Даша зарделась, подумала и неуверенно сказала:
– Может, порт приветствия?
– Ну, может быть, а у моряков то значит гавань для убежища или дом, место, в котором следует искать покровительства. У меня такого места, пожалуй, и не было. А ты, отец, как поймешь сие морское выражение: скроить штаны?
Федор Игнатьевич, увлеченный общей игрой, хохотнул:
– Ха, догадываюсь, что не в портновском смысле, наверное, у вас там его употребляют…
– То-то и оно-то. Сие значит заставить гонимое судно поставить все паруса и употребить все средства для ухода.
– Братик, а что едите в голом море? – снова вмешалась Даша.
– Да все, Дашенька: солонину, рыбу, кашу, сухари. Я разносолов не прошу, все ем и себя приучаю к разному. У нас один офицер из французов ловил морских рыбок, червей, улиток, медуз, уксусом заливал, солил и ел. Даша взвизгнула, прикрыла рот:
– А ты, братец?
– Я тоже рюмку водки выпил – и съел. Море, оно к умеренности и всеядности клонит.
Федор Игнатьевич разумом давно понял, что сын, повидавший света больше его, живет неведомым ему порядком и законом. Его же законы предполагали жестокую власть командира. Строго спросил:
– Моряков порешь?
– Я их, батя, учу. Сие главное. Мудрость офицерская состоит в том, чтобы править людьми, а не истуканами. Человека и наказать можно за провинность, а истукану все едино: наказывай, не наказывай.
– Ну а моря-то боишься?
– Петр I сказывал: боишься пульки – не ходи в солдаты. Так и у нас: боишься моря – не ходи в моряки. Я же собираюсь до самого вечера дней моих на море служить.
– Амуритесь, поди, там, за рубежом? Девицы заморские, чай, лучше наших? – подмигнул Степан. Даша заполыхала лицом, всплеснула руками:
– Какие там красавицы, чай, лучше и милее наших нету.
– Только и свету, что в окошке, – буркнул Степан, а сестра со вздохом, словно давно думала спросить об этом, тихо вымолвила:
– А ты, Федя, что не женишься, аль не присмотрел еще? У нас вот в Алексеевке у Дмитриевых есть девушка красивая, небогатая, но нрава хорошего.
– Не женись, Федька! Погуляй, поезди по белу свету, успеешь ярмо завести, – вдруг зло перебил Степан.
Жена его опустила глаза, а потом сорвалась и почти бегом выбежала в другую комнату. Федор Игнатьевич вздохнул и, окутавшись дымом, встал:
– Ну, еще по одной – и отдохнем…
…В светелке Дарья откинула одеяло и грустно сказала:
– Беда у нас, Феденька. Степка-то пьет до бесчувствия, а она-то, женка евонная, глазищами-то своими так, бестия, и рыскает, сам видишь. Степан злится и бьет ее. А коли мы не даем, на дворовых вымещает. Не знаю, что и будет…
И второй раз за вечер спросила:
– А ты-то, Феденька, как? Аль не полюбился никто? Федор покачал головой и с нескрываемой грустью сказал:
– Жду, Даша, жду. Однолюб я.
Сестра с сомнением и недоверием посмотрела на брата. Поверила, наверное, но не согласилась.
– Ты ведь малых любишь, все Ваню ласкал. Без семьи-то негоже, братец. С моря вернешься, а дома покой и порядок. Ждут тебя, накормят, приласкают.
Федор успокаивающе улыбнулся:
– Для меня и в море порядок и покой, там я с Богом, сестрица.
Даша молча поцеловала брата, перекрестила и тихо удалилась.
Федор остановился у небольшого окошечка и долго смотрел, как, подталкивая друг друга, вроде бы согреваясь, усаживались на ветвистых березах вороны.
Кончен бал…
Тот дальний переход в Средиземное море и обратно дал крылья капитан-лейтенанту Ушакову. Он стал известной и заметной фигурой не только в Кронштадте, но и в Санкт-Петербурге. Имя его упоминалось в Адмиралтейств-коллегий, среди влиятельных сановников, в дворцовых кругах. Кто-то доложил Потемкину, тот попросил показать и уговорил Екатерину назначить его командиром императорской яхты, зная, что оттуда пути открываются широкие.
– Новых людей, Като, надо на флоте взращивать, – говорил он при подписании указа. Та вздохнула:
– Надеюсь, Гриша, ты мне гнилой товар не продашь?
– Я же не Никита Панин! – Но «товар-то» и сам знал понаслышке и пообещал матушке как-нибудь в деле посмотреть.
– Пощупаешь сама, когда в Балтику выйдем, – буркнул не без намека.
А Ушаков с рвением принялся обучать команду яхты и корабль осваивать. Морские служители и так много умели: приборку проводить, паруса ставить, на вантах располагаться, во фрунт становиться при приезде царствующих особ. А тут еще оказалось, что надо учиться сигналы распознавать флажные, заменять друг друга, узлы по-особому прочные вязать, располагаться каждому по единой особой команде, учиться на волне держаться и плавать в холодной воде Финского залива.
– Нешто мы медведи у цыгана, – ворчали служившие по многу лет моряки, – что нас так выучивают.
– Для вас незнакомых слов и дел, что требуются в морском походе, быть не должно, – как бы отвечал им капитан, выстроив при подъеме флага.
– …Императрицу ждет, – с пониманием говорили мичманы.
Но Екатерина так и не выехала даже в Финский залив, недосуг было: державные дела, приемы, театры не пускали в море. Яхту же она посетила неожиданно, без предупреждения, не послав вперед даже кавалергарда. Ехала с приема с Потемкиным, взгляд упал на стройную красавицу, плавно качавшуюся на волнах: «Давай заедем…» Светлейший заколебался: «Есть ли капитан?» С набережной крикнул караульному матросу, а с юта ответили: «Здесь я!» Ушаков, не дождавшись подтверждения, приказал разворачивать парадный трап. Запищала боцманская дудка, застучали каблуки, раздались громкие команды. Екатерина поморщилась: «К чему шум?» Потемкин рассудительно объяснил: «Без этого корабль нельзя показать». Она, тяжело ступая по трапу, прошла на палубу. Караульные держали фрунт, а морские служители карабкались по вантам.
– Споро! – оценила понравившимся ей русским словом Екатерина.
– Ваше императорское величество, экипаж занимает свои места и готов выполнять вашу волю! – громыхнул Ушаков.
Екатерина с интересом посмотрела на него и повторила:
– Споро! Вижу, что отладил команду капитан-лейтенант. – Благосклонно улыбнулась. – В море не пойдем. Так, кажется, говорите вы, господа моряки: вместо поедем – пойдем?
– Так точно, ваше императорское величество, – опять звучно отозвался Ушаков.
– Однако же, дорогой мой, горазд ты на голос. Покажи-ка нам посудину свою. Что тут изменилось?
Порядок на яхте был отменный. Все сверкало, пахло свежестью и ароматами южных земель, в которых Ушаков знал толк. Царский зал, отделанный красным деревом и позолотой, был удобен и располагал к беседе. Екатерина расспросила Ушакова про прежнюю службу, про средиземноморский период, а затем встала и потребовала:
– Заведите нас и в свои апартаменты, господин капитан.
Ушаков смешался.
– У него, матушка, как у холостяка, поди беспорядок, – кинулся на выручку Потемкин.
– Ну так мы поможем убрать господину капитан-лейтенанту его пристанище, – рассмеялась Екатерина, понимая, что жилье лучше всего характеризует человека.
– Нет, ваше величество, там порядок, только морской. Прошу туда, – пригласил Ушаков жестом в капитанскую.
Порядка идеального там, конечно, не было, потому что висели карты Петербурга, Финского залива, Балтийского и Северного морей, Италии, Архипелага, какие-то чертежи, лежал компас, у входа висели куски веревок, канатов, раскачивались фонари с разноцветными стеклами, на столе стопка книг.
– Не кунсткамеру ли здесь завели, дорогой капитан? Если так, то проведите по ней, объяснив, что к чему приспособлено.
Ушаков огляделся, пожал плечами, как бы сам видел впервые все находившееся в каюте.
– То – все предметы, для морского ремесла предназначенные и коими надо владеть совершенно. Карты же эти я давно веду, наношу на них отметки – промеры глубин, отмели, скалы, маяки – все, что в плавании помогает в точности и безопасстве передвижения.
– Ну так мы можем ныне без лоцмана в Архипелаг двигаться? – с улыбкой обратилась Екатерина к Потемкину.
Тот стоял устало и бесцеремонно перебирал книги. Не ответил, сказал свое:
– Послушай-ка, книги у него все тоже по делу морскому. «Таблицы горизонтальные северныя и южная широты восхождения солнца…», «Книга пропорции оснастки кораблей английской…», а тут и сам академик Ломоносов «Рассуждение о большей точности морского пути…». А вот занятное название: «Разговор у адмирала с капитаном о команде»…
– Вы чью сторону на себе проигрываете, господин капитан-лейтенант? – подразнивая Ушакова, спросила Екатерина.
Он дерзко взглянул на нее и твердо сказал:
– За адмирала, матушка государыня. За капитана я уже все давно проиграл.
– О, похвально сие устремление, мой друг. Матушкой же меня не зовите. Я не настолько стара, чтобы вы были моим сыном.
Ушаков снова смутился и молча завязал и распустил перед ней два морских узла.
– М-да, умело сие у вас получается. Это – искусство: вязать намертво без видимых усилий. Когда же вы сим занимаетесь? – обвела она рукой каюту.
– Во все свободное время, ваше императорское величество, – сделал нажим на «все» Ушаков.
– Неужели же у вас нет никакого интереса, кроме морского дела, Федор Федорович? – склонив голову с любопытством к плечу, интимно проговорила императрица.
Ушаков слегка побледнел, что случалось с ним в мгновения ответственные, и без колебания ответил:
– Нет, ваше величество, море ныне мой единый смысл.
– Вот ответ, достойный флотовождя и однолюба, – не без иронии заметила Екатерина, вставая. Казалось, она ждала чего-то другого от этого честного и организованного капитана. Уже у трапа небрежно пригласила: – Я надеюсь видеть вас сегодня на балу во дворце Зимнем.
Садясь в карету, заметила Потемкину:
– Против всякого чаяния порядок на яхте выше похвалы. И офицер сей добронравный и прилежный…
Тот почувствовал, что Ушаков ей чем-то не понравился, и поспешил подправить впечатление:
– У нас о деле державном и о совершенстве в профессии пекущихся немного, все о карьере собственной больше да о том, чтобы приглянуться… – хотел добавить «высочайшим особам», потом передумал и закончил вроде бы о другом: – Нам он еще для великих морских баталий пригодится, не все иноземцев приглашать.
– Да, для морских, для морских, Гриша, – многозначительно закончила императрица.
***
Ушакову от яхты к Зимнему было недалеко, но надо было вызвать карету, чтоб подъехать, как приглашенному гостю, к центральному входу во дворец.
Когда он добрался к подъезду, было поздно: выход императрицы уже состоялся. В разных местах зала образовались кружки, где пили шартрезы, ликеры, играли в карты, судачили, ожидали начала танцев. Ушаков с неловкостью ощутил на себе взгляды, хотя навряд ли многие смотрели на входящего капитан-лейтенанта, ибо все взоры были обращены на императрицу, которая должна была открыть танцы, но медлила, о чем-то беседуя с французским послом. Но вот гофмейстер, стоявший рядом с ней, махнул платочком, оркестр замолк, и Екатерина, встав, пригласила в пару Потемкина. Зал немедленно расслоился, выстроившись затем по известному тут старшинству, вослед первой паре. Ушаков прижался к стенке и вдруг почувствовал радостный и лучистый взгляд с противоположной стороны. Музыка снова грянула, а он понял, что на него глядит Полина. Та балаклавская Полина, что обещала встретить его в Петербурге. Не обращая внимания на двинувшуюся танцевальную колонну, Федор кинулся через весь зал к ней, приводя в ужас гофмейстера.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.