В десятый том вошли вторая и третья части трилогии «Последняя глава» — «Пустыня в цвету» и «Через реку».
«Конец главы» — последнее произведение Голсуорси, примыкает к монументальной саге о Форсайтах и рассказывает об их дальних родственниках — обедневших наследниках дворянского рода Черрел, приверженцах традиционного жизненного уклада старой Англии...
«Конец главы» состоит из трех частей: «Девушка ждет» (1931), «Пустыня в цвету» (1932), «На другой берег» (1933).
Центральным конфликтом романа «Пустыня в цвету» является схватка между «старой» Англией и той частью ее молодежи, которая в окопах первой мировой войны утратила иллюзии о справедливости буржуазной цивилизации.
Третья часть — роман «Через реку» — история бракоразводного процесса сестры Динни Клер Корвен. Здесь автор возвращается к проблеме буржуазного брака, как формы собственности, поднятой им в «Саге о Форсайтах».
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
КНИГА ВТОРАЯ ПУСТЫНЯ В ЦВЕТУ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В 1930 году, вскоре после обсуждения бюджета в парламенте, неподалеку от вокзала Виктория можно было наблюдать восьмое чудо света: трое совершенно несхожих англичан одновременно разглядывали один и тот же городской памятник. Пришли они порознь и остановились поодаль друг от друга, на открытом юго-западном краю площади, чтобы неверный свет весенних сумерек не слепил им глаза. Одна из них была молодая женщина лет двадцати шести, другой — моложавый человек лет тридцати четырех, а третий — пожилой мужчина уже за пятьдесят. Молодая женщина — тоненькая, неглупая на вид — слегка откинула и склонила набок голову, на ее чуть приоткрытых губах играла улыбка. Мужчина помоложе плотно запахнул синее пальто и туго затянул на тонкой талии пояс, словно ему было зябко на весеннем ветру; лицо его со следами загара казалось бледным, а презрительная складка у рта странно не вязалась с выражением глаз: он смотрел на памятник с искренним волнением. Старший — высокий мужчина в коричневом костюме и коричневых замшевых туфлях — небрежно засунул руки в карманы брюк, и сквозь непроницаемое выражение его худого, обветренного, красивого лица проглядывала ирония.
А над ними, окруженная деревьями, высилась конная статуя маршала Фоша.
Человек помоложе вдруг произнес:
— Он наш спаситель!
На такое нарушение приличий по-разному отозвались двое других: англичанин постарше слегка приподнял брови и сделал шаг вперед, словно хотел разглядеть ноги лошади. Молодая женщина живо обернулась, и лицо ее выразило удивление:
— Вы не Уилфрид Дезерт?
Моложавый человек поклонился.
— Мы с вами встречались на свадьбе Флер Монт. Вы были у них шафером-первым шафером, которого я видела в жизни. Мне было тогда шестнадцать лет. Вы меня, конечно, не помните. Я — Динни, вернее говоря, Элизабет Черрел. Не хватило подружек, и меня взяли в последнюю минуту.
Лицо молодого человека просветлело.
— Я прекрасно помню ваши волосы.
— Все меня только по ним и запоминают.
— Неправда! Помню, я тогда подумал, что это вас, наверно, писал Боттичелли. Видно, вы и до сих пор ему позируете.
А Динни в это время думала: «Ну и глаза! Они меня и тогда поразили. Какие у него красивые глаза!»
Глаза эти были снова обращены на памятник.
— А он ведь и в самом деле наш спаситель, — сказал Дезерт.
— Ну да, вы ведь, кажется, там были?
— Летал, надоело до черта!
— Вам нравится памятник?
— Только конь.
— Да, — пробормотала Динни. — Это — настоящая лошадь, а не какой-нибудь гарцующий бочонок с зубами, ноздрями и выгнутым загривком…
— Надежный конь, как и сам Фош.
Динни наморщила лоб.
— Мне нравится, как он тихонько здесь стоит, среди деревьев.
— Как поживает Майкл? Вы ведь, по-моему, его двоюродная сестра?
— У него все хорошо. По-прежнему в парламенте, кажется, уже навеки.
— А Флер?
— Цветет. Вы слышали, в прошлом году у нее родилась дочь?
— Ах, вот как? Значит, у нее теперь двое?
— Да, девочку назвали Кэтрин.
— Я не был в Англии с двадцать седьмого года. Господи! Как давно была эта свадьба!
— Судя по вашему виду, — сказала Динни, разглядывая его желтоватый загар, — вы жили в солнечных краях.
— Когда не светит солнце, я вообще не живу.
— Майкл как-то говорил, что вы уехали на Восток.
— Да, я там брожу понемножку. — Лицо его, казалось, потемнело еще больше, и он передернул плечами, словно от озноба. — Дьявольски холодно в Англии весной!
— Вы все еще пишете стихи?
— Ага, вы слыхали и об этой моей слабости?
— Я читала их все. Больше всего мне нравится последняя книжка.
Он ухмыльнулся:
— Спасибо, что погладили меня по шерстке; поэты, как вы знаете, на такие вещи падки. Кто этот высокий человек? Мне как будто знакомо его лицо.
Высокий человек обошел памятник вокруг и теперь приближался к ним.
— Странно, — пробормотала Динни, — но и он напоминает мне о свадьбе Флер.
Высокий человек подошел к ним.
— Поджилки у него неважные, — сказал он.
Динни улыбнулась:
— А я всегда так радуюсь, что у меня нет поджилок. Мы как раз рассуждали, знаем ли мы вас. Вы, случайно, не были на свадьбе Майкла Монта несколько лет назад?
— Был. А вы кто такая, милая барышня?
— Ну вот, значит, мы там были все трое. Я, Динни Черрел, двоюродная сестра Майкла с материнской стороны. Мистер Дезерт был его шафером.
Высокий человек кивнул:
— Ах, вот оно что! Меня зовут Джек Маскем, и я — Двоюродный брат Монта-старшего. — Он повернулся к Дезерту. — Вы, я слышал, восторгались Фошем?
— Да.
Динни удивило, что Дезерт сразу же насупился. — Ну что ж, — признал Маскем, — солдат он был настоящий, а их там было немного. Но я-то пришел поглядеть на коня.
— Конечно, конь интереснее, — серьезно подтвердила Динни.
Высокий господин удостоил ее иронической улыбкой.
— Спасибо Фошу, что он хотя бы не бросил нас в беде.
Дезерт вдруг резко к нему обернулся:
— На что вы намекаете?
Маскем пожал плечами, приподнял шляпу перед Динни и лениво зашагал прочь.
Когда он ушел, воцарилось молчание, — оба чувствовали странную неловкость.
— Вам в какую сторону? — спросила наконец Динни.
— В любую, по дороге с вами.
— Вы очень любезны, сэр. Я иду к тетке на Маунт-стрит, вам это подходит?
— Вполне.
— Да вы ее, наверно, помните, это мать Майкла, совершенная прелесть, величайшая мастерица алогизма, — так перескакивает с предмета на предмет, что просто дух захватывает.
Они перешли улицу и пошли по Гровенор-плейс, мимо Букингемского дворца.
— Наверно, всякий раз, — когда возвращаешься домой, кажется, что в Англии все ужасно переменилось? Простите за светскую болтовню.
— Да, в общем, да…
— Вы, видно, не очень-то «обожаете свой край родной», как принято у нас говорить?
— Он внушает мне ужас!
— Да вы уж не из тех ли, кто хочет казаться хуже, чем он есть на самом деле?
— Хуже не бывает. Спросите Майкла.
— Майкл злословить не любит.
— И Майкл и все прочие ангелы с крылышками витают в небесах.
— Неправда. Майкл прочно стоит на земле, он настоящий англичанин.
— А одно с другим не вяжется, в том-то и беда.
— Зачем бранить Англию? Вы не оригинальны.
— Я браню ее только англичанам.
— И на том спасибо. Но почему мне?
Дезерт расхохотался.
— Потому что вы такая, какой я хотел бы видеть Англию.
— «Польщена и прелестна, но еще не перезрела и совсем не растолстела!»
— Меня злит, что Англия все еще верит, будто она «соль земли».
— А разве это не так?
— Так, — к ее удивлению, ответил Дезерт, — но она не смеет этого думать.
Динни мысленно продекламировала:
Ты упрямец, братец Уилфрид, и язык твой зол,
Этим ты, — сказала дева, — лучше не хвались!
Некрасиво вечно путать потолок и пол,
Становиться так упорно головою вниз! [1]
но вслух она выразилась попроще:
— Если Англия все еще «соль земли», но не имеет права так думать и все же думает, у нее, по-видимому, есть чутье. Отчего вы сразу невзлюбили мистера Маскема? Тоже чутье? — Но, поглядев на его лицо, подумала: «Я, кажется, на редкость бестактна».
— За что мне его не любить? Обычный толстокожий, — только и знает, что охотиться да ездить на скачки, у меня от таких скулы воротит со скуки.
«Что-то тут не так», — думала Динни, вглядываясь в Дезерта. Какое странное лицо! Измученное глубоким разладом с самим собой, словно злой и добрый гений пытаются выжить друг друга из его души; но глаза его все так же тревожили ее, как и тогда, в шестнадцать лет, когда с распущенными волосами она стояла рядом с ним на свадьбе Флер.
— Вы и в самом деле любите бродить по Востоку?
— На мне проклятие Исава, сына Исаака.
«В один прекрасный день, — подумала она, — я заставлю тебя сказать, за что ты проклят. Впрочем, вряд ли я еще когда-нибудь тебя увижу». И по спине у нее пробежал холодок.
— Вы знаете моего дядю Адриана? Во время войны он был на Востоке. А теперь заведует ископаемыми в музее. Вы, наверно, знакомы с Дианой Ферз. Дядя женился на ней в прошлом году.
— Я мало кого тут знаю.
— Ну, тогда нас связывает только Майкл.
— Я не верю в связи через третьих лиц. Где вы живете, мисс Черрел?
Динни усмехнулась.
— Вижу, пора вас снабдить краткой биографической справкой. С незапамятных времен семья моя владеет поместьем Кондафорд в Оксфордшире. Отец — отставной генерал, у него две дочери и единственный сын — военный, женат и скоро приедет из Судана в отпуск.
— А-а… — протянул Дезерт и снова помрачнел.
— Мне двадцать шесть лет, я не замужем и — увы! — бездетна. Любимое развлечение — вмешиваться в чужие дела. И сама не пойму, зачем мне это надо! В городе живу у леди Монт, на Маунт-стрит. Несмотря на деревенское воспитание, у меня дорогостоящие замашки и никаких средств, чтобы им потакать. Кажется, не лишена чувства юмора. А вы?
Дезерт улыбнулся и покачал головой.
— Хотите, я скажу за вас? — предложила Динни. — Вы младший сын лорда Маллиона; слишком много воевали; пишете стихи; у вас страсть к кочевой жизни, и вы враг самому себе; последнее — мое открытие и может заинтересовать нашу прессу. Ну вот мы и дошли до Маунт-стрит. Может, зайдете навестить тетю Эм?
— Спасибо, нет. Но давайте завтра вместе пообедаем, а потом сходим на утренник в театр.
— Хорошо. Где?
— У «Дюмурье». В половине второго.
Они пожали друг другу руки и расстались, но когда Динни входила в дом тетки, она была как-то приятно оживлена и, остановившись у двери в гостиную, постояла там, улыбаясь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Улыбка сошла с ее лица, когда через закрытую дверь до нее донесся веселый шум.
«Боже мой! — подумала она. — У тети Эм день рождения, а я совсем забыла!»
Кто-то перестал барабанить на рояле, послышались беготня, какая-то суматоха, стук отодвигаемых стульев, писк, а потом все смолкло и снова раздались звуки рояля.
«Музыкальные стулья!» — сообразила Динни и тихонько приоткрыла дверь. Та, что раньше звалась Дианой Ферз, сидела у рояля. Восемь малышей и один взрослый в пестрых бумажных колпаках цеплялись за восемь разнокалиберных стульев, расставленных друг против друга; семеро вот-вот готовы были вскочить на ноги, а двое еще сидели рядом на одном стуле. Динни оглядела это сборище и увидела, что слева направо сидят: Рональд Ферз; маленький китайчонок; младшенькая тети Элистой — Энн; младший сын дяди Хилери — Тони; Силия и Динго (дети замужней сестры Майкла Силии Мористон); Шейла Ферз, а на одном стуле — дядя Адриан и Кит Монт. Потом ей попалась на глаза тетя Эм, которая, пыхтя, прислонилась к камину; на голове у нее красовалась огромная диадема из фиолетовой бумаги. Флер старалась вытащить стул из того ряда, где сидел Рональд!
— Кит, вставай! Ты опоздал.
Кит не тронулся с места, зато встал Адриан.
— Ничего не поделаешь, старина. Их не переспоришь. Беги!
— Не держитесь руками за спинки! — кричала Флер. — Вуфин, не смей садиться, пока не перестанут играть! Динго, не цепляйся за крайний стул!
Музыка прекратилась. Суетня, толкотня, писк; самая маленькая фигурка крохотная Энн осталась стоять.
— Не горюй, детка, — сказала ей Динни. — Поди сюда, давай бить в барабан. Как только музыка перестанет играть — ты тоже перестань. Вот так. Ну, еще раз. Делай как тетя Ди.
Игра возобновлялась снова и снова, пока не остались только Шейла, Динго и Кит.
«Я ставлю на Кита», — решила Динни.
Вот вышла из игры Шейла! Ее выдвинули из ряда вместе со стулом. Вокруг последнего стула суетились маленький шотландец Динго и светлоголовый Кит, потерявший в пылу беготни свой бумажный колпак. Оба то садились, то вскакивали и вертелись вокруг стула. Диана старалась на них не глядеть, Флер отошла подальше, чуть-чуть улыбаясь; лицо тети Эм порозовело. Музыка смолкла, Динго успел сесть, а Кит остался стоять; щеки его пылали и брови были насуплены.
— Кит! — послышался голос Флер. — Играй как следует!
Кит вздернул голову и сунул кулачки в карманы. «Молодчина Флер!» подумала Динни. Сзади чей-то голос произнес:
— Безудержная страсть твоей тетки к молодежи приводит к немыслимым бедствиям. Что если нам поискать покоя у меня а кабинете?
Динни обернулась и поглядела на тонкое, худое, подвижное лицо сэра Лоренса Монта; его усики совсем побелели, но волосы только чуть серебрила седина.
— Я еще не внесла своей лепты, дядя Лоренс.
— И не надо. Учись смотреть на все со стороны. Пусть язычники беснуются. Пойдем предадимся тихой беседе, как истые христиане.
Желание поговорить с дядей об Уилфриде Дезерте побороло в ней привычную самоотверженность, и Динни ушла с ним.
— Над чем ты сейчас работаешь? — спросила она.
— Решил немножко отдохнуть, читаю мемуары Хэрриет Уилсон поразительная женщина, Динни! Во времена Регентства в высшем свете и так не было ни одной незапятнанной репутации, но она-то уж постаралась! Ты что-нибудь о ней слышала? Поверь, эта женщина знала, что такое любовь. Любовников у нее была тьма, но любила она только одного.
— И это, по-твоему, любовь?
— Ну что ж, сердце у нее было доброе, а остальные любили ее. Совсем не похожа на Нинон де Ланкло — та ведь любила всех. Но обе они женщины примечательные. А что если написать диалог этих двух дам на тему о добродетели? Стоит подумать. Садись!
— Сегодня я рассматривала памятник Фошу и встретила там твоего двоюродного брата, мистера Маскема.
— Джека?
— Да.
— Последний денди. Ты понимаешь, какая огромная разница между «щеголем», «денди», «франтом», «модником», «хлыщом», «пижоном» и «фертом» кажется, так это теперь называют? Но порода вырождается. По возрасту Джек принадлежит к эпохе «хлыщей», но стиль у него настоящего «денди» законченного денди, типа Уайта-Мелвиля [2]. Что ты о нем думаешь?
— Лошади, карты и полнейшая невозмутимость.
— Сними-ка шляпу. Я люблю смотреть на твои волосы.
Динни сняла шляпу.
— Я встретила там еще одного знакомого: шафера Майкла.
— Как? Дезерта? Он вернулся? — И подвижная бровь сэра Лоренса поползла наверх.
Щеки Динни слегка порозовели.
— Да, — сказала она.