Еще жалоба: "железа на подарки иноземцам у нас нет и бумаги у нас писчей нет же".
В писцовой книге тщательно записывалось также имущество убитых казаков, промышленных людей и торговцев. "Да торгового человека гостиной сотни Василья Гусельникова прикащиков его покрученика покойного Елфимка Меркурьева Мезени статки его мы пересмотрели и переписали на лицо при людях, и никто за те статки не принялся, и мы их, без государева указа, в государеву казну не взяли, и положили их в казенный анбар и караулим их до государева указу. О тех статках, как государь укажет. И роспись тем статкам с сею же отпискою".
Мы видим, между прочим, что остатки убитых служилых людей, за отсутствием прямых наследников, поступили в государеву пользу. Некоторые, впрочем, сами оставляли свои "статки" государю.
Вот, например, "служивой человек" Иван Пуляев. Он был убит на государеве службе, "а изустную память оставил в ясачном зимовье своею рукою, что по смерти статки свои в государеву казну отписал, и мы те статки в государеву казну взяли, а что его статков и то в его изустной памяти писано, а с той изустной памяти список с его отпискою послан, а за ясырь его Иванову взято на промышленном человеке Сидорке Емельянове тридцать соболей".
У Ивана Пуляева, кроме статков "из мягкой рухляди", был еще ясырь, то есть пленные, очевидно, туземцы, которые после его смерти были проданы промышленному человеку Емельянову за тридцать соболей. Туземный ясырь даже в то отдаленное время ценился дороже драгоценного черного соболя.
Рядом с казаками завоевателями, кроме промышленных людей, имели определенное место торговцы мелкие и более крупные. Так, еще в 1646 году торговый человек Исай Игнатьев отправился морем от устья Колымы к востоку. Он прошел между льдами и берегом и добрался до Чаунской губы. Там он торговал с чукчами и вернулся на Колыму[93]. Это замечательное плавание торговца Исая Игнатьева совпадает по времени с завоеваниями Колымы Михаилом Стадухиным. Оба имели место в том же 1646 году.
Игнатьев в дальнейших плаваниях был сначала ранен, а потом убит чукчами.
Я упоминал выше Елфимку Мезеню, покрученика прикащиков торгового человека гостиной сотни Гусельникова, бывшего в партии Семена Дежнева. Три степени торговой зависимости… Ефимка Меркурьев был "человек невеликой" и, возможно, никогда не видел своего главного хозяина, богатого торговца гостиной сотни Гусельникова. Он был в составе той группы, которая погибла на пешем ходу в гору за Анандырь реку. Он уцелел в числе последних двенадцати и был оставлен для охраны статков вышеупомянутых прикащиков Бессона Астафьева и Афанасья Андреева, доверенных торговца Гусельникова. Однако через малое время после того мы видим его уже покойником, и его собственные статки были переписаны вместе с хозяйскими и положены в казенный амбар на хранение.
Известно, что торговый человек Федот Алексеев, родом холмогорец, вместе с Семеном Дежневым был зачинателем знаменитого плавания и снарядил два коча на собственный счет. Дежнева с Алексеевым на море разнесло без вести в начале путешествия. В дальнейшем партию Федота Алексеева прибило к берегу, и бывшая с ним якутская баба, впоследствии отгромленная Дежневым из коряцкого плена, сказывала, "что Федот и служилый человек Герасим померли цингою, а иные товарищи побиты и остались невеликие люди и побежали в лодках с одною душою, не знаю де куда".
С другой стороны, и сами служилые люди при случае становились торговцами и предпринимателями.
Тот же Дежнев рассказывает: "Да мы ж Семейка и Микитка с товарищи с служилыми и промышленными людьми, для государевы службы дали ему Юрью с товарищи два судна, деланные готовые кочи, со всей снастью… и карбас, чтоб у них государева служба, без судов и без снасти, в год не застоялась и путем бы не испоздать к морскому промыслу, и чтоб государеве казне учинилась прибыль болшая, а приняв суды, он Юрьяь сам смотрел и людей и товарищев своих досматривать посылал, и те суды к морскому ходу… а в тех судах и в снасти и в карбасе он Юрья нам и опись дал".
В 1649 году… послан на реку Колыму служилый человек Якутского острога Тимофей Булгаков, который сначала, выйдя из устья реки Лены и дойдя до реки Омолоя, принужден был, за льдами и противными ветрами, стоять в устье ее четыре недели. Отправившись дальше, он не мог дойти до устья реки Колымы и, повернул назад к устью Лены, встретил восемь гальотов "с царскими слугами, спекулянтами и купцами", которые выжидали благоприятного ветра. Выждав южного ветра, который разогнал лед, они пустились все вместе в море и обогнули Святой Нос, встретив в море еще четыре кочи, идущие с Колымы. Затем, когда они были вблизи Хромской губы, мороз вновь покрыл все море льдом, после чего засвежевший ветер унес их далеко от берега в море, где они и замерзли. После долгой борьбы со льдами суда погибли, а люди спаслись на льдинах и, изнуренные цынгою, стужею и голодом, с трудом пристали к берегу близ устья Индигирки[94].
Это оживленное движение русских судов у полярных берегов Восточной Сибири представляет странный контраст с безлюдностью этих вод даже в настоящее время. На восемь гальотов в половине XVII века теперь не найдешь даже единственной шкуны на прибрежье между Леной, Омолоем, до Хромской губы и до устья реки Индигирки. В то время все гальоты и другие суда были снаряжены на собственный счет всякими торговыми и промышленными авантюристами.
Все отношения казаков и промышленных людей с торговцами и между собой были всецело проникнуты торговым духом и основаны на записях и кабалах. Мы встречаем в отписках длинные перечни таких долговых записей и закладных кабал, например, в отписке Семена Дежнева: "взято на Тренке Курсове за бабей кожан четыре соболя, на Пашке Кокоулине за холстишко старое, да за прядено за три пасма, за малахай недорослиной, за сумочку, за лоскутишко, за сеть взято три соболя, за свечи взято из домики пять соболей, на Степанке Каканине за ягоды да за торбосы да за огниво взята пластина соболья. На Гришке Бурке за лодку взят соболь за две гривны денег, на Сидорке Емельянове за лоскут за сеть взято две гривны, на служилом человеке Ваське Бугре за икру да за мясо взято четыре соболишка, на Васке Маркове за штаны ровдужные да за ушканину да за лоскутишко за сеть взята пластина соболья, на Сидорке же по кабале за четырнадцать соболей взято пуд кости, семь зубов, да три соболя за служилом Ивашке Яковлеве, да за восм рублев за десять алтын взято тридцать три фунта рыбья зубу, а взято на нем за одеяло шубное за три рубли да за котел да за десять чиров за пять рублей за десять алтын… на Семейку Дежнева кабала во шти рублях, а взял он топор да собаку да сетку волосяную, торговой человек Анисимко Костромин взял лоскут сети, да ровдугу, два фунта свинцу, блюдо оловянное, пистолет, плат холщевый да клуб, кабала на него взята в семи рублях с полугривною, на Андрюшке Салдатке за крест, да за десять… да за сеть за мережную да за сковороду взята на нем кабала в трех рублях в двадцати алтынех, на Семейке Дежневе за фунт за свинец, да за два клубка нитей, да за иглы, за прядено, да за платок полотняной, да за собаку взята кабала в четырех рублях, на Федотке Ветошке с подпищиками за двадцать чиров, за фунт за свинец, за ладан, за холст за два алтына, за шапку вершек красной с околом, за клуб за тетивы пущалничные взята кабала в восми рублях в двадцати девяти алтынех".
Все бытовые подробности вышеуказанных записей можно вполне объяснить по современным колымским и анадырским данным. Прядено — нить, мерится пасмами служит для вязки сетей. Малахай — шапка особого покроя, плотно облегающая голову. Недоросль или недорость — гладкая короткошерстная оленья шкура, снятая поздним летом. Торбазы или торбасы — мягкая местная обувь, главным образом из камасьев, снятых с ног у оленя, волка, лисицы и т. д. Ушканина — зайчина. Икра — красная, кетова и желтая, чировая. Ее морозят, толкут и мешают с мукой и пекут "барабаны", особые оладьи. Чир — рыба сиговой породы (Coregonus nosus), ровдуга — замша из оленины. Клуб, конечно, клуб нити. Тетивы — веревки, на которых натянута сеть; мережная сеть или мережа, сшитая из двух неравных конусов, наподобие вечной чернильницы; шапка вершок красный с околом (собольим или бобровым) до сих пор является предметом щегольства для молодых казаков и мещан и т. д.
Мы видим, таким образом, что русские завоеватели того времени занимались рыболовством и охотой и питались единственно рыбой, не отвергая даже тухлой, заморной кеты. Они носили местную одежду и обувь и "держали на жену или любовницу" местных женщин за неимением собственных русских. В казачьих отписках мы встречаем чукотских и коряцких полонянок, якуток, тоже, вероятно, полоненных или купленных из ленских улусов и т. д. В женщинах был большой недостаток. В партии Дежнева упоминается только одна вышеуказанная якутка. В партии Береневского через сто двадцать лет упоминается на 67 мужчин 3 женщины. С другой стороны надо указать, что эти рыболовно-охотничьи навыки, одежду и обувь из шкур, русские завоеватели лишь частью позаимствовали от туземцев, а многое принесли с собою с запада, из тех холмогорских, архангельских и вятских поселков, откуда пришли они сами или их ближайшие предки. Русские посельщики на Печоре и Двине никогда не были земледельцами и жили "звериным обычаем", как некогда древляне и дреговичи. Северная Русь была племенем таких же извечных охотников и рыболовов, как лопари с остяками или камчадалы с юкагирами. Психология северных русских была и осталась психологией охотников, и даже в настоящее время худшей обидой для потомка полярных казаков является упрек: "тебя не зажигает на живое", т. е. вид живой и бегущей добычи, оленя или лося, не пробуждает в тебе звериных охотничьих инстинктов, напряжения мускулов к бешеной погоне и к убийству.
Религиозные верования, фольклор северной охотничьей Руси связаны с той же производственной основой — охотничьей и рыболовной. В лесу — леший, хозяин звериных пород, в реке, озере — водяной, владеющий рыбным богатством. Северо-славянский водяной или леший незаметно слились с лесным и озерным хозяином чуванцев и юкагиров в одно монолитное целое. Ассимиляция русских пришельцев, их уподобление туземным насельникам Севера и рядом с этим обрусение туземцев шли параллельно и совершились в какие-нибудь полвека именно потому, что обе эти группы, в сущности, имели одну и ту же производственную базу. Русские завоеватели, однако, не могли примкнуть ни к бродячим охотникам, ни к кочевым оленеводам. Им нужна была оседлость, теплая изба, даже субботняя баня. Они примкнули к речным рыболовам, стоящим на низкой хозяйственной стадии, пассивным, неподвижным, но при этом оседлым. Обруселые туземцы на крайнем северо-востоке — всегда рыболовы. Рыба, приходящая из моря огромными рунами, дает постоянно легко добываемую пищу. Река приносит с далеких верховьев на юге бревна сплавного леса для топлива и стройки, до самого устья, вплоть до берегов арктического океана. Русские казаки смешались с юкагирами и чуванцами в одно население, и в какие-нибудь полвека неукротимые завоеватели усвоили робость и слабость туземного жителя. Разгром русских отрядов неукротимыми чукчами, о котором я буду говорить ниже, вызван именно этим понижением активности.
Не только суда русские стали слабы, как сказано в казачьей отписке XVIII века, их души тоже стали слабы.
В качестве русского наследия сохранился, во-первых, язык, полный старинных оборотов XVI и XVII веков, сохранился обильный фольклор, песни, былины и сказки, некоторые ремесла, особенно кузнечное, а также тот дух торгашества, который проникал все общественные отношения казаков-завоевателей. Колымчане, индигирщики, анадырщики, пенженцы и другие смешанные группы полярной Руси на крайнем северо-востоке до сих пор также постоянно считают друг на друге записи и кабалы "в трех рублях с четвертью", даже в "тридцати копейках". Записи, впрочем, все больше изустные, а……… счетные, так как хозяйство имеет натуральный характер и рубль является лишь счетной единицей, а средством обмена являются продукты, особенно чай и табак.
Впрочем, колымчане и анадырщики никогда не претендовали на то, чтобы считаться русскими.
"Русь мудрена, — говорили они, — а мы какая Русь, мы так себе, койымский найод" (колымский народ). Русское наречие на реке Колыме, особенно на самом низу — сюсюкающее, сладкоязычное.
Во всяком случае, в половине XVII века казаки были полны неукротимой свирепостью и расправлялись с туземцами без всякой жалости.
Дежнев перемежает свои горький жалобы такими описаниями: "Да в прошлом во 159 году, осенью по полой воде послал он Михайло служилых и промышленных людей девять человек вниз Анандыру вниз реки к Анаулям, и те иноземцы Анаули тех служилых и промышленных людей побили всех, а сами они сбежали вниз Анандыру реки далеко и с государевым ясаком к ясачному зимовью не пришли; и мы ходили к ним Анаулям вниз Анандыру реки, а у них сделан острожек, и мы их из острожку вызывали, чтоб они государю вину свою принесли и ясак бы государев с себя дали; и они Анаули стали с нами дратцы, и как нам бог помог взять первую юрту и на острожек взошли, и мы с ними бились на острожке ручным боем, друг за друга имаяся руками, и у них Анаулей на острожке норовлено готовый бой, колье и топоры сажены на долгие деревья да ножи, потому что за убийство русских людей ждали они на себя русских людей, и убили они у нас служилого человека Суханка Прокопьева, да трех человек промышленных, Путилка Афанасьева, Евтюшку Материка, Кирилка Проклова, да служилых людей Пашка Кокоулина на том приступе топором и кольем изранили в голову и в руку, и он Пашко немочен был всю зиму, да Артюшку Салдатка ранили из лука в лоб, да промышленных людей Терешку Микитина ранили из лука в переносье, да Фомку Семенова да Тишка Семенова на съемном бою изранили кольем, и бог нам помог тот их острожек взять и их Анаулей смирить ратным боем".
В другом месте тот же Дежнев пишет:
"Да прошлого ж 162 (1654) году на корге ходили мы на Коряцких людей, что от той корги живут недалеко и на коргу под нас тайно убойства для приходят и зверя морского моржа промышляют для корму, и мы яз Семейка с товарищи на них ходили, и дошли их четырнадцать юрт в крепком острожке, и бог нам помог тех людей разгромили всех, и жен их и детей у них поимали, а сами они ушли и жен и детей лутчие мужики увели, потому что они люди многие, юрты у них большие, в одной юрте живет семей по десяти, а мы были люди невеликие, всех нас было двенадцать человек; а на той драке того ж Пашка ранили из лука, а он убил мужика из пищали в висок".[95]
Такие описания следует одно за другим с удивительным однообразием. В течение второй половины XVII века русские покоряли чуванцев и юкагиров. В отписках упоминаются также анаулы и ходынцы. Все это были племена, очевидно, родственные. Даже в позднейших казенных бумагах встречаются такие указания: "ходынского чуванского рода ясашный юкагир".
Анаулы с ходынцами жили в дружбе. Когда казаки требовали соболей и те анаульские люди говорили: "что де у нас соболя нету, живем мы де не у лесу, а приходят де к нам оленные люди и те оленные люди придут и мы де у них соболи купим и ясак государю принесем".
И в 163 (1655) году апреля в пятнадцатый день Колупай и Лок — анаульские аманаты "пошли на Камень, к оленным ходынским мужикам для соболиного торгу, на государев ясак".
Из отписок видно, что анаулы жили на тундре, а ходынцы имели оленей и кочевали с ними по горам, покрытым лесом и богатым соболями. Очевидно, к югу от реки Анадыря.
Мы, впрочем, мало узнаем из казачьих отписок об этих племенах. Находим лишь ряд имен, таковы: вышеупомянутые Колупай и Лок, Чекчой и Негова, его брат Кеота, Лулай, Когюня, Каллик и Обый, аманат Ангара, Легонта и Пондонзя, из неясачных людей Чуванзей. Жили эти люди большими семьями или родами. О Чекчое сказано: "братьев у него четыре брата родных, а он пятый и иных родников много".
"… во 162 году весною того аманата Чекчоя братья и родники их хотели твою государеву казну, посадив закладчиков ближних своих родников, через Камень везть на Анюй реку на оленях, и в нынешнем, государь, во 163 году, осенью, тех твоих государевых ясачных людей, пришед с Камени от Пянжинь реки, многие немирные Коряцкий люди, побили и погромили, и жен и детей их поимали и оленей отогнали, и ныне де твоей государевы казны везти им не на чем; и тот аманат Чекчой и с братьями и с родниками своими били челом тебе государю, челобитную подали на Анандыре реке служивым людем Семену Дежневу да Миките Семенову с товарищи, чтоб их государь пожаловал велел бы своим всяким служилым людем от тех иноземцев оборонить их, а впредь де, во 164 году, они ясачные иноземцы твою государеву казну хотят перевезть на Анюй р. на оленях".