белье старуху. От сбора камышей бывают порезы и мозоли, но я хотя бы смогу почувствовать на лице солнце. Но Кэтрин потянула меня за рукав, и потому я уже не могла притвориться, что не заметила. Целительница Марта хромала к нам, подзывала меня, держась за спину, боль глубоко впечаталась в морщины на ее лице.
— У меня закончилась настойка норичника, а самой идти некогда, в лечебнице полно больных. Может, принесёшь мне немного, Беатрис? Кажется, дальше по берегу был хороший участок с травами. И если найдёшь заодно и герань Роберта, принеси тоже, сколько сможешь.
Любопытная, как всегда, Кэтрин подошла ближе.
— Вонючка Боб? Эта трава, Целительница Марта?
Целительница Марта снисходительно улыбнулась.
— Это она, детка. Почему бы тебе не пойти с Беатрис, поучиться искать её. Боюсь, с таким количеством пациентов мне и дальше придётся просить других собирать для меня травы.
Собирать травы Целительнице Марте мешали не больные, а её спина. Иногда она еле ноги таскает, но слишком гордая, чтобы в этом признаться.
Кэтрин просияла и унеслась за торбами для трав, пока Целительница Марта не передумала. А я, хотя и хотела найти предлог побыть на улице, обиделась на ее просьбу. Я — не Марта, и поэтому все подряд раздают мне поручения, будто ребенку.
Настоятельница Марта позволила мне верить, что по мере роста общины найдется роль и для меня. Мне казалось, раз Целительница Марта становится все слабее, я займу ее место. Сначала под ее руководством, конечно, а позже сама стану Целительницей Мартой. Но она и не думала меня учить. Я нужна им в качестве Марты, хотя, похоже, никто этого не понимает. Настоятельница Марта уже на закате своих дней. Не думает же она, что будет жить вечно? И кто тогда ее заменит? Целительница Марта еще старше. Кухарку Марту интересует только еда. Хозяйка Марта едва высиживает молитвы, торопясь вернуться к своим делам. Учительница Марта много знает, но не может справиться даже с детьми, не то что с целым бегинажем. У кого еще кроме меня достаточно навыков и энергии, чтобы управляться с таким хозяйством? Но я даже не Марта, как я могу стать следующей Настоятельницей Мартой?