Главной движущей силой всех мировых явлений Гераклит считал некий общекосмический закон – логос, который может быть понят и как «учение», и как «разумное слово», и как «соотношение». Таким же космическим основанием всего материального мира он считал огонь, вероятно, за его подвижность и изменчивость. Однако наш земной огонь – всего лишь одно из многих проявлений огня космического, дающего жизнь всему живому. Впрочем, к огненной стихии Гераклит причислял и дневной свет, сравнивая его и ночную тьму с циклами человеческой жизни: «Человек – свет в ночи: вспыхивает утром, угасает вечером». Вообще же в цепи природных противостояний все благое связано с огнем, светом, горением, теплом, согреванием. Все это порождает положительное «сухое» начало. Противостоит этому холодное, темное, застывшее. Оно порождает отрицательное «влажное» начало. Эти начала также находятся в постоянной борьбе и взаимопритяжении, что можно видеть на примере человеческого общества: душа мудреца, по Гераклиту, является светлой и сухой, а души черни – темными и влажными. В этой связи любопытна история смерти Гераклита. Как сообщает один древний источник, Гераклит в конце жизни, по иронии судьбы, заболел водянкой. Когда же он спросил врачей, могут ли они «проливной дождь превратить в ливийскую пустыню», они ответили отрицательно. Тогда он занялся самолечением: приказал своим рабам обмазать себя коровьим навозом и в таком виде улегся на солнцепеке. Однако победить водянку подобным способом оказалось невозможно – через два дня после этих «процедур» Гераклит скончался.
Парменид
(ок. 540–470 до н. э.)
«Есть только бытие»
Парменид, родом из г. Элеи, оказал не просто значительное влияние на греческую философскую мысль – он в прямом смысле совершил революционный переворот во всей античной философии. Именно с него начинается глубокая и основательная разработка вопросов и проблем «Бытия», т. е. материальной основы всего сущего. Отныне «центр тяжести» греческой мысли перемещается с размышлений о первоначале природы на всю совокупность физических элементов мира, т. е. на природу и ее бытие в целом. Ксенофан, учитель Парменида, рассматривал лишь свойства Единого (бога) и не задавался вопросами об условиях его существования. Однако представление о боге, которого мы не можем видеть, остается всего лишь гипотезой, предположением, пусть даже и весьма вероятным. Поэтому Парменида, напротив, интересовало само бытие – то, что непосредственно существует и может быть познано. Для него было совершенно очевидно, что Единое и условия его бытия должны совпадать, т. к. бог не может находиться в том, что ему не соответствует. Стало быть, если мы получим ответ на вопрос о сущности земного бытия, то сможем представить себе не только картину мироздания, но и само Единое. А следовательно, единственно достойной темой философствования должно стать бытие во всей его совокупности.
Надо сказать, что по логичности и последовательности мышления с Парменидом мало кто мог сравниться. Давайте проследим за ходом его мыслей. Во-первых, он обратил внимание на тот факт, что многие мыслители прилагают огромные усилия для размышлений и описания того, чего в реальности ни увидеть, ни познать невозможно. Все эти несуществующие вещи, согласно его мнению, – суть пустота, бессмыслица, ничто. Но как же может человеческий разум, восклицает Парменид, думать о «ничто»?! Это равносильно тому, что он вообще ни о чем не думает. Именно так рождаются на свет всевозможные предположения, домыслы, слухи и просто нелепицы. Поэтому Парменид четко и однозначно заявляет: нельзя ни мыслить, ни говорить о том, чего в действительности не существует! Единственным предметом изучения и размышления может быть только то, что поддается нашему чувственному восприятию, т. е. материальное бытие.
Во-вторых, утверждает Парменид, нельзя иметь одновременно два противоположных суждения об одном и том же предмете: либо сто драхм лежат в моем кармане, либо их там нет. Это полностью соответствует т. н. логическому принципу непротиворечия. Но мы только что выяснили, что существует только бытие. Отсюда вывод: если есть только бытие, значит, нет никакого небытия!
