Хорошо еще, что контакт двух сознаний оказался достаточно тесным, чтобы непроизвольно ухватить пласт бытовых знаний. Мадара, не знающий, где в доме хранятся продукты, гораздо более подозрителен, чем Мадара, докапывающийся к соклановцам с предложением обнять.
Да и вообще, кажется, прецеденты были уже…
Изуна нервно шастал вокруг, совался под руку и вообще воплощал собой образец беспокойства. А ещё он каждый раз старался прикоснуться — приобнять, чуть погладить, прижаться плечом. Наконец, повар не выдержал, отложил нож и обнял Учиху крепко, до хруста костей.
— Всё в порядке, отото.
— Точно? — глухо спросил он, обнимая осторожно, будто бы он заболел.
— Точно, — «Мадара» коротко коснулся губами макушки. — Я жив, ты жив. С остальным мы справимся.
— Ла-а-адно, — протянул Изуна, и не думая его отпускать.
Не сказать, чтобы «Мадаре» это особенно мешало. Хотя да, смущало, конечно. Хаширама не привык к тому, что его могут так беззаветно тискать. Так… открыто проявлять чувство. Тобирама всё же был очень сдержанным даже ребенком. А может, просто не любил прикосновения из-за слишком чувствительной кожи — сколько раз Хашираме приходилось лечить ожоги и натёртости, не перечесть. Но сейчас… От вида топорщащихся прядей на макушке Изуны в груди шевельнулась нежность. Уже не чужая, ухваченная вместе с телом, а своя, искренняя.
— Еда сгорит, Изу. Дай мне повернуться.
Тот неохотно отстранился, но только чтобы обхватить со спины, да ещё залезть с ногами на спину. Волосы он отвёл очень привычно и вообще весь был как маленькая обезьянка.
— Было очень страшно, — тихо признался он. — Когда вы вот так застыли. Оба. Страшно и непонятно.
— Хаширама планировал это, — мышцы под руками Изуны чуть напряглись. — Но не убийство. Он… бывает слишком сентиментален.
— Угу. Значит, вы поменялись телами?
Тихий смешок. Запрокинутая голова, подставленное под изящные пальцы горло.
— Может быть. А может, наши сознания слишком перепутались. Встречный Шинтеншин… Слишком много искажений и допущений.
Изуна прищурился, вглядываясь.
— Нет, точно обменялись. Такую деликатность как грипп не подхватишь, даже я не смог ничего с его резкостью поделать. Но ты готовь, готовь, не отвлекайся.
— Деликатность? — то, что Учиха не спешил руки разжимать, скорее радовало, чем напрягало. Убивать он точно не станет. Не в теле Мадары.
— Ну, он бы сказал «Отото, ты ебанулся? Иди проспись» или «Я на тебя бы посмотрел после контакта с сущностью ёлочки», если про предыдущую фразу. Если ещё до этого, то это было бы: «Хаширама — упрямая скотина и всё ещё не отказался склонить всех к миру». Сентиментальность, пф! Это слово слишком мягкое, Мадара бы скорее блеванул, чем его сказал.
— Ты его недооцениваешь, — заметил Хаширама, помешивая рагу. — Сущность его пламени была уютной. И мы договорились… Что ты собираешься делать?
— Если бы не договорились, Мадара бы тебя прямо там и прирезал. Благо ходить далеко не надо. Так что я, пожалуй, вкусно поужинаю и продолжу тебя доставать.
Хаширама скосил на него глаза:
— У вас действительно так сложно с кулинарией?
Набор продуктов был заметно меньше того, к которому Сенджу привык, но в целом ничего катастрофичного. Достаточно, чтобы нормально накормить двух шиноби с уровнем выше среднего.
— С терпением хреново, — пояснил Изуна. — И с чувством меры. И как тебе в чужом теле? Есть какие-то отличия?
— Достаточно. Обычно меня не преследует желание доводить окружающих. И жажда движения гораздо слабее.
— Хе-хе-хе. Чую, Мадара отоспится, — хихикнул Учиха и потёрся носом об изгиб шеи.
— У него проблемы со сном? — удивился Хаширама, чуть переступая, чтобы удобнее распределить вес.
— Общая проблема всех катонщиков. Тяжело засыпать, когда ты ещё не прогорел дотла. А дотла не надо, восстанавливаться долго.
— Хм…
Хашираме было интересно, как это сработает в сочетании с иным, более спокойным сознанием. Он-то всегда думал, что припухлости под глазами Мадары — просто особенности лица, а не недосып.
— Причём чем сильнее Катон, тем больше активности требует. Только большая часть этой энергии тратится на то, чтобы не бегать по деревне на реактивной струе. М-м-м, как вкусно пахнет!..
Изу чуть сменил хват, перебирая чуткими пальчиками по телу. Мышцы снова напряглись, хотя Хаширама изо всех сил старался не зажиматься. Вот только прикосновения Изуны мысли будили совсем не братские.
Может, Учихи и привыкли к такому близкому тактильному контакту — но он-то нет!
— Ты какой-то напряжённый, — щекотным мурлыканием заметил Изу на ушко. — Устал?
— Тобирама менее тактилен, — коротко отозвался мужчина.
Изуна тихо, но очень зловеще захихикал.
— Ничего, это быстро исправят.
— Примерно как это делаешь ты?
— М? Наверное, всё же менее нагло, — Учиха смилостивился, слез. — Ты лучше не зажимайся, а то как рванёт!
— Что именно рванет?
— То, что пытался зажать.
— Хм, — Хаширама скосил на него взгляд. — Пожалуй, не стоит так резко…
…да и проверять, насколько непрочная крыша конкретно у этого Учихи, как-то нет желания.
Мало ли.
Изуна снова приблизился, заглядывая в сковородку и снова прижимаясь плечом. И рука на пояс легла словно сама собой…
— Скоро будет готово, — Хаширама все же приобнял его за плечи свободной рукой. — И с Мадарой всё в порядке. Не волнуйся так.
— Я и не волнуюсь. А связь только раны передаёт или что-то ещё?
— Хм? Я знаю только о ранах, но все тонкости Шинтеншина изучить не успел. Да и обычно техника применяется односторонне.
— Я-а-асно. Блин, любопытно-то как! Но ведь яды тоже могут убить, значит ли это, что если наберётся один, второй тоже будет пьян? А регенерация как? Передаётся лечение или только раны? А…
Хаширама улыбнулся — на лице Мадары эта улыбка, одновременно широкая и мягкая, смотрелась странно. Потрепал Изуну по волосам.
— Я не знаю. Но порез зажил у обоих.
Вот этот контраст между привычной оболочкой и незнакомым содержимым заставлял подставляться под руку и вообще всячески трогать, гладить, провоцировать на реакции. Мадару он знал, наверное, лучше, чем он сам себя, но вот этот мягкий и деликатный безумец требовал всестороннего изучения…
— Готово. Тебе отдельную тарелку или кормить с палочек?
Вообще-то, Хаширама шутил — но поведение Изуны наталкивало на мысль, что Учиха может и согласиться. Однако удержаться от провокационного предложения было отчего-то очень сложно.
— С палочек, конечно! — Изуна притёрся чисто кошачьим движением и посмотрел честными глазами.
Беспомощно-умиленный взгляд на лице Мадары смотрелся еще более непривычно, чем улыбка Хаширамы — но это только подогревало интерес.
— И часто брат тебя так кормил? — поинтересовался Сенджу, накладывая еду в тарелку.
— Когда я просил, — ничуть не смутился Изуна.
Правда, у них это принимало другие формы. Например, спортивное впихивание еды в младшего брата как наказание за воровство из тарелки. Или кормление птичкой. Или с рук.
Хаширама одарил его задумчивым взглядом:
— Как много интересного вскрывается… Итадакимас?
— Итадакимас, — согласился Изу.
Он замолчал, поглядывая искоса на Хашираму. Тело, конечно, Мадары… Но вот нихрена не похож. Другая мимика, другие движения, другая манера располагаться в пространстве.
— И какой у вас план? Тебя быстро раскроют, всё же мы клан глазастиков.
Хаширама скормил ему кусочек мяса:
— Нет никакого плана. Да и технику можно развеять в любой момент. Просто… В детстве мы с Мадарой говорили о том, что нельзя заглянуть в чужое сердце. Только вот посмотреть чужими глазами — можно.
— В любой момент? Тебе ещё Мадару из твоего тела выковыривать придётся, — Изу с аппетитом прожевал. — М-м-м, вкусно! Хотя представить себе реакцию клана на такую новость будет сложно.
Изуна был параноиком, но своей интуиции доверял. А она говорила, что главы клана на обоюдном крючке, плотно, настолько плотно, что никто не сможет разделить. А это значит — расслабься и развлекайся.
— Мы договоримся, — Сенджу улыбнулся как-то так, что сразу становилось понятно, что договорится он и с Мадарой, и с кланом. — В конце концов, Шинтеншин я просто попросил.
— Просто?..
— Именно. Пришёл и вежливо попросил научить меня этой технике. Почему-то такой вариант постоянно недооценивают.
Изуна скептически приподнял бровь. Чтобы вот взяли и просто так отдали? Какую-то милую деталь Хаширама точно умолчал!
Сенджу улыбнулся и протянул ему ещё один кусочек.
— Ешь, Изу.
Тот аккуратно взял его губами, показывая недюжинную практику в этом вопросе. Пожевал.
— Ну, думаю, за эти переговоры пара шаринганов активируется точно!
— У Мадары настолько суровая репутация?
— Ну… Мадара очень умный. А люди в клане — не очень. Мадара для них о-о-очень непредсказуемый и страшный.
Сенджу хмыкнул, старательно жуя свою порцию.
— И как много из Учих додумают ситуацию до «этот гадкий Сенджу захватил тело Мадары», а не остановятся на «глава стал еще более страшным и непредсказуемым»?
— До первого варианта никто не додумается, не льсти себе.
— А как же «тебя быстро раскроют», нэ?
— Раскроют. Но подумают, что это Мадара тебя в своём теле запер, а сам побежал Мокутон осваивать и подрывную деятельность проводить на территории врага. Хм. Кажется, у нас настанет пора отпусков.
— Почему? — недоуменно нахмурился Хаширама.
— Расслабиться можно.
— А как же здоровая паранойя?
— А что это такое?
— Хм… Это то, как относится к миру Тобирама.
— У нас таких не водится.
— Ты пытаешься убедить меня, что вы все — импульсивные и местами беспечные? — Хаширама скормил Учихе еще один кусочек. — Сомневаюсь в этом.
— Пф! — Изуна сложил руки на груди и откинулся назад, отведя взгляд.
Сенджу спокойно доел, отложил палочки. Улыбнулся уголками губ:
— Ты просто волнуешься за брата.
Полный игнор. Вряд ли Изуна мог что-то найти интересное на стене собственной кухни. Он и не нашёл. Он обдумывал план вырубить Хашираму и оттащить его в селение Сенджу. Там уже тревогу поднимут за вырубленного «Хашираму» и можно будет торговаться. С одной стороны, Хаширама вряд ли сумел полностью освоиться в чужом теле… Но Мадара — тот ещё лось, его тело проще убить, чем вырубить. Зараза.
Зато можно продемонстрировать, что всё-таки будут делать Учихи.
Хашираме же привычная линия поведения давалась нелегко. Чем дольше он сидел спокойно, тем сильнее становился внутренний зуд, подмывающий не просто двигаться. Хотелось… боя, спарринга, хотелось выдыхать Катон и крушить манекены гунбаем… Собственно, а почему нет? Тем более, что память Мадары позволяла свободно ориентироваться.
— Посуду моешь ты, — сообщил Хаширама, порывисто поднимаясь на ноги.
Тренировка… Интересно, насколько Катон Мадары отличается от того, который освоил сам Сенджу.
Изуна, конечно же, одного его не оставил, следил тихой тенью. И во время перемещения. И на выжженном полигоне стоял навязчивой статуей, но спарринговать отказался. Ну ладно, пусть смотрит.
Хаширама сосредоточился, сложил печати, собираясь выдохнуть небольшой огненный шар на пробу. Катон охотно откликнулся, собираясь в технику, покатываясь по венам, поджигая лёгкие. Изо всех отверстий, казалось, повалил дым, активировался шаринган…
И очень захотелось ёбнуть ещё!
Хаширама запрокинул голову, расхохотался. Закружил по полигону, формируя пламя даже без печатей — голым усилием воли, воспламеняя чакру и расшвыривая ее во все стороны. Огонь был почти живым, он ластился к рукам, ревел голодным зверем в крови, кусал за плечи и дергал волосы протуберанцами… Он подхватывал и вел за собой, заставляя выкладываться на полную, вздымаясь до верхушек деревьев и припадая к земле.
Чем-то это было похоже на то состояние, в котором создавался мокутон. Не по испытываемым чувствам или настрою, скорее… по уровню.
Хотя думать, когда в крови бушует огненный смерч, оказалось очень сложно.
Изуна подождал, пока его проплющит хотя бы на две трети объёма чакры, и легко влился в огненный узор. Хаширама, поглощённый огнём, его даже не заметил до тех пор, пока Учиха не дёрнул его за воротник и не поцеловал.
Языки пламени взвились выше, заставляя одежду затрещать от жара, а ещё уцелевшую листву на деревьях — почернеть и скрутиться. Ответный поцелуй вышел жарким, кусачим, властным — словно в желании заставить Изуну тоже вспыхнуть, потерять контроль.
Как будто в этом была необходимость.
Учиха потянул его на себя, утягивая за собой на другую ступеньку огненного безумия. Огонь, битва, секс. Наслаждение, творчество, созидание, жизнь. Разрушение, ярость. Всё подпитывалось одним и тем же пламенем, куда направишь, то и будет. Что вложишь, тем и сгоришь. Переход из одного в другое так естественен и так желанен. Но война — это не игры с огнём, это что-то более приземлённое и пошлое… Когда после жаркой схватки приходилось помогать раненным и возвращаться домой с тягучим чувством незавершённости.
И то, что это противник брата в его теле, только добавляет пикантности.
========== Глава 2 ==========
Мадара лежал и смотрел на просвечивающее между листьями дерева небо, лениво разбирая чужие воспоминания. Отхватил он много и всякого, но без разбора оно висело в сознании мёртвым грузом.
Восприятие Хаширамы отличалось от его собственного, и первое, что бросалось в глаза — это глаза. Зрение было не таким чётким, менее красочным, даже по сравнению с неактивированным шаринганом. Картинка выцвела и сильно размылась, на дальних объектах не получалось толком сфокусироваться.
Но по воспоминаниям Хаширамы это компенсировалось… большей спокойностью, что ли?.. Сконцентрированностью. Да и вообще Сенджу выглядели куда более спокойными и менее заморочливыми. Жизнь Учихи проходит в постоянных попытках укротить свою огненную сущность и живущих в ней демонов так, чтобы и не задушить это всё великолепие и не мешать жить другим представителям клана. Учиха с погасшей горячностью превращается в сверх унылое говнищще и редкостного мудака. В случае, если слишком часто выпускать погулять своих внутренних демонов, может получиться цепная реакция доведения друг друга до ручки и, как следствие, массовая истерия.
Сенджу, по воспоминаниям Хаширамы, были поспокойнее и посвободнее. Не так, как гражданские, которые могут себе позволить беспечно улыбаться незнакомцу, но без этого дикого напряжения и внешней холодности. В кругу своих Сенджу спокойно проявляли эмоции — не так ярко, как сам Хаширама, но достаточно заметно и свободно.
Мадара никогда не задумывался об этом, но сам он воспринимал людей как переплетение их страстей, порывов, что ими движут. Хаширама в его восприятии был переплетением жажды защитить дорогих людей, жажды мира и… жажды мира. То есть мира как остановки войны и мира как занятия мирными делами. И объединялось это тонкой золотистой ниточкой силы. Она как бы есть, но сама по себе боевая мощь для Хаширамы не является движущей силой.
Но глава клана Сенджу воспринимал людей по-другому. На первом плане у него была восхитительность человека. Основная положительная черта, которая делала человека таким неповторимым и… нужным?.. полезным?.. восхитительным, да. А сбоку, как мелкими буквами, образ недостатков, слабых мест и больных мозолей. Чисто чтобы не наступать на них и не давать человеку невыполнимых для него дел.
И было достаточно странно накладывать эти образы друг на друга. Тобирама в его глазах выглядел сплетением врождённого занудства, строгости, упёртости и паранойи, но Хаширама видел в нём заботливого брата с восхитительным умом, который может разобрать по кирпичикам любую, даже самую сложную ситуацию. Из недостатков отмечалась лёгкая сложность с глобальным мышлением — когда этих кирпичиков становилось слишком много, Тобирама начинал в них путаться, зависать и стремиться к стандартным решениям. Но, к счастью, это корректировалось доверием к старшему брату.