– Милый Драко, – со слезами прошептала она, касаясь пальцами прохладных чешуек, – я не могу тебя оттолкнуть, просто не могу, поверь!.. Ты поселился в моём сердце, и ничто не сможет меня настолько потрясти и испугать, чтобы я решилась вырвать тебя из него! Прошу тебя, сними маску, покажи своё лицо... Будь оно покрыто даже тысячей шрамов, испещрено рубцами и обезображено – ничто для меня на свете не сможет быть милее его.
– Если я открою его, я потеряю тебя, моя радужная леди, – тихо проронил сэр Драко, ловя её пальцы и прижимая к губам. – И тогда мне останется лишь умереть.
– Ты меня не потеряешь! – с жаром воскликнула леди Радуга. – Я клянусь тебе в этом!..
– Не давай клятв, которые не сможешь сдержать, – вздохнул человек-дракон печально. – Ты толкаешь меня навстречу погибели, любовь моя, но я повинуюсь. Так не может продолжаться вечно, правда всё равно рано или поздно откроется. Что ж, смотри.
Он откинул капюшон и снял берет, и по его плечам и спине рассыпалась тёмная грива жёстких, взъерошенных волос, а в следующий миг маска распалась на отдельные чешуйки и осыпалась. Чешуя осталась только на бровях, а на очистившейся коже мерцал серебристый узор, повторявший рисунок маски. Ни единый шрам не пересекал это исполненное своеобразной, суровой красоты лицо, точёное, с сияющими внутренним золотым огнём глазами, и леди Радуга не назвала бы ничего, что с ним могло быть не так, за исключением одного: оно принадлежало женщине.
– Сэр Драко – не мужчина, – вздохнула красивая девушка-дракон. – И все эти исполненные любовного бреда строки писал тебе не мужчина. Моё имя – Злата. Матушка выбрала мне будущего мужа – замечательного во всех отношениях, вот только жить с ним я не смог... не смогла бы. Меня не влечёт к противоположному полу. Матушка разгневалась и выгнала меня из дома. Ну, а дальше ты знаешь... Ну что, моя леди? Что скажешь? Как тебе такой сэр Драко?
Леди Радуга опустилась в кресло: у неё ослабели колени.
– Так ты обманул меня, – слетело с её пересохших губ. Она так привыкла говорить о человеке-драконе в мужском роде, что и сейчас, узнав правду, продолжала это делать.
– Только в отношении своего пола, – тихо и печально проронила Злата. – Но не в любви. Я люблю тебя, моя прекрасная госпожа. И всегда буду любить. Но нужна ли тебе теперь моя любовь? Сможешь ли ты ответить на неё?
Леди Радуга молчала, охваченная неодолимым вихрем чувств, который унёс все слова и разбросал по свету – не собрать, не высказать. Губы девушки прильнули к её похолодевшим пальцам.
– Вижу всё по твоему лицу, моя леди... Этого следовало ожидать. Что ж... Прощай.
Это слово – «прощай» – холодной каплей пробилось сквозь бурю ошеломления, и леди Радуга вздрогнула всем телом и душой.
– Я... Мне нужно подумать, – встрепенулась она вслед уходившей девушке.
Та, убирая волосы под берет и набрасывая капюшон, проронила глухо:
– Прости, госпожа. Сам не знаю, на что я, безумец, надеялся. Не тоскуй обо мне: я того не стою.
Злата-Драко ушла, и вскоре сад наполнился шелестом дождя. Ослабевшая, с ломотой в теле, леди Радуга поднялась и распахнула окно... Влажная свежесть хлынула бодрящим потоком в комнату, вливалась в грудь, и отчего-то хотелось кричать... Не петь, как всегда, а впервые выть зверем от тоски.
Этот вой она сдерживала в себе, пыталась успокоить, излечить светом своих хрустальных сосудов. Впервые она, мудрая волшебница, не знала, как поступить... Бессонная дождливая ночь только вводила в заблуждение своим грустным, тревожным шёпотом.
Рассвет пробился розовыми лучами сквозь рваные тучи, отражаясь в лужах. Наскоро выпив чаю, леди Радуга отправилась в город, чтобы разыскать Драко... или Злату, к новому имени она ещё не привыкла. Дверь холостяцкого жилища была не заперта, и волшебница ворвалась внутрь:
– Драко!
Домик рыцаря-поэта встретил её пустотой и сиротливым беспорядком. На полу валялись исчёрканные черновики стихов, на одном листке отпечатался след сапога... Разлитые чернила на столе, недоеденная яичница с грудинкой, оставленная почти нетронутой чашка с остывшим чаем... Злата собиралась в спешке, очевидно.
А к внутренней стороне двери было прибито письмо.
«Моя милая, любимая, бесценная... Никогда я не посмею тебя так назвать, моя леди. Прости, что вторгся в твою жизнь и лишил тебя покоя. Зря я всё это затеял, трижды безумец! Знал же, что ты никогда не сможешь полюбить меня. Да ещё и очернил себя в твоих глазах обманом. Не ищи меня, прекрасная госпожа, я снова отправляюсь на войну – в такую треклятую даль, что туда даже письма не дойдут. Забудь обо мне, живи как прежде. Пой свои светлые песни и приноси людям радость и счастье, моя... впрочем, ты никогда не была и не станешь моей, дивная радужная леди. Прощай, всего тебе самого прекрасного».
Леди Радуга осела на пол. По щекам катились слёзы, дрожащие пальцы перебирали притоптанные черновики. Взгляд бегал по строчкам, но смысл читаемого ускользал. Тогда она начала читать вслух, пока слова не стали вырываться из груди навзрыд. Скомкав листок, она смолкла. Слёзы текли безостановочно, одна за другой.
Вернувшись домой, леди Радуга прижала к себе арфу и запела новую, страшную и тоскливую песню, которая пронеслась над землёй волчьим воем. Так пело разбитое сердце. Снова сгустились тучи и разразилась гроза, а волшебница сидела на мокрой земле под хлещущим ливнем. Струны арфы смолкли, разорванные, а сосуд с самым прекрасным радужным огнём треснул и угас.
Она несколько дней не выходила из дома и не появлялась на улицах города. Обеспокоенные соседи, заглянув к ней, нашли кудесницу лежавшей в постели. В её прекрасных золотых волосах, разметавшихся по подушке, серебрилась седина.
– Что с тобой, наша дорогая леди Радуга? – кинулись соседи к ней. – Ты захворала? Что стряслось?
Волшебница не отвечала, её горький взгляд был неподвижно устремлён в потолок. Она думала о своём дорогом Драко, который наверняка собирался искать смерти в бою... Далеко, на чужбине.
Хлопоты соседей привели её в чувство. Они взяли на себя заботы о ней: один готовил еду, другой убирал дом, третий копался в саду... Леди Радуга не могла их ничем отблагодарить, но милые, простые, добрые селяне, которые любили её всем сердцем, были готовы заботиться о ней, даже не получая взамен целительных чудесных песен.
– Пташка ты наша сладкоголосая, госпожа пресветлая, кудесница любимая, – приговаривала рыжеволосая, веснушчатая Ягодка, жена охотника Ореха. – Ничего, ничего, всё будет хорошо...
Она гладила волшебницу по волосам, как малое дитя, и та, уткнувшись в её мягкую грудь, беззвучно заплакала.
Понемногу леди Радуга пришла в себя и принялась за привычные дела, стараясь себя ими отвлечь от нестерпимой горечи в груди. Она пекла пироги, хозяйничала в саду, разливала целебный мёд по горшочкам... Но петь она не могла: чувствовала, что если попытается, то из её души вырвется что-то совсем не радостное, не светлое, не прекрасное. Людям не следовало слышать это. Спустя две недели её навестил сам король Кипарис. Леди Радуга встретила его с должным почтением и гостеприимством, поставила на стол его любимый вишнёвый пирог и медовое печенье.
– Благодарствую на угощении, прекрасная леди Радуга, – сказал король. – Рад видеть тебя в добром здравии. Но нас всех беспокоит, отчего ты перестала появляться. Мы соскучились по твоим чудесным песням, по той исцеляющей душу радости, которую они приносят. Что случилось? Отчего твои глаза печальны?
– Я пока не могу петь, государь мой, – грустно улыбнувшись, ответила волшебница. – Когда снова смогу – не знаю. Моё сердце болит, и пока эта боль не утихнет, я не смогу выдавить из себя ни одной светлой песни.
– Отчего болит твоё сердце, милая леди Радуга? – обеспокоенно принялся расспрашивать правитель. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, только скажи, как!
Не могла волшебница рассказать всей правды, проронила только:
– Если бы можно было разыскать одного человека... Точнее, человека-дракона. Сэра Драко. Он вновь ушёл на войну, и я боюсь за его жизнь.
– А, так вот оно что! – улыбнулся король. – Что ж, достойную даму выбрал сей доблестный рыцарь. А вот за то, что он заставил её проливать слёзы, похвалить его нельзя... Я отправлю людей на его поиски, дорогая леди Радуга, рано или поздно мы его отыщем. Даю слово короля.
Эти слова немного успокоили волшебницу, и её сердце озарилось лучиком надежды – робким и слабым, но это было лучше, чем беспросветная тьма. Спустя некоторое время она нашла в себе силы запеть. Попробовав голос дома и убедившись, что вместо радости не вгонит людей в тоску, она решилась отправиться в город. Новые струны арфы она оплела светом из семи сосудов, а взглянув на пустовавшее место восьмого, только вздохнула.
Снова летел её голос над улицами, прыгая солнечным зайчиком по красным черепичным крышам, а в золотом плаще волос, озарённом вечерними лучами, блестело первое серебро. Не стала её музыка хуже, не утратила своей волшебной силы, просто звучала по-новому. А может, люди замечали эти изменения в ней самой – седину, грусть в глазах... Они подходили, целовали её руки, края платья и пряди распущенных волос, говоря:
– Мы любим тебя, леди Радуга.
Волшебница растроганно улыбалась, сверкая тёплыми слезинками. Теперь настал черед людей исцелять её своей любовью, и её сердце, купаясь в этой любви, оживало, воскресало из пепла. Маленькой занозой в нём жила неистребимая боль и тоска по Драко, но леди Радуга успокаивала себя надеждой, что королевские гонцы его разыщут. Или, точнее, её... Непросто было уложить в голове и душе эту удивительную истину, но так уж вышло: золотоглазый человек-дракон поселился в её сердце, и не имело значения, какого он пола.
А тем временем над Прекрасной страной раскинулись тёмные тучи: пришла беда, откуда не ждали – из-за моря. Могущественный чернопарусный флот Владыки Спрута приближался к безмятежным берегам земли короля Кипариса. Стоя на палубе, Спрут всматривался в подзорную трубу, и его чёрная борода оплетала его грудь, как щупальца осьминога.
Все боевые корабли Прекрасной страны встали на защиту, сияя парусами. Прекрасными белыми птицами заслонили они родные берега, отважные капитаны приняли грудью первый удар, который оказался сокрушителен. Вражеские корабли плевались огнём, разнося флот Кипариса в щепки... Не удалось остановить врага, и войско Спрута посыпалось на берег, как чёрная саранча.
Воины Кипариса сражались отважно и стояли насмерть, но натиск заморского супостата продолжался неумолимо. В кровопролитных битвах таяли силы короля, крепость падала за крепостью, город за городом оказывался во вражеских руках.
И вот Спрут вошёл в Златоград, взяв его штурмом, который длился намного дольше, чем он рассчитывал. Бои шли на улицах, по мостовым текли алые ручьи, всюду лежали тела убитых, стонали раненые. Среди всего этого кровавого кошмара шагала леди Радуга – гордая, неустрашимая, с сияющими, как солнце, глазами. Её песня могучей птицей летала над городом, вселяя силы и мужество в его защитников – потому-то штурм и затянулся. Город был взят ценой больших потерь среди воинов Спрута. Вражеские солдаты не смели поднять руку на волшебницу, расступались и давали ей дорогу, а направлялась она к самому Владыке – сразить его своей песней, смягчить его жестокое сердце. Это всё, что она могла сделать...
Он уже был перед ней – чернобородый, с холодными, бешеными глазами навыкате, но из-за его спины шагнул долговязый и тощий человек в плаще из вороньих перьев, с длинным, как птичий клюв, носом... Воздев когтистые пальцы к тёмным тучам, он издал протяжный крик-клекот, и песня леди Радуги застряла у неё в горле: её втолкнула туда мощная, безжалостная сила этого человека-ворона. Ещё один крик, пронесшийся, как рёв охотничьего рога – и волшебницу охватило пламя. Она упала сломанным цветком, пылая, как лучинка, и в этот миг в её доме разом раскололись и погасли все семь сосудов с разноцветным огнём. Последняя её мысль была: «Драко...»
Королевский гонец разыскал-таки Злату, которая глодала лопатку горного барана, сидя на снегу у шатра. Она отрастила на теле боевой панцирь – огромные, толстые чешуи, которые сливались между собой, образуя что-то вроде рыцарских доспехов, и только неизменный плащ остался на ней из обычной человеческой одежды. Горели костры, войско отдыхало. Когда показалась спешащая к ней фигура, Злата нахмурилась и накрыла когтистой рукой рукоять меча, но разглядела на груди незнакомца герб короля Кипариса. Видно было, что бедолага проделал долгий и непростой путь: весь перепачкался, истрепал одежду, зарос щетиной...
– Сэр Драко... Тебе письмо от его величества!
«Любезный сэр Драко! Я, король Прекрасной страны, Кипарис Первый, приветствую тебя и желаю удачи твоему оружию, где бы оно сейчас ни сражалось. Должен сообщить тебе, что известная тебе дама пребывает в глубокой печали и сокрушается о твоей судьбе. Мы ещё никогда прежде не видели её в таком состоянии, и оно нас очень беспокоит. Прошу тебя, где бы ты сейчас ни был, откликнись хотя бы письмом, а ещё лучше возвращайся, ибо счастье этой дамы, а вместе с нею и наше напрямую зависит от тебя».
Сердце ёкнуло и сжалось: «...в таком состоянии». Что с нею? Неужели захворала? Злата полезла в свой походный мешок, чтобы достать драгоценный сосудец с волшебным огнём, тепло которого согревало её даже здесь, в горных снегах. Вместо переливающегося всеми цветами радуги сияния из сосудца на неё глянула холодная пустота... Он погас. Свет леди Радуги погас. Душа окаменела...
– Нет, только не это, – шевельнулись твёрдые губы почти беззвучно. – Милая, не смей! Не вздумай...
За спиной раскрылись огромные кожистые крылья. Забыв о гонце и о своём войске, Злата взмыла в небо с одной лишь мыслью, бившейся в висках: «Не умирай... Только живи!»
Она летела быстрее мысли. Под нею раскинулась Прекрасная страна, но что в ней творилось! Огненный червь войны пожирал эту поцелованную солнцем землю, оставляя после себя пепелища. Горе и смерть царили всюду. Сердце Златы сперва тронуло дыхание гнева, а потом захлестнула ледяная, мертвящая ярость. Кто бы ни был враг, сотворивший всё это, он должен был поплатиться за содеянное и исчезнуть с лица земли.
Прекрасная страна корчилась в агонии, её столица пала. С горящим от боли и тревоги сердцем Злата отыскала дом леди Радуги. Деревня по соседству была сожжена, но жилище волшебницы и сад вокруг него уцелели. Под ногой у Златы захрустели осколки хрустальных сосудов, в которых когда-то сиял разноцветный огонь... Словно одна сплошная рана, заныла душа девушки-дракона, но слёз не было, только челюсти стиснулись в жажде отмщения за любимую. А в спальне между тем послышался звук, и Злата тут же устремилась туда. Там пряталось семейство охотника Ореха; завидев незнакомца в боевом драконьем снаряжении, веснушчатая Ягодка заслонила собой детишек.
– Господин, не убивай нас, пожалуйста, – залепетала она бескровными от страха губами.
– Не собираюсь я вас убивать, дурёха, – сказала Злата. – Не бойся, я Драко, друг леди Радуги. Где она?
– Ах, господин Драко, прости, я не узнала тебя! – от облегчения женщина осела на пол, и ребятня её обступила, прильнув к матери кучкой. – Беда с нашей радужной леди, беда... В город отправилась она, да только оттуда не вернулась... Люди говорят, что её какой-то злой и чёрный, как ворон, колдун погубил, заживо сжёг... А иные сказывают, что жива она, во дворце короля пленённая лежит, в цепи закована, вся израненная! Уж и не знаю, каким слухам верить!
Не теряя ни мгновения, Злата полетела к дворцу Кипариса. Сердце отказывалось верить в гибель любимой, оно стучало надеждой, а внутренний огонь рвался наружу, готовый изничтожить всякого, кто встанет на пути. Пролетая мимо огромных окон тронного зала, Злата увидела две чёрные фигуры, склонившиеся над третьей, лежавшей на дубовом столе... Один – чернобородый, второй – худой, носатый, точь-в-точь ворон. А третья фигура... Лучше бы глаза Златы ослепли, чем увидели это. На столе лежал кто-то обожжённый с головы до ног, лишь лицо и грудь пострадали меньше всего. В этом покрытом чёрно-красными корками мученике Злата узнала леди Радугу.