Далее, если существует только бытие, заполняющее собой все мироздание, то как же можно думать, что оно когда-то могло из чего-либо возникнуть и со временем должно куда-то исчезнуть? Думать, что бытие возникло из небытия – абсурд. Если же оно возникло из другого бытия – опять абсурд, т. к. это значит, что оно уже было. То же с исчезновением – уйти в небытие бытие не может, т. к. его не существует. Уйти в другое бытие означает остаться. Стало быть, делаем еще один вывод: бытие вечно и неизменно.
Далее, если бытие вечно и неизменно, то, следовательно, оно не может ни передвигаться с места на место, ни делиться на части. В самом деле, если мы представим себе, что бытие передвинулось из точки А в точку В, то это означает отсутствие его в точке А. Но ведь всякое отсутствие бытия есть небытие, чего быть не может. И еще: если мы разделим бытие, к примеру, на две равные части, то будем вынуждены признать, что между ними образовался «бытийственный провал», пустота. А это есть небытие. Следовательно, снова делаем вывод: бытие неподвижно и однородно.
Далее, если бытие неподвижно, вечно и неизменно, то никак нельзя представить его в каком-либо прошлом времени. Действительно, говорит Парменид, никакого прошлого уже не существует, поэтому его и не может быть. Та же логика верна и для будущего – его еще не существует, следовательно, и о нем не может быть речи.
Бытие, таким образом, может вечно пребывать только в настоящем. Из этого следует вывод: бытие находится вне времени.
И наконец, согласно Пармениду, бытие со всеми вышеописанными характеристиками не может быть ограниченным, ибо любая граница, предел подразумевают окончание чего-либо и начало чего-то другого или пустоты. А это в нашем случае невозможно. Таким образом, делаем последний вывод: бытие безгранично, бесконечно.
Итак, после цепи строго последовательных логических умозаключений Парменид приходит к следующему представлению о бытии: вся физическая природа (живая и неживая) есть единая, однородная, неподвижная, неизменяющаяся и вневременная «масса». Иными словами, ничто в этом мире не должно двигаться, видоизменяться, появляться и исчезать. В окружающей действительности не должно наблюдаться многообразия форм и содержаний, полифонии звуков, палитры цветов и запахов. Человек не может что-либо ощущать, воспринимать, переживать, чувствовать. Здесь, как мы видим, Парменид попадает в весьма затруднительное положение: логика диктует одно, а повседневная реальность свидетельствует совершенно о другом… Однако Парменид не был бы гениальным мыслителем, если б не нашел изящного и эффектного выхода: все разнообразные явления, которые наблюдаются в жизни, суть всего лишь видимость для несовершенного человеческого разума. Несведущим людям только представляется, что они двигаются, чем-то занимаются, что-то ощущают. На самом же деле ничего в жизни не происходит, все неподвижно, неизменно. Легко догадаться, какую бурю эмоций вызывали такие утверждения – от прямого возмущения до язвительных насмешек и откровенных издевательств. Известен даже такой античный анекдот. Однажды Парменид в горячем споре с критиками своего учения настолько энергично жестикулировал, что вывихнул себе плечо. Когда же он попросил, чтобы ему скорее позвали врача-костоправа, то его оппоненты в ответ только рассмеялись: «Зачем тебе врач, Парменид?! Ведь твой вывих и твоя боль тебе только представляются…»
И все же, несмотря на явные нестыковки, теория Парменида несла в себе одно положение, имевшее принципиальное значение для развития философии, – о фактическом равенстве между материальным бытием и человеческим мышлением. В самом деле, если мыслиться может только то, что реально существует, а существует, как мы выяснили, только бытие, то это означает, что никакой разницы между мыслью и вещью нет. Это важнейшее положение со временем привело к появлению таких самостоятельных разделов философии, как гносеология, т. е. учение о познании окружающей действительности, и онтология – учение о бытии в целом.
В заключение необходимо отметить, что, как это ни странно, Парменид помимо ожесточенных критиков имел и верных последователей. Один из них – его соотечественник Зенон, – был настолько искусен в защите идей учителя, что своими аргументами поставил в тупик многие поколения греческих мыслителей.
Зенон Элейский
(ок. 510–450 до н. э.)
«Ахиллес никогда не догонит черепаху!»
Зенон прославился не только как яркий и оригинальный мыслитель, но и как самоотверженный тираноборец. По преданию, он участвовал в заговоре против тирана Элеи Неарха, но был схвачен и посажен в тюрьму. Как сообщает древний автор, когда на допросе у Неарха «его стали спрашивать о сообщниках и об оружии… он донес на всех друзей тирана с тем, чтобы оставить его в одиночестве, а потом, заявив, что он-де должен кое-что сказать ему на ухо кое о ком, укусил тирана за ухо и не отпускал до тех пор, пока не был заколот…»
Главной своей задачей Зенон считал защиту учения Парменида о неизменном, неподвижном, бесконечном и вневременном бытии. Причем делал он это весьма остроумно и оригинально. Для придания большего эффекта Зенон старался опровергнуть доводы оппонентов с помощью парадоксальных примеров из повседневной жизни. При этом получалось, что, размышляя логически, мы приходим к одному выводу, а реальность нам демонстрирует нечто совершенно противоположное. Таким образом оппонент оказывался в тупике – прием этот по-гречески так и называется – «апори́я», что значит тупик, безвыходное положение. В сущности, эти апории представляют собой описание каких-либо бытовых ситуаций, на примере которых Зенон доказывал правильность идей Парменида и одновременно абсурдность положений его критиков. Всего до наших дней дошло не более пяти-шести апорий, но и этого вполне достаточно, чтобы почувствовать стиль и характер зеноновской аргументации. Каждая апория посвящена той или иной конкретной проблеме относительно свойств бытия. Так, например, Парменид утверждал, что бытие неподвижно, т. е. в реальности никакого движения нет. Естественно, это вызывало споры и несогласие. Для защиты этого тезиса Зенон придумал апорию «Дихотомия» (разделение). Вот, вкратце, ее содержание. Положим, некто решил двинуться в путь. Но он, по Зенону, никогда не сможет этого сделать, более того – даже шагу ступить будет не в состоянии. Когда же его просили это доказать, Зенон говорил следующее. Если рассуждать строго логически, то, прежде чем пройти все расстояние, человеку необходимо сначала преодолеть половину пути, потом половину этой половины, затем половину следующей половины и т. д. Процесс этот, утверждает Зенон, бесконечен, ибо любую величину можно делить до бесконечности. Вот и получается, что мы никак не можем помыслить движение.
Впрочем, иногда Зенон великодушно принимал позицию оппонентов, но только для того, чтобы подарить им, в конце концов, «Троянского коня» в виде своей самой знаменитой апории – «Ахиллес и черепаха». Вот ее содержание. Предположим, говорил Зенон, что вы правы и движение возможно. Тогда давайте представим себе, как Ахиллес пытается догнать черепаху, которая уже успела уползти на какое-то расстояние. Но пока он доберется до места, где она только что была, черепаха проползет еще какой-то отрезок пути. Значит, ему снова придется ее догонять, и это будет повторяться вновь и вновь, до бесконечности. Следовательно, Ахиллес никогда не сможет ее настичь! Нам лишь кажется, что быстрое догоняет медленное, на самом же деле для подлинной мысли нет ни медленного, ни быстрого…
Из этих апорий о движении Зенон делал один общий вывод: либо движения вообще не существует, либо, однажды начавшись, оно никогда не может закончиться. Но т. к. «железная логика» Парменида о свойствах бытия доказывает безусловную невозможность того, чтобы оно было подвижным, то, следовательно, верно первое положение.
Интересна и еще одна известная апория, связанная одновременно и с проблемой движения, и с проблемой времени, – «Стрела». В ней говорится о том, что стрела, выпущенная из лука, на самом деле никуда не летит, а покоится на месте. В самом деле, говорит Зенон, относительно данной стрелы никакого прошлого момента не существует, потому что он уже прошел. Точно так же и с будущим моментом – его не существует, потому что он еще не наступил. Для всякой якобы летящей стрелы, уверяет Зенон, существует только один момент – вечное и неизменное «настоящее». Значит, она вообще не движется…
Не будем слишком строги к рассуждениям и аргументам первых в истории человечества мыслителей. Тем более с высоты двадцати пяти столетий. Это были только начальные шаги Разума в попытках познать мироздание и его законы. Необходимо также помнить, что для древних греков особое значение имели логичность и последовательность, ход и стиль мышления. Немалую роль в спорах играли также наглядность и остроумие приводимых примеров и доводов. И вообще, греки всегда высоко ценили мастерски поставленную и оригинально решенную задачу. В конечном счете, надо понять, что во всех зеноновских апориях заключается один весьма важный психологический урок. Любому человеку (тем более мыслителю) полезно хотя бы раз, пусть даже ненадолго, усомниться в очевидных истинах. И не менее полезно научиться эти истины отстаивать!
Эмпедокл
(ок. 490 – ок. 430 до н. э.)
«Любовь и Вражда всему причина»
Жизнь. Родом из г. Акригента. Выдающийся мыслитель, государственный деятель, поэт, целитель и даже чудотворец. Современники называли Эмпедокла божественным – вероятно, не только за мудрость, но и за величественный вид. Внешность его, по описаниям, действительно должна была производить впечатление! Царственную осанку дополняли пышные длинные волосы, украшенные дельфийским венком. Пурпурный плащ он подпоясывал золотым ремнем, а на ногах его всегда были медные сандалии. При этом «с виду он всегда был сумрачен и всегда одинаков».
Прославился Эмпедокл среди сограждан благодаря многочисленным оригинальным решениям сложных государственных проблем. Так, например, однажды в соседнем с Акригентом городе Селинунте «от зловоний ближней реки начался мор, и люди умирали, а женщины выкидывали». Тогда Эмпедокл распорядился подвести к зараженной реке две соседние речки, вследствие чего смешанная вода очистилась и река стала прежней. Благодарные селинунтяне буквально молились на Эмпедокла, как на бога. В другой раз, уже в окрестностях самого Акригента, из-за сильных ветров с гор начал гибнуть урожай плодовых деревьев. И вновь выручил Эмпедокл – «он приказал содрать с ослов шкуры и сделать меха, которые он расставил вокруг холмов и горных вершин, чтобы уловить ветер; и ветер унялся, а Эмпедокл получил прозвание „ветролов“». Впрочем, апофеозом его славы стали не государственные дела, а воскрешение умершей женщины, о чем единодушно свидетельствуют почти все древние авторы.
Что касается его образа жизни, то Эмпедокл был очень умеренным и при этом щедрым человеком. Так, будучи довольно состоятельным, «он из своих богатств дал приданое за многими бесприданницами своего города». Роскошь презирал, а про многих сограждан, любивших излишества, говорил так: «Акригентяне едят так, словно завтра умрут, а свои дома строят так, словно будут жить вечно!»
Учение. Эмпедокл был согласен с Парменидом в том, что из ничего не может возникнуть что-либо, что существует только бытие и не существует смерти и рождения. Однако он расходился с ним в вопросе о возможности движения. Отрицание факта движения, говорит Эмпедокл, не просто противоречит здравому смыслу, но и создает явные затруднения для дальнейшего философствования. Зачем спорить с тем, что совершенно очевидно?! Необходимо найти компромиссный вариант решения этой проблемы – не в ущерб ни логике, ни фактам жизни. Но коль скоро надо примирить две противоположности, то одну из них следует рассмотреть по-новому. Факт движения неоспорим. Стало быть, необходимо изменить представление о бытии, а для этого надо еще раз внимательно всмотреться в его остальные свойства – единства, бесконечности, однородности, вневременности. В этом случае мы видим, что с признанием факта движения уже становится невозможным утверждение о единстве и однородности бытия. Отсюда вывод: