- А, ты об этом… Да, неплох. Но, как ты, наверное, заметила, я сам не слишком знаю, когда необходимо остановиться, поэтому не мне тебя учить. Ладно, пойду-ка я пополнять запасы, - помахал бутылкой, в которой виски осталось лишь на донышке, и поднялся, - а ты пополняй багаж знаний, - улыбнулся напоследок и ушел, так и не узнав, что к чтению я в тот день больше вернуться не смогла…
***
Тихо и темно…
Лунная дорожка на полу как будто двигается, и я слежу за ней взглядом.
Я не могла заснуть.
Сириус не бушевал, не разбрасывал вещи в библиотеке и, возможно, даже не пил, но я не могла спать.
Мне нужно было убедиться, что все в порядке…
На этот раз я обулась, стараясь не шуметь, и тихо выскользнула в коридор.
Запах огневиски ударил в нос: приторный и горький, как полынь. Его жизнь тоже горькая, возможно, поэтому его так привлекает эта отрава? Скольжу как привидение, не решаясь осветить дорогу. Впереди виднеется лестница, и я засовываю палочку за пояс пижамных штанов. Нужно было оставить ее в комнате, но привычка – вторая натура. И не только в отношении волшебной палочки…
Я отчаянно прогоняю от себя все доводы рассудка, которые вопят о том, что я окончательно помешалась. А я не отрицаю… Разве возможно дышать алкоголем и оставаться вменяемой? Я, наверное, тоже пьяна постоянно, потому что моя зависимость еще более острая, чем у Сириуса. Только она другая… Особенная, щемящая где-то в животе и бегающая мурашками по коже. Как эта потребность называется? Не знаю… Возможно это лунатизм, может быть желание ощутить поток адреналина в венах и плевать, что он получен таким неординарным способом? А быть может это жалость и стремление утешить всех обездоленных? Гуманность? Человеколюбие? Интерес? Сириус? Да, у моей зависимости имя Сириус…
- Воды?
Никогда не пускайтесь в пространные размышления, когда играетесь в шпиона и крадетесь по темным коридорам. Это я поняла на собственном опыте, причем дважды…
Медленно развернувшись и вцепившись ногтями в ладони, я вгляделась в его глаза и произнесла единственное, что можно было сказать в этой ситуации:
- Да, пожалуйста…
Тук… Тук-тук-тук-тук-тук… Замерло…
Тук-тук-тук… Замерло… Тук…
Сердце плясало какой-то безумный танец: чечетка сменялась плавными линиями вальса, а позже замирало в полете… Увы, полет был не воздушный, напротив, казалось, что несчастное сердце камнем скользит куда-то в пятки.
Жилка на шее билась в ритме крещендо, и я отчаянно краснела, как будто слышала удары, которые отбивал пульс.
- Проводить?
Какое острое ощущение дежавю…
- Да, пожалуйста, - я чувствовала себя попугаем, ей-Богу, с этим своим «Да, пожалуйста», но онемевшие губы упорствовали в нежелании произносить что-либо иное.
- Это называется зависимостью, девочка…
Клянусь всеми святыми – это было чересчур. Пальцы на обнаженной коже руки, улыбка, которую сумрак делал еще более невероятной, и это его плавное «девочка», которое было одновременно самым желанным и самым непристойным словом, которое я когда-либо слышала – все одновременно. Если бы не его поддержка, то я бессильно повалилась бы на пол, просто потому что мне шестнадцать и в книгах не написано абсолютно ничего о том, что стоит говорить глубокой ночью крестному отцу своего лучшего друга.
- Ч-ч-что? – переспросила я, чтобы хоть чем-то заполнить тишину, нарушаемую лишь нашими осторожными шагами.
- Когда каждую ночь бегаешь за водой – это уже система. А система – это зависимость, привычка. Называй как удобнее, - поясняет он. – Кстати, ты не думала о том, чтобы брать стакан с водой в комнату?
«Увы, в стакан тебя, Сириус, не поместишь», - мысль была столь фривольная, что я ее отогнала, стараясь привести мысли в порядок.
- Нет, не подумала,- тихо отвечаю, в тот момент, когда он распахивает передо мной дверь на кухню. Еще через мгновение помещение наполняется светом, и я осторожно наливаю воду, боясь повторения вчерашнего. Оборачиваюсь к столу, где он сидит, расслабленно откинувшись на спинку стула. В руках неизменная бутылка и я только диву даюсь, где он ее нашел, ведь когда мы шли, ее не было.
- Садись, коль не спишь, полуночный товарищ,- ухмыльнувшись, произносит он. О Мерлин, ну почему мне столь сильно не везет, когда он рядом? Почему я не могу произвести впечатление рассудительной, разумной, а главное взрослой девушки?! Черт возьми, почему я не могу быть с ним просто сдержанной и всезнающей Гермионой Грейнджер?!
Не получается… Потому что после его слов я судорожно закашлялась, пролила воду на футболку, почувствовала, что на глазах выступили слезы…
- Девочка, не пугай меня, - он поднялся из-за стола, забрал из моей дрожащей руки стакан, легонько похлопал по спине, снова обхватил за локоть и усадил на стул. – Ты нормально?
- Да, все хорошо, - пробормотала я. На животе расползлось мокрое пятно, и я чувствовала себя глубоко несчастной. Неудивительно, что он так улыбается мне и постоянно сопровождает. Я и правда произвожу впечатление редчайшей дурочки. Почему так только с ним? Не знаю…
- Налить еще воды? – я отрицательно покачала головой, все еще жутко смущенная, чтобы разговаривать. Он медленно садится напротив и продолжает: – Виски?
- Э-э-э, я не пью…
Воздух вдруг стал очень горьким. Вдыхать больно… Это все его предложение. Проклятое огневиски, которое чудится мне везде. Постоянный спутник Сириуса, непреложный элемент его образа… Быть может поэтому его предложение выпить было столь… двусмысленным? Пить из бутылки, из которой пил ОН? Это так… нереально?
- Я знаю, - коротко смеется и делает большой глоток,- но, как гостеприимный хозяин, должен был предложить.
- Мне шестнадцать, - говорю хоть что-нибудь, в то время как глаза заворожено следят за его губами. Живот болезненно ноет, и я точно знаю, что это из-за холодной воды, которую я пролила. Ведь больше нет причин?
- И?
- Я несовершеннолетняя, - а еще занудная, правильная, рациональная, скучная… Он точно так посчитает, ведь сейчас даже я сама так думаю.
- Ты считаешь, что как только тебе исполнится семнадцать, ты сразу станешь более взрослой? Это ведь всего лишь условности, цифры, Гермиона. Можно прожить десятилетия и не заметить, а можно каждый день превращать в короткую, но полную жизнь, - я знаю, что сейчас он об Азкабане. Это ни с чем не спутаешь… В такие моменты его голос глухой, как будто из вакуума, и я вся холодею, точь-в-точь как стекленеет взгляд его темно-синих глаз. После этого он больше не говорит, а только пьет. В такие моменты я проклинаю человека, который заставил его вспомнить о тех жутких двенадцати годах, даже если эти люди это Гарри или Рон, ведь воспоминания крадут у него еще больше времени. А он и так упустил его столь много впустую…
- Буду, - сегодня я напомнила о тюрьме. И не быть мне Гермионой Грейнджер, если я не смогу вытащить его из омута, в который он уже сейчас стремительно погружался, смотря в одну точку, и рассеяно делая маленькие глотки. Он смотрит на меня вопросительно, и я продолжаю: - Я буду огневиски.
Возможно, я прокляну себя, когда алкоголь растечется по венам, отравляя меня этим адским наркотиком, но сейчас я была абсолютно счастлива. Моя маленькая победа… Его глаза снова ярко-синие и в них пляшут веселые искорки. Как же я люблю его глаза… О Мерлин, о чем я думаю?! Резко встряхнула головой, и протянула руку за бутылкой, которую он подвинул на мою сторону стола.
Губы пересохли, и я медленно их облизала. Он смотрит на меня так пристально, поэтому я быстро делаю глоток, чтобы закончить это сумасшествие.
Печет… Печет. Печет!
- Глотай и дыши, - произнес он, встал со своего места, подошел ко мне, забрал из моей дрожащей руки бутылки, а потом присел перед моим стулом на корточки, положив руки на мои моментально онемевшие колени. – Вдыхай, девочка…
И я послушно глотаю, судорожно втягиваю носом воздух и очень медленно выдыхаю… И улыбаюсь ему в ответ… Впервые в жизни…
- Давай-ка я провожу тебя. Поздно. А ты ведь знаешь, что Молли никогда не даст спокойно поспать утром, - он говорит очень тихо, ведь находится так близко, что нет смысла повышать голос. Очень медленно он убирает ладони с моих колен, легко скользя пальцами и, видит Мерлин, это самое ошеломляющее ощущение, которое мне доводилось испытывать.
- Да, действительно, - так же тихо отвечаю я. Он молча берет меня за руку и только возле двери комнаты добавляет:
- До завтра…
И я знаю, что обязательно приду завтра…
========== Глава 3.1. ==========
В горле немного першило, и я медленно провела пересохшим языком по нёбу. Хорошо, что я сделала всего глоток виски вчера, иначе мое утро было бы совсем отвратительным. Сон не желал возвращаться, поэтому я тихо встала, оделась и спустилась вниз.
- Доброе утро, миссис Уизли! – поздоровалась я, войдя на кухню и обнаружив, что мама Рона уже хлопочет возле плиты.
- Гермиона! Доброе утро, дорогая! Ты сегодня рано встала. Ты хорошо себя чувствуешь? – быстро проговорила женщина, вытирая руки о фартук и прижимая тыльную сторону ладони к моему лбу.
- Да, все в порядке, - я смущенно улыбнулась, - просто пить хочу. – Я быстро налила себе воды, осушила стакан и поинтересовалась: - Вам помочь?
- Нет-нет, я почти закончила. Скоро пойду будить мальчишек. Пойди пока полежи немного или почитай. Сегодня нужно закончить уборку, ваши каникулы скоро закончатся, - рассеяно ответила миссис Уизли, и я тихо вышла, прикрыв дверь. Действительно, Рождество уже прошло, и совсем скоро мы возвращаемся в Хогвартс. Я, конечно, была рада, но впервые за годы обучения желала хотя бы немного отложить начало учебы. В чем была причина? Я старательно убеждала себя, что это просто лень, но в глубине души упорно раздавался издевательский смех, который утверждал, что я просто обманываю себя, ведь я чудесно знаю, что лень и Гермиона Грейнджер – понятия несовместимые и остаться в доме на Гриммуальд-плейс меня вынуждает зависимость от общества одного определенного человека…
Продолжая тщетные попытки разобраться с этим странным наваждением, я и не заметила, как ноги привели меня к дверям библиотеки. Я рассеяно положила руку на ручку двери, медленно открыла ее и вошла внутрь. Здесь было совсем темно, зашторенные окна не пропускали в помещение робкие лучи бледного зимнего солнца, поэтому я вытащила из-за пояса джинсов палочку, тихо пробормотала «Люмос» и осторожно двинулась между стеллажами, освещая корешки книг и намереваясь выбрать что-нибудь, что можно будет почитать перед завтраком. Первый ряд я прошла довольно быстро, ничем не заинтересовавшись, поэтому перешла в следующий, где взяла старый учебник по трансфигурации, который еще не читала и, удовлетворенная, двинулась к выходу.
Я уже почти дошла до двери, когда заметила на небольшом диванчике возле окна силуэт человека. Мне не нужно было присматриваться, освещать его лицо, чтобы понять, кто это. Конечно же, где еще он может быть в такую рань? Я снова спрятала палочку, погрузив комнату в кромешный мрак, прорезанный лишь тонкими полосами перламутрового оттенка, которые проникали сквозь зазоры в шторах и ложились кривыми зигзагами на поверхность мраморного пола. Книгу я тихонько положила на ближайший столик.
Неосознанно я задержала дыхание, зябко поежилась, обхватила руками дрожащие плечи. Правильнее было бы уйти и оставить его в покое. Еще правильнее было резко развернуться и бежать не только из библиотеки, но и из этого дома, который навечно будет для меня пахнуть виски и иметь темно-синий цвет глаз Сириуса. Я ведь Грейнджер, я должна поступать рассудительно? Конечно, должна… И я пытаюсь, отступая к двери, потирая покрытые мурашками руки и отмечая, что здесь невероятно холодно, а плед, которым он укрыт, сполз и сейчас лежит у него в ногах. И эти мысли убивают меня. Слишком неправильна эта забота. Чересчур неестественно это участие. Но ведь это просто сострадание? Правда ведь? Я просто поправлю плед…
Ноги ватные и не хотят слушаться. Зубы сцеплены, чтобы не стучали от холода и страха. Пальцы впиваются в кожу на плечах, оставляя алеющие кровоподтеки, и я сильнее сжимаю руки, сложенные крест-накрест, как будто защищаюсь от собственных, таких пугающих, желаний. Я подхожу совсем близко, пытаясь рассмотреть его лицо в темноте. Он мерно дышит, одна рука расслабленно свесилась с дивана, другая безвольно лежит на палочке, которая покоится на животе. Медленно-медленно я расцепляю пальцы, впившиеся в плоть, осторожно протягиваю руку, кладу дрожащую ладонь на шерстяную ткань пледа, нечаянно касаясь его ноги…
Мир перевернулся с ног на голову, а потом взорвался плеядой фосфоресцирующих перед глазами всполохов. Я хрипло вскрикнула и отчаянно зажмурила глаза, пытаясь бороться с тошнотой и обжигающей болью в затылке. Дышать тяжело, как будто грудь что-то сжимает и только где-то на периферии сознания слышится такой знакомый голос…
- Гермиона! Открой глаза! Ты меня слышишь? Ну же, девочка! – И я послушно размыкаю веки, прикусывая губу, чтобы не закричать от боли, разрывающей голову. Пытаюсь сфокусировать взгляд и понимаю, что лежу на мраморном полу, а встревоженное лицо Сириуса темнеющим, размытым пятном склонилось надо мной. – Как так можно, Гермиона? Нельзя же так подкрадываться! Я мог проклясть тебя или так же быстро свернуть тебе шею.
Мне стыдно и хочется извиниться. Но искусанные губы лишь беззвучно шевелятся, складываясь в бессмысленные жалкие стонущие звуки. Он лишь прижимает указательный палец к моей нижней губе, тихо шепчет «Шшшш», и я послушно замолкаю и о боли забываю, потому что все нервы сейчас сконцентрировались на крошечном участке плоти, к которому он прикасается. Медленно он убирает руку, лишь затем, чтобы подложить мне ее под шею, второй – обхватывает под коленями и аккуратно поднимает, кладя на мягкую поверхность дивана. Потревоженное ушибленное место снова печет, но я терплю. Пока он рядом, я готова терпеть. И жаловаться не буду, потому что хочу казаться взрослой, и плакать не буду, потому что, как бы это не было больно, но это не сравнится с болью, которую довелось пережить ему.
- Я позову Молли. Лежи.
- Нет, - голос хриплый, но я должна остановить его. Мне не хотелось провести весь день в кровати, под опекой миссис Уизли. – Сириус, пожалуйста, мне уже лучше, - я умоляюще посмотрела на него, он же только недоверчиво изогнул бровь и присел на корточки возле дивана.
- Между прочим, это безответственно, Гермиона. У тебя может быть сотрясение. Ты сильно ударилась. Прости меня, я не успел подумать. Просто почувствовал прикосновение и толкнул тебя. Не думал, что ты так ударишься. Кстати, что ты хотела тогда? – Он снова склонил голову в уже знакомом мне жесте, который у него означал любопытство. Я открыла рот, но моментально закрыла. Что я ему скажу? Что хотела поправить ему плед? Это было чересчур странное намерение… Я не хотела, чтобы в его взгляде снова появилось это снисходительное понимание.
- Э-э-э, миссис Уизли звала завтракать, - я надеялась, что Сириус не будет уточнять, потому что моя ложь была шита белыми нитками. Мама Рона никогда не звала его на завтрак. Сириус приходил только, если хотел. Он действительно недоверчиво сощурил глаза, улыбнулся, но все же прекратил расспросы, а лишь произнес:
- Ладно, дай-ка я посмотрю на ушиб, - он быстро взмахнул палочкой, и комната наполнилась ярким светом, который резанул по глазам, отдаваясь пульсирующими болезненными толчками в затылке.
- Не нужно. Все уже хорошо, - пробормотала я, медленно садясь и подтягивая ноги к груди.
- Или я, или Молли. Выбор за тобой, - он говорит абсолютно безапелляционно, и это значит, что сейчас нет смысла взывать к его легкомыслию. Он не отступится.
- Ладно, ты, - я недовольно хмурюсь, а он издает короткий смешок, садится возле меня, обхватывает мое запястье и тянет ближе к себе. Мерлин, как же бьется венка под кожей. Он, кажется, замечает, потому что медленно проводит по ней указательным пальцем, переворачивая мою руку ладонью вверх. Я сажусь на колени, тело напряжено, как струна, а он медленно погружает пальцы в разметавшееся безобразие моих волос, привлекая мою голову еще ближе к себе. Когда мой нос почти касается его шеи, а запах огневиски прожигает легкие, пальцы Сириуса находят ушиб, бережно касаясь, но я все равно не могу сдержать непроизвольного всхлипа, резко выдыхая холодный воздух.