В событии выставления напоказ я и другой оспаривают факт собственной конечности, разделяют этот факт друг с другом. Отношение лицом-к-лицу открывает не только собственную конечность каждого, но также разделение этой конечности с другими. Вот почему в отношении лицом-к-лицу подрывается прежде всего «автаркия абсолютной имманентности». Такому сообществу соответствует «эксплозивная коммуникация», в основании которой лежит не язык, смысл или истина бытия, а выставление к собственным границам (к смерти). В основе такого сообщества лежит «совсем необязательно слово или молчание, само по себе представляющееся и основой, и запинкой, а открытость смерти, но уже не меня самого, а другого, чье живое присутствие является вечным и невыносимым отсутствием… И это отсутствие другого должно быть испытано в самой жизни…»11
Вместо идеи индивидуальной имманентности мы имеем разделение конечности, разделение, которое остается конечным, поскольку оно не может быть завершено. Конечное существование предшествует желанию соглашения, единства, тождества и подрывает возможность такой совершенной формы разделения. Разделение, конституирующее сообщество, не есть ни общность, ни присвоение объекта, ни самопризнание, ни даже коммуникация между субъектами. Только выставление человеческой конечности напоказ обеспечивает совместность субъектов и устанавливает между ними связь или связность, сохраняя при этом сингулярность их существования. Разделение имеет место не между равноположенными субъектами, ибо субъекты как субъекты ничего не разделяют, да в этом и нет необходимости, коль скоро речь идет о субъектности субъекта: разделение имеет место только на внешней границе субъектности, где конечное существо бесповоротно преодолевает самое себя.
«Бытие-вместе» не сводится к традиционной формуле «общего бытия». Различие между этими двумя формулировками заключается в сингулярности конечного существования. Существование имеет место только на уровне конечных индивидов. Следовательно, бытие-вместе – не общее бытие или общая субстанция. Бытие-вместе не означает обладание одним, общим бытием, не конституируется общей субстанцией, если даже такой субстанцией выступает общее пространство или общее место. Бытие-вместе реализуется в этом «в», в этом «между» общим и единичным, прерывным и непрерывным, тождеством и различием, согласно которому дается «со-ответствие». Бытие-вместе реализуется в этом «со-ответствии», поскольку оно опространствливает, а опространствливая, открывает непрерывность. Сообщество и есть пространство такого опространствливания.
«Вместе» означает то, что не принадлежит ни внутреннему, ни внешнему. «Вместе» есть модальность различения, а вовсе не субстанциональное образование и не отношение (логическое, механическое, мистическое и т. д.). «Вместе» имеет место, когда внутреннее как внутреннее становится внешним. То есть когда внутреннее, не будучи каким-то общим внутренним, дается как внешняя внутренность: «…Бытие в-месте, или “Mitdasein”, или “совместность”… не значит быть одним или попросту быть многими: это значит быть многими, выставленными друг другу напоказ. Это размещение, опространствливание существований… Пространство между нами – пространство не-пребывания-тем-же-самым и пребывания во взаимном показе: эта экспозиция, или совместность… есть некоторый предел в том смысле, что граница совмещает две разные вещи или два разных участка. Она совмещает их, но также разделяется “между” ними. Она одна и две одновременно, она “внутри” и “вовне”, она закрыта и открыта»12.
«Вместе» означает не быть собой, не иметь никакой сущности ни в себе, ни в другом. Не иметь никакой сущности вообще, содержать собственную индивидуальность как инаковость, причем таким образом, что никакой субъект, никакая субстанция не могут представлять эту инаковость в себе или как таковую, или как собственную самость другого, или как Другого вообще. Инаковость собственного существования имеется только как совместность. Тогда сообщество – это сообщество других, что вовсе не означает, что некоторые люди обладают общей природой или сущностью вопреки их различию. Инаковость не есть общая субстанция, а наоборот, она есть несубстанциональность каждой индивидуальности и ее отношения с другими. «Сообщество – это то, что всегда имеет место через других и для других. Оно не есть пространство определенных я – субъектов или субстанций, которые располагаются у самого основания бессмертия, – но таких “я”, которые всегда “другие”… Если сообщество открывается в смерти других, то это потому, что сама смерть есть настоящее сообщество “я”… Это не есть общество, соединяющее различные я в некоторое Я или, больше того, в некоторое “Мы”. Это сообщество других. Подлинное сообщество mortal being, или смерть как сообщество, устанавливает их невозможную общность. Сообщество, таким образом, занимает некоторое сингулярное пространство: оно приписывает себе невозможность собственной имманентности, невозможность общественного бытия в форме субъекта»13.
Традиционные понятия сообщества, обладающего общим бытием, и индивидуальности как неделимости, отделенной от других индивидов, представляют собой две стороны одной медали. И в том и в другом случае традиция оставляет в тени факт или фактичность существования – конечность существования. Эта фундаментальная конечность существования оставалась незамеченной во всех теориях индивидуальности. Но если сообщество конституируется не общим бытием, а бытием-в-месте, выставленностью друг другу напоказ, тогда необходимо пересмотреть и традиционное понятие индивидуальности.
Нанси ясно дает понять, что понятие индивидуальности, абсолютно отделенной от других, является самопротиворечивым понятием, поскольку для того, чтобы отделение было абсолютным, т. е. исключало связь с другими, граница, обеспечивающая это отделение, должна удвоить себя как граница, будучи не только границей чего-то, но и границей границы. Она должна закрывать саму себя, т. е. она не просто должна закрывать, ограничивать, скажем, какую-то территорию, но, чтобы это ограничение было абсолютным, граница должна ограничивать и саму эту границу. Однако это противоречит определению границы, поскольку граница ограничивает то, что за границей. Таким образом, она лишается собственных характеристик как границы. Следовательно, граница, согласно своему собственному определению, выставлена к внешнему. Но если то, что ограничивает меня, выставлено к внешнему, тогда я не могу быть полностью отделенным от внешнего.
Отсюда следует вывод: сообщество не есть совместность индивидуальностей, поскольку индивидуальность как таковая дается только внутри этой совместности. Совместность конституирует индивидуальность, но не наоборот, и индивидуальность, возможно, есть граница сообщества. Но сообщество – вовсе не сущность, априорно заданная индивидам, ибо сообщество и складывается из коммуникации сингулярностей. Сингулярность подразумевает нечто большее и нечто меньшее, чем индивидуальность. «Под “сингулярностью” понимается то, что каждый раз заново образует точку экспозиции, прочерчивает пересечение пределов, в направлении которых осуществляется каждый раз акт открытия. Быть обращенным к… значит пребывать на пределе, там, где внутреннее и внешнее даны одновременно, где ни внутреннее, ни внешнее не даны как таковые… Обращенность существует до любой идентификации, сингулярность не является идентичностью, она представляет собой саму эту обращенность в ее точечной актуальности»14.
Сингулярность – это полная противоположность, «перевернутая фигура» картезианской субъективности. Тогда как картезианский субъект субъективируется только абсолютной изоляцией от других субъектов и от остального мира, сингулярность всегда является на границе с другой сингулярностью. Связь между сингулярностями осуществляется в форме несвязности, поскольку каждая из них отделена от другой границей, более того, она сама и есть эта граница. Сингулярность субъекта, строго говоря, не является так, как если бы она была абсолютно изолированным и независимым существом. Сингулярность всегда «со-является». Сингулярные субъекты всегда выставлены друг другу напоказ; их сингулярность всегда является вместе с другой сингулярностью, в сообществе, не отрицающем, а скорее утверждающем конечность их существования. Имеется «первичная социальность», и она вовсе не является обязательным исполнением имманентной общности. «…Следовательно, сообщество означает, что сингулярное существо со-является только с другим сингулярным существом и… то, что… может быть названо первичной или онтологической социальностью, в своем принципе выходит далеко за пределы простой темы человека как социального существа (zoon politikon вторично по отношению к этому сообществу)»15.
Такой способ бытия сообщества предполагает, что общей самотождественной субстанции, присущей сингулярностям, не существует. Это сообщество без общего, без тождества, без объединяющего начала и имени. Конечность, или бесконечное отсутствие бесконечного тождества, есть то, что составляет сообщество. Но если конечность есть единственное, что мы разделяем, тогда сообщество не производит себя как работу или через работу. Неспособность производства никакой работы, кроме работы смерти, только и описывается и осознается как сообщество.
Но если вся «субстанция» сообщества состоит в бытии-вместе, в его опространствовании, тогда оно «выставлено» собственной событийности или историзации. Именно как событийность сообщество исторично, т. е. выставлено самому себе, и в этом «со», в этом саморазличении постоянно трансформируется смысл «общего». Сообщество неисторично, если в качестве основания оно опирается на регулятивную цель или на представление об утраченной общности. Сообщество предъявляет нам новую форму историчности. История – это не то, что имеет место во времени, а само событие времени-пространства, каждый раз абсолютно сингулярное. Это время-пространство, которое в одно и то же время делает возможным и ниспровергает хронологическое время и, стало быть, время мира.
1.3. Существование, свобода, смысл
Мы имеем две формально онтологические возможности понимания бытия. Согласно первой возможности, бытие – это основание или причина сущего. Если же мы будем придерживаться второй возможности, бытие будет рассматриваться как основание сущего в смысле принадлежности. То есть бытие каждый раз бытие именно этого сущего. А это, в свою очередь, означает, что сущее структурируется ничто. Бытие сущего, структурированного ничто, и есть не что иное, как экзистенция (существование). Существовать – это быть открытым к бытию или истине бытия. Существование есть не что иное, как это открытие, это зияние, выставленность к ничто, выдвинутость в отсутствие основания. Вопрос о бытии, или смысле, или истине бытия имеет место, потому что в самом нашем существовании само бытие под вопросом. Но бытие может вопрошаться лишь постольку, поскольку мы открыты к бытию, мы и есть эта открытость к бытию, «выставленность напоказ». Последняя в силу своей избыточности относительно любого сущего никогда не становится предметом познания и никогда не превратится в известное отношение объективации и репрезентации.
Существование здесь не есть диалектическое обращение ничто в бытие и снятие ничто в позитивности наличного бытия. Скорее, существование предстает как углубление и интенсификация ничто вплоть до его утверждения. Интенсификация ничто не отменяет его ничтожности. В этом и заключается свобода существования. Свобода, как говорит Гегель, – это самоуглубляющееся ничто: «Высшей формой ничто, взятого для себя, была бы свобода, но свобода есть отрицательность, которая углубляется в себя, чтобы достигнуть наивысшей интенсивности, а потому есть как раз абсолютное, утвердительное (Affirmation)»16. Поскольку существование не выводится из и не сводится к сущности, не предшествует и не следует сущности (две симметричные формулы эссенциализма и экзистенциализма – для эссенциализма первым приходит «сущность», а для экзистенциализма – существование), постольку существование является своей собственной сущностью. Существование – это всегда безосновное существование. Отношение к не-основанию есть отношение сущего к себе самому. Подобное отношение формирует не-субъективируемый (не-феноменологизируемый, неэкзистенциальный и в целом – не-антропологический) способ бытия сингулярного существования. Если отношение к не-основанию не-субъективируемо, не-индивидуализируемо, тогда свобода не может быть свойством человека в форме голого произвола или осознанной необходимости: свобода – это фундаментальная модальность бытия, раскрытия сущего как такового.
В философии, от Аристотеля до Гегеля и Ницше, вне зависимости от того, идет ли речь о коллективной или индивидуальной свободе, о свободе как сущности или существовании, она всегда мыслится с точки зрения необходимости. Но безосновность и безсущностность существования обязывает нас мыслить свободу из отсутствия или нехватки какой-либо необходимости. Когда все метафизические и современные детерминистические объяснения потерпели крах, единственное, что остается, – фактичность мира без трансцендентального смысла и достаточного основания. Это мир, в котором ничего не происходит с необходимостью: мир как событие. Мир, в который мы «брошены» как конечные и случайные существа.
Только конечное существо, т. е. существо, выдвинутое в ничто, может быть свободным. Следовательно, вопрос заключается в освобождении человеческой свободы от имманентности бесконечного основания и, стало быть, от ее собственной проекции в бесконечность, когда трансценденция существования трансцендируется и тем самым аннулируется. Речь идет о свободе существования, поскольку свобода – это основное содержание существования. Безосновная свобода существования предшествует свободе субъекта в качестве условия возможности субъективной свободы и заранее отменяет всякую имманентность или сущность субъекта. Эта свобода существования не является свойством или качеством субъекта. Наоборот, из этой априорной свободы субъект всегда уже получает свою свободу, которую затем он может присвоить, как если бы она была его собственностью. Хайдеггер пишет: «Человек обