Подхлестываемый ужасом, Корнелиус инстинктивно опустился на четвереньки и принялся отталкиваться от земли не только ногами, но и руками, побежав вдвое быстрее. Впереди он заметил пальму, ствол которой поднимался немного под углом от земли. Не раздумывая лишний раз, он заскочил на дерево, надеясь, что оно окажется достаточно прочным, чтобы выдержать не только его вес, но и вес Фаусто.
– Сюда! – крикнул Корнелиус.
Но, повернувшись, чтобы посмотреть, следует ли его друг за ним, молодой шимпанзе увидел, что Фаусто споткнулся и упал. Без всяких раздумий Корнелиус соскользнул со ствола, чтобы помочь своему товарищу подняться и забраться на пальму, но тут из кустов выскочил преследующий их зверь, вереща во всю глотку.
Корнелиус не раз видел свиней на окружавших Город обезьян фермах, но они сильно отличались от этого дикого существа, покрытого грубым свалявшимся мехом, около двух с половиной метров в длину и килограммов четыреста с лишним весом. Размерами существо не уступало самым крупным и мощным гориллам. Его маленькие глазки-бусинки горели от ярости. Увидев лежавшего на земле Фаусто, зверь тотчас же устремился к нему, наклонив свои острые как кинжалы клыки, с которых капала слюна. Студент испустил крик ужаса, вспугнувший стайку разноцветных птиц, вспорхнувших в ярко-голубое небо.
Корнелиус наклонился вперед в отчаянной попытке ухватиться за Фаусто и подтянуть его к себе, но неудачно. Дикий вепрь махнул головой из стороны в сторону, и полные ужаса крики шимпанзе переросли в булькающее клокотание. Застыв от страха, Корнелиус смотрел, как из горла его друга хлещет кровь. Ему еще никогда не доводилось видеть, как умирает обезьяна. Перехватив взгляд разъяренного существа, он забыл обо всем на свете, кроме Зиры, и с сожалением подумал, что ему больше никогда не придется заключать ее в свои объятья.
Но вдруг из окружающей его густой листвы серебристой молнией выскочило какое-то другое существо, оказавшись между Корнелиусом и кабаном. И тут же раздался рев зверя, горло и грудь которого пронзило деревянное копье. Дикий вепрь пошатнулся, сделал пару шагов назад и рухнул. Из его ран хлестала кровь. Копье проткнуло его в третий раз, погрузившись глубоко в левый глаз.
Испустив пронзительный торжествующий визг, на спину зверя вспрыгнуло странное создание, не похожее ни на какую другую обезьяну из тех, что до сих пор доводилось видеть Корнелиусу. Подняв руку с окровавленным копьем к небу, словно намереваясь проткнуть солнце, оно издало ряд резких гортанных звуков и обнажило пару изогнутых клыков, при виде которых у Корнелиуса дрогнуло сердце.
Несмотря на массивное телосложение, незнакомец был невысокого роста и покрыт серебристо-серой шерстью, гуще всего растущей на плечах и спине. Выдающаяся вперед узкая прямоугольная морда походила на буханку хлеба. Обе стороны большого носа и нависшие над глазами надбровные дуги покрывали пятна краски, похожие на яркие цветы окружающих деревьев. Единственным украшением его было ожерелье из костей и зубов, а единственной одеждой – кожаная набедренная повязка вокруг узкой талии. Но только заметив полуметровый хвост, свисающий между изогнутых ног своего спасителя, Корнелиус догадался, кто же стоит перед ним.
– Ты бабуин! – восторженно воскликнул шимпанзе.
– Я Баако, – отозвался бабуин, ударив себя по груди кулаком для пущей убедительности.
Его речь походила скорее на глухое рычание, как будто сам этот процесс доставлял ему боль.
– И ты говоришь на языке обезьян!
– Я говорю наши слова! – грубо ответил Баако, скача на трупе поверженного зверя.
Поняв, какое огромное научное значение имеет этот факт, Корнелиус от волнения начал заикаться.
– Н-н-но предполагалось, что в-в-вы вымерли?
– Что такое «вывымерли»? – нахмурился Баако, отчего его брови еще сильнее нависли над глазами.
– Ну, то есть, умерли. Как вот этот бедняга Фаусто, – объяснил Корнелиус, показав на бездыханное тело своего товарища. – Кстати, спасибо, что спас мне жизнь. Меня зовут Корнелиус.
– Жаль, что твой брат умер, – сказал Баако, совершая прижатым к груди кулаком круговые движения. – Но заходить на земли кабана во время гона очень опасно…
– Мой брат? – переспросил Корнелиус, помедлив мгновение. – Нет, Фаусто мне не брат.
– Сестра?
– Нет, и не сестра. Он мой друг.
– Друг? – на этот раз удивился Баако. – У нас таких в племени нет. Только братья и сестры. Отцы и матери.
– Очень… мило, – дипломатично ответил Корнелиус.
– Большим обезьянам тут не место, – сказал Баако, как о чем-то само собой разумеющемся.
Отложив в сторону копье, он вынул из-под набедренной повязки кремневый нож, опустился на корточки и принялся свежевать свою добычу.
– Уходи. Пока не пришел Шака с остальными. Они охотятся, но скоро вернутся.
– Кто такой Шака?
– У него самый большой гарем. Самый молодой.
– Это значит, он ваш вождь?
– Он Шака, – ответил Баако, как будто это все объясняло. – И он не любит больших обезьян.
Корнелиус кивнул и повернулся к потрепанному и окровавленному телу Фаусто.
– Я не могу оставить своего друга здесь. Ты поможешь мне доставить его в лагерь?
Прервав свое занятие, Баако глубоко вздохнул.
– Он точно не твой брат?
Лагерь был разбит на поляне в полукилометре от реки. Одна палатка предназначалась для профессора Таркина, другая – для его помощника доктора Аттикуса, а третья для студентов. Лошади и вьючные животные щипали сочную траву, радуясь отдыху после тяжелого горного перехода.
Доктор Аттикус, почтенный ученый и уважаемый приматолог, сидел на складном походном кресле и чистил свою винтовку. Молодой орангутан по имени Овидий вместе с шимпанзе по имени Квинт готовили обед.
– Интересно, что так задержало Корнелиуса и Фаусто? – полюбопытствовал Овидий. – Без воды мы не сможем ничего сварить.
– Вдруг они заблудились? – предположил Квинт с сомнением в голосе и повернулся к доктору Аттикусу: – Может, нам пойти их поискать?
Старший шимпанзе склонил набок голову и, прищурившись, посмотрел на солнце.
– Проклятье! Я надеялся, что хоть сегодня обойдется без происшествий. Если они не вернутся через час, то нужно будет действительно организовать поиски.
– Вот он! – воскликнул Овидий от неожиданности, указывая на опушку. – Это Корнелиус!
Доктор Аттикус повернулся в указанном направлении и увидел, как из джунглей выходит молодой шимпанзе, таща за собой волокушу из пальмовых листьев и веток деревьев. За ним ковыляло невысокое и на удивление безобразное существо с серебристо-серой шерстью, почти полностью обнаженное, за исключением набедренной повязки.
Доктор Аттикус вскочил так резко, что опрокинул походное кресло.
– Во имя Законодателя – это еще что за тварь с тобой? – воскликнул он, поднимая винтовку.
– Не стреляйте! – крикнул в ответ Корнелиус. – Это друг! К тому же он не тварь, доктор Аттикус. Это бабуин, и он спас мне жизнь.
– Что за шум? – выглянул из своей палатки профессор Таркин. – Аттикус! Опустите ружье, прежде чем вы прострелите себе ногу!
Приматолог нехотя опустил оружие, не сводя глаз с Баако.
– Что случилось с Фаусто? Что этот дикарь сделал с ним?
– Он ничего не делал с ним, – ответил Корнелиус, стараясь сдержать растущее отчаяние в голосе. – Когда мы подошли к реке, на нас напало дикое животное. Баако удалось спасти меня, но Фаусто уже нельзя было спасти. Баако также помог мне соорудить эти носилки, чтобы доставить тело в лагерь. И он был настолько добр, что даже согласился сопроводить меня в лагерь, чтобы я не заблудился в джунглях…
– Овидий! Квинт! Не стойте с раскрытым ртом! Помогите Корнелиусу донести несчастного Фаусто! – приказал профессор Таркин.
Двое помощников суетливо подбежали к Корнелиусу, чтобы освободить того от мрачного груза, а сам археолог подошел к своему самому любимому студенту и похлопал его по плечу.
– Мой мальчик, ты же понимаешь, что это значит? Тебе удалось доказать мою теорию, и при этом без всяких раскопок! Южная долина и есть Сад! Родина больших обезьян, мелких приматов, а также человека! Она не исчезла в результате давней катастрофы, как не исчезли и бабуины! Мой молодой друг, когда мы вернемся, твое имя будет высечено в мраморе!
Похвала профессора Таркина заставила Корнелиуса покраснеть от гордости. С этого дня он навсегда войдет в анналы истории, и его имя будет с благоговением произносить каждое будущее поколение обезьян.
Но долго гордиться ему не пришлось.
Баако недоуменно свел брови.
– Большие обезьяны и человек никогда не жили в этой долине. Только бабуины. Племя сбежало в это место через долгое время после Великого огня, сделавшего прежнюю землю Запретной. Теперь это наш дом, но это не Сад.
Выражение восторга слетело с лица профессора Таркина, сменившись гримасой раздражения.
– Что значит «сбежало»?
Баако не ответил на вопрос, а только понюхал воздух.
– Вы должны уходить, – сказал он настоятельным тоном. – Прямо сейчас.
– Кто ты такой, чтобы приказывать нам, что делать, мартышка? – презрительно фыркнул доктор Аттикус. – Ты хоть понимаешь, с кем гово…
Не успел он закончить, как его грудь проткнуло копье. Изумленный шимпанзе некоторое время смотрел на свою рану, прежде чем рухнуть на землю, словно мешок с мокрым бельем.
– Бежим! – крикнул Баако, хватая за руку Корнелиуса. – Здесь Шака!
Бабуин утянул шимпанзе обратно к деревьям, подальше от поляны, где был разбит лагерь. Вместе они скрылись за упавшим стволом.
В воздухе замелькали другие копья, сопровождаемые дикими криками, которые словно доносились одновременно со всех сторон и ниоткуда, как будто их издавала сама долина. Им стонами вторили Овидий с Квинтом, несколько раз пронзенные смертоносным оружием.
Выглянув из-за ствола, Корнелиус увидел, как профессор Таркин бежит к лошадям у дальней стороны поляны. Одна из вьючных лошадей заржала от испуга и встала на дыбы, перебирая передними ногами в воздухе. В нее немедленно воткнулись копья – в спину, в горло и в открывшееся брюхо. Пока смертельно раненное животное падало на землю, профессор Таркин вскочил на своего непривязанного чалого жеребца, обхватив его шею обеими руками. Тот тут же рванул с места и скрылся в густом подлеске. Через пару секунд лошадь с всадником скрылись из виду, как будто их целиком поглотили джунгли.
Корнелиус перевел взгляд на обагренную кровью поляну, на которую вышел отряд из десятка бабуинов. Все они более или менее внешностью и украшениями походили на Баако, за исключением двух, вооруженных деревянными копьеметалками, что и объясняло смертельную скорость и меткость их атаки. Впереди важно выступал крупный самец с пышной серебристо-серой гривой – несомненно, их вожак. Корнелиус нисколько не сомневался, что это и есть тот самый пресловутый Шака. Вождь-бабуин подошел к распростертому телу доктора Аттикуса и выхватил карабин из охладевших рук шимпанзе, сначала понюхав заряженное оружие, а затем заглянув ему в ствол.
Один из других бабуинов настороженно зарычал, показывая на что-то на земле. Шака отбросил в сторону винтовку, которая так и не выстрелила, и посмотрел туда, куда показывал его подчиненный. К своему ужасу Корнелиус увидел, что в том месте среди стоптанной травы лежит Овидий. Квинт погиб мгновенно во время налета, но орангутану не так повезло, и он лежал, издавая стоны и сжимая руками торчавшее из бока копье. Шака зарычал и кивнул. Другой бабуин испустил пронзительный крик, от которого кровь сворачивалась в жилах, и размахнулся палкой с привязанным к ее концу большим камнем. Овидий в ужасе взвизгнул и поднял окровавленную руку в тщетной попытке защититься от удара. Закусив губу, бабуин-воин обрушил дубинку на череп раненой обезьяны, раскроив его, словно спелую дыню.
По сигналу Шаки остальные воины принялись обыскивать лагерь, дружно ухая и крича. Корнелиусу оставалось беспомощно наблюдать за тем, как разлетаются на клочки дневники Корнелиуса, как летят во все стороны медицинские принадлежности и как с треском, словно яичная скорлупа, разламываются ящики с научным оборудованием доктора Аттикуса.
– Беги в лес, пока они не увидели тебя, – прошептал Баако.
Но не успел Корнелиус двинуться с места, как Шака обернулся и проревел:
– Баако! А ну приведи сюда эту обезьяну!
Молодой бабуин вздрогнул и опустил глаза, поглядывая на Корнелиуса.
– Нет, Шака! – сказал он, с вызовом потрясая головой. – Эта обезьяна не опасна для племени!
Верхняя губа Шаки поползла вверх в знак озлобленности, обнажив пару острых клыков.
– Она и другие пришли сюда, чтобы выследить нас! Они хотят увести нас обратно в цепях, как делали это раньше!
– Это неправда! – сказал Корнелиус, поднимаясь и отряхивая грязь со своей оливковой туники. – Мы даже не знали, что бабуины существуют до сих пор, и тем более не знали, что они живут в этой долине! Мы пришли сюда с научными целями – исследовать истоки цивилизации обезь…
– Обманщик! – проревел Шака, приближаясь к Корнелиусу. – Ты пришел, чтобы забрать нас! Вот почему ни одна большая обезьяна не должна покинуть эту долину!
– Нет! Большая обезьяна говорит правду, – отрывисто проговорил Баако, вставая между Корнелиусом и Шакой. – Большие обезьяны думают, что мы умерли! Нам не нужно прятаться от них! Не нужно соблюдать Закон!
– Отступник! – выкрикнул Шака, бросаясь на Баако.
Молодой бабуин не подался назад, а наоборот, прыгнул вперед, вереща во все горло. Другие члены племени сгрудились вокруг них, так же громко вереща, что только усиливало какофонию.
Два бабуина били и царапали друг друга, вырывая клочки шерсти. Корнелиус слышал, что люди могут биться между собой до смерти, сражаясь за пищу или за самку, но никогда не видел, чтобы так же дрались и обезьяны. При виде такой первобытной жестокости его одновременно охватили страх и возмущение, даже несмотря на то, что его собственная жизнь висела на волоске.
Пронзительно заверещав, Шака швырнул Баако на землю – такого удара было бы достаточно, чтобы лишить соперника сознания. Когда вождь бабуинов перевел на него свои налитые кровью глаза, желудок Корнелиуса сжался от ужаса. Спасаться бегством было слишком поздно, да ему и некуда было бежать. Даже если бы Шака не догнал его в два прыжка, на него набросились бы остальные бабуины, отрывая ему руки и ноги. Перед внутренним взором шимпанзе промелькнуло лицо Зиры, и он пожалел о том, что вообще оставил ее.
– Большие обезьяны нам не братья! – прорычал Шака, обнажив клыки, с которых капала слюна.
Но едва он сделал шаг к Корнелиусу, как Баако неожиданно приподнялся и воткнул свой кремневый нож в ногу вождя, перерезая бедренную артерию одним резким движением.
Шака снова испустил пронзительный крик, на этот раз в агонии. Силы стремительно покидали его с каждым биением сердца и каждым выплеском крови. Поднявшись на ноги, Баако, шатаясь, подошел к отброшенной Шакой винтовке и взял ее за ствол, повернувшись к упавшему на колени вождю.
– Нет! – крикнул Корнелиус. – Сейчас этого не нужно!
Баако, казалось, совершенно не слышал его. Он размахнулся и изо всех сил ударил деревянным прикладом карабина по голове Шаки, после чего нанес еще несколько резких ударов. Морщась от отвращения, Корнелиус смотрел, как Баако превращает голову своего соперника в кровавое месиво. Хотя Шака и был виновен в смерти его друзей и едва не убил его самого, Корнелиус, как цивилизованная обезьяна, не привык к такой жестокости, и он не находил удовольствия в том, чтобы наблюдать за гибелью своего врага. Среди больших обезьян сама идея убийства себе подобных считалась отвратительной, и это был один из их самых строгих и неукоснительно соблюдаемых ими запретов.
Вопли и уханье других бабуинов мгновенно затихли, как только кровь Шаки разлилась по поляне. Воины обменивались настороженными взглядами и тихо гудели, раскачиваясь взад-вперед. Баако повернулся к ним, держа окровавленную винтовку над головой, и поставил одну ногу на тело бывшего вождя.
– Эта обезьяна под моей защитой! – рявкнул он, указывая на Корнелиуса. – Понятно?
Сгрудившиеся вокруг него бабуины закивали, соглашаясь с новым вождем.
– Коджо! Чука! Отнесите тело Отца в деревню для похорон.