Через полчаса фрейлина вернулась с запиской цесаревича, в которой тот приглашал сестру на верховую прогулку…
Александр не знал, о чем собирается беседовать с ним любимая сестра, еще почти девочка, но привык ожидать скверных новостей от каждого разговора. С самого детства он оказался в ужасной атмосфере сложных родственных отношений, которая сложилась между императрицей-бабушкой Екатериной II и опальными родителями, жившими в солдатско-прусской обстановке Гатчинского двора. Нянькой Александра была Прасковья Гесслер, англичанка. О воспитании Александра можно сказать одно: всему он учился сам, ибо приставленные к нему учителя оказались, мягко говоря, несостоятельными.
Ранний брак тоже не способствовал сохранению душевного равновесия Александра. Когда прошел угар первой близости с юной и очаровательной супругой, обнаружилось, что их практически ничего не связывает. Начисто лишенная каких бы то ни было амбиций, погруженная в свой внутренний мир, да еще холодная и меланхоличная о природы, Елизавета не могла стать ни другом, ни опорой, ни тем более советником своего юного мужа. И уж тем более не разделяла многие его увлечения.
Из Гатчины Александр вынес увлечение фронтовыми учениями, военной выправкой, муштрой, военными парадами. Это было его единственной страстью в жизни, которому он никогда не изменял и которое он передал своему преемнику. Со времени воцарения Павла вахт-парад приобрел значение важного государственного дела и стал на многие годы непременным ежедневным любимым занятием русских императоров.
Когда незадолго перед смертью, Екатерина II объяснила Александру всю необходимость лишить престола Павла, его отца, Александр пространным письмом выразил свою глубокую признательность Екатерине II за дарованные ему милости, то есть, по сути дела, дал свое согласие на устранение Павла от престола. К несчастью, это письмо попало в руки Павла…
Сравнительно недолгая, но бурная жизнь среди близких родных – бабушки Екатерины II и отца Павла 1 – научила Александра многому. Он познал коварство, подлость, подкуп, измену, лесть – то, что так пагубно сказывается в формирующейся личности. Александр стал цесаревичем на 19-м году жизни. Спустя немного времени цесаревич Александр очутился при Павле в роли цесаревича Павла при Екатерине.
– Что-нибудь случилось, Като? – спросил Александр сестру, когда они немного опередили свою свиту и мерной рысью ехали по длинной аллее. – У вашей фрейлины был такой загадочный вид.
– Да. Батюшка хочет, чтобы я стала супругой кузена Евгения.
– Вам так претит мысль об этом браке? Увы, мы с вами принадлежим к царской семье и интересы государства…
– Ах, Саша, дело совсем не в этом! Батюшка желает передать трон Евгению Вюртембергскому. А вас и Костю…
Александр заметно побледнел и некоторое время молчал. Потом негромко сказал:
– Что ж, я предчувствовал нечто подобное, но не думал, что при этом еще попытаются рассорить нас с вами.
– Но я вовсе не желаю отнимать у вас корону!
Като немного лукавила. Конечно, если бы Александр сказал, что не чувствует в себе призвания к жизни монарха и готов сам уйти в монастырь… Костя не в счет, он не в своем уме, и государем ему не быть никогда, это всем во дворце известно. А младшие братья еще когда подрастут…
Да и император Павел еще совсем не стар, он вполне может прожить еще лет двадцать. Зато она, Като, еще очень молода, и даже через двадцать лет ей будет всего лишь тридцать четыре года. Ровно столько было ее царственной бабке, когда она прочно взяла бразды правления в свои руки, крайне удачно овдовев незадолго до этого. В таком варианте Като устраивало все.
Но насильственное заточение братьев в крепость или пострижение в монахи, сломанные жизни их супруг, ее существование с нелюбимым мужем под неусыпным наблюдением батюшки… Нет, это совсем другой поворот событий! К тому же Павел в один прекрасный момент передумает и назначит наследником кого-нибудь еще, а ее тоже запрет в какой-нибудь отдаленный монастырь. Слишком рискованно, слишком.
– Батюшка совершенно охладел ко мне, – услышала она голос брата. – Более того, он меня ненавидит. Всех преданных мне людей удалили, за мной беспрестанно следят. И еще, Като…
– Что, Саша?
– Однажды в моей комнате он нашел на столе трагедию Вольтера «Брут».
– Ну и что из этого? Правда, батюшка ненавидит Вольтера…
– Дело не в нем. Его величество изволили взять в своих апартаментах книгу о Петре Великом, открыл ее на странице с описанием суда над Алексеем, пыток, перенесенных царевичем-наследником, и его смерти, позвал Кутайсова и приказал дать прочитать этот рассказ мне.
– Боже милосердный! – только и могла вымолвить Като. – Имеющий уши да услышит!..
– Вот именно. Я хотел угодить батюшке, стал носить прусский мундир, не пропускал ни одного парада. И вот недавно на таком параде адъютант императора огромными шагами подбежал ко мне и прокричал: «Его Величество приказало мне сказать, что Оно никогда не видело такого дурака, как Ваше Высочество!..» А вокруг меня стояли все старшие офицеры.
– Какой ужас!
– Это еще не все. Несколько дней назад я имел несчастье попросить у батюшки позволения отправиться путешествовать. Я думал, это успокоит его подозрения, но он пришел в такое бешенство… Он кричал на весь дворец: «Я предам вас самому жестокому суду! Мир будет поражен, увидев, как покатятся головы когда-то так дорогих мне людей!…»
– Саша, вам надо бежать. Мне страшно.
– Не могу. Тогда он начнет терзать маменьку, он уже грозился постричь ее в монастырь и еще кое-чем похуже.
– Что же делать? Терпеть?
– Бог милосерд, – печально обронил Александр. – Будем молиться и надеяться. Благодарю тебя, Като, что была откровенна со мной. Может быть, это поможет…
– Каким образом?
– Не знаю. Я ничего не знаю. Я жалею о том, что родился наследником престола: мне эта ноша не по плечам. И мне страшно, Като… За себя, за маменьку, за всех нас…
Не раз, и не два вспоминала потом Като эту странную прогулку и благодарность брата за ее откровенность. Иногда ей казалось, что именно она подтолкнула события в том направлении, какое они приняли. И тогда успокоить ее могла только верная Мари, которая говорила, что судьбу перехитрить нельзя, и что, подчинившись голосу сердца, Като сделала единственный правильный выбор.
А в столице царил страх. В 9 часов вечера бил сигнал тушить огонь и главные улицы перекрывались рогатками. Властитель страны никому не доверял и боялся ночи. Он с нетерпением ждал, когда будет достроен Михайловский замок – настоящая крепость, в которой, как он полагал, ему уже не будет грозить никакая опасность. Еще не просохла штукатурка, как двор перебрался в новую резиденцию, где дымили все печи и камины, по комнатам гуляли сквозняки, а ветер так завывал на чердаках и в переходах, что становилось жутко даже караульным офицерам.
Доволен и покоен был только сам император, который для пущей безопасности повелел запереть двери на половину императрицы, да еще задвинуть их засовом. Теперь он мог не бояться и удара в спину: от жены, которую ненавидел теперь так же искренне, как раньше любил. Несчастная императрица тихонько жаловалась особо приближенным, что отныне может только плакать и молиться за своего все еще любимого тирана.
И тогда группа самых отчаянных и смелых придворных задумала свергнуть Павла I и возвести на трон Александра. Павла предполагалось отправить в надежное место, не причинив ему никакого зла. Он должен был только официально отречься от престола в пользу старшего сына.
Душой заговора стал умный, деятельный и ловкий граф Петр Алексеевич Пален, который счел необходимым осторожно открыть Александру планы свержения, иначе заговорщики могли потерпеть неудачу в самом начале своих действий и немедленно оказаться на плахе – не исключено, вместе с самим Александром.
К сожалению, правоту графа подтверждали все более безумные и экстравагантные выходки императора. Он уже посягнул даже на религию, начав создавать проект объединения всех христианских церквей, и письменно пообещал папе Римскому убежище и поддержку, если французская армия займет Ватикан. Правда, на следующий день сам император опомнился, испугавшись того, что будет предан анафеме всеми православными священниками России.
Потрясенный князь-наследник сначала не давал своего согласия, но Пален настаивал, утверждая, что положение с каждым днем ухудшается. Он даже показал приказы об аресте Александра и его брата Константина, подписанные самим царем. Что же касается жен Александра и Константина, а также самой императрицы, уверял Пален, то их заточат в монастырь. А потом…
После многих сомнений и тревожных раздумий наследник якобы сказал Палену, что он не против принять корону, но при условии, что ни один волос не упадет с головы его отца. Пален поклялся в этом. И Александр на время успокоился.
В самом конце февраля 1891 года на Масленицу в Михайловском замке давали пышный бал-маскарад. Все обязаны были явиться в маскарадных костюмах и с закрытыми лицами, дабы не нарушать веселой мистерии, но… Но все прекрасно понимали, что пожелай император – и все маски будут немедленно сорваны. Так что веселились с оглядкой, не желая потом оказаться в ссылке или – того страшнее – в крепости.
Като нарядилась было французской маркизой прошлого века, но фрейлина Алединская мягко напомнила ей, что император вряд ли одобрит такой костюм. Тогда Като надела мужскую военную форму, которая сделала ее абсолютно неузнаваемой: густо напудренный парик с буклями и непременной косичкой надежно скрывал пышные светлые локоны Великой княжны, а мундир и лосины выгодно подчеркивали стройность еще полудевичьей фигурки. Черная полумаска – и офицер получился хоть куда. А самое главное, такой костюм мог вообще не привлечь внимания императора, чего, собственно, Като и добивалась.
Она от души веселилась на балу, изображая из себя молодого повесу-гусара, и приглашала на танец тех дам, которые оказывались обойденные вниманием остальных кавалеров. Не танцевали только император и императрица: Мария Федоровна не надела маску, ограничившись пышным костюмом в средневековом стиле, а император появился на балу в полном одеянии Гроссмейстера Мальтийского Ордена, чем невольно подчеркнул двусмысленность получения им этого титула.
Наконец, Като решила пригласить на танец одну из своих невесток: супругу Великого князя Константина, которую узнала даже под маской и в наряде турчанки. Костюм необыкновенно шел великой Княгине Анне – миниатюрной брюнетке с живыми, искрящимися глазами. Но в разгар танца Като углядела какое-то оживление в одной из комнат рядом с залом.
– Что там происходит, прекрасная одалиска? – спросила она у своей партнерши. – Может быть, полюбопытствуем?
Прекрасно зная, что княгиня Анна крайне любопытна и непоседлива, она была уверена, что отказа не получит. И парочка пробилась туда, где маски столпились вокруг кого-то, сидящего в кресле. Като приподнялась на цыпочки и увидела… цыганку. Не настоящую, конечно, а ряженую, но все равно выглядевшую необыкновенно убедительно.
– Она неподражаема, – шептались вокруг. – Только что предсказала княгине Нарышкиной, что ее ждет любовь венценосной особы. Княгиня сама не своя от такого предсказания.
Признанная первая красавица двора княгиня Нарышкина действительно сидела в кресле неподалеку и обмахивала веером разгоряченное лицо. Она могла бы и не надевать маску: ее выдавали неизменные бриллиантовые серьги невероятной стоимости и красоты, а также дивной лепки рот, который кто-то из придворных рифмоплетов сравнил с устами серафима.
– А княгине Голицыной она сказала, что та умрет ночью, во сне. Эта гордячка даже побелела от страха, и поспешила удалиться с бала….
И тут Като замерла: перед цыганкой уселся рыцарь в черном плаще с опущенным забралом. Пожалуй, она одна могла узнать в нем цесаревича Александра по некоторым характерным жестам и привычно стройной осанке.
– А что ждет меня, прекрасная фараонита? – негромко спросил он.
– Вы проживете долгую жизнь, рыцарь, – так же негромко ответила ему гадалка. – И первая ее часть будет полна суетности, блеска и побед, а вторая пройдет в благости и кротости, где вы и обретете настоящее счастье.
– Ты хочешь сказать… – начал было рыцарь, но тут его прервал один из адъютантов императора:
– Их Императорское Величество желают видеть цыганку немедленно, – сообщил он.
Толпа придворных отшатнулась от предсказательницы, как если бы ее звали не к императору, а прямиком на эшафот. Только любопытная Като заскользила следом за адъютантом и цыганкой, стараясь быть не слишком заметной.
Цыганка низко присела перед императором и императрицей. Такой утонченный реверанс могла сделать только дама, досконально знакомая со всеми правилами этикета.
– Что ж, милочка, приоткройте будущее перед вашей императрицей, – почти ласково сказала Мария Федоровна.
– Вас ждут тяжелые испытания, Ваше императорское величество, но они будут недолгими, а потом вы будете жить мирно и счастливо среди любимых вами людей.
Павел саркастически хмыкнул:
– Видите, моя дорогая, испытания все-таки будут. А я… что вы скажете мне?
– Вы слишком высоко стоите над обычными смертными, Ваше императорское величество, чтобы я могла осмелиться заглянуть в вашу жизнь.
– Не увиливайте, – нахмурился Павел.
– Могу сказать одно: не верьте тем, кто говорит вам правду, не пытайтесь вернуть прошлое. И приготовьтесь к тому, что одна из ваших дочерей покинет мир раньше вас.
Павел не успел ничего сказать, только побледнел. И в этот момент к гадалке подскочил молоденький офицер:
– А мне что вы скажете?
– Я вижу на вас корону.
– Ну все! – загремел обретший голос Павел. – Сударь, маску долой! Я хочу видеть того, кого якобы ждет корона.
Офицер нехотя снял маску и все ахнули, узнав Великую княжну Екатерину. Павел залился своим ни на что не похожим лающим хохотом и никто не заметил, как исчезла, точно растворилась в блестящей толпе придворных загадочная цыганка.
…………………………………………………………………………………………
События между тем разворачивались своим чередом. Через неделю после маскарада, наделавшего столько шума из-за таинственной гадалки, в казарме Преображенского полка собрались граф Пален, генерал Беннигсен, князья Платон и Николай Зубовы, Петр Волконский, Александр Голицын, и другие заговорщики.
Князь Платон Зубов обрисовал положение, напомнив о разрыве отношений с Англией, беззаконии и диких выходках императора, и прочих малоприятных событиях в империи.
– Хорошо еще, что этот болван Кутайсов и впрямь подумал, что я влюблен в его дочь и намерен с ним породниться. Иначе мне никогда бы не выбраться из ссылки.
– Да, император словно заодно с нами, – подтвердил генерал Беннигсен. – Он возвращает из ссылки тех, кто его ненавидит, и отправляет в ссылку действительно преданных ему людей. Воистину, логика безумца непредсказуема.
– Надо срочно заставить царя подписать акт об отречении, – выпалил Зубов. – Иначе благоприятный момент пройдет, и тогда…
Пален и все остальные поддержали Зубова, однако лившееся рекой шампанское было самым красноречивым из доводов, так что серьезное вначале собрание заговорщиков превратилось в традиционную русскую пьянку, и скоро всем ее участникам уже море было по колено. А еще через некоторое время они были вполне готовы совершать любые подвиги «ради спасения матушки-России».
Около полуночи заговорщики отправились к Михайловскому замку двумя группами: первой командовал Пален, второй Беннигсен и Платон Зубов. Правда, граф Пален оставался много трезвее других и сознательно тянул время, чтобы не оказаться в первых рядах. И на это у него были веские причины: несколько дней тому назад во время очередной аудиенции император вдруг огорошил его вопросом:
– Вы знаете, что существует заговор против меня? Меня хотят низвергнуть? Знаете?
Лицо царя перекосилось от гнева.
Пален почувствовал себя разоблаченным. И все же почти в паническом состоянии он нашел в себе силы спокойно ответить:
– Да, Ваше Величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре.
– Как, вы участвуете в заговоре? Да вы в своем уме? Что это вы несете? – совсем зашелся от гнева император.
– Сущую правду, Ваше Величество, – ответил невозмутимый Пален. – Я участвую в заговоре, чтобы знать все его пружины и всех участников. Но вам нечего бояться: я держу в руках все нити, и скоро все станет вам известно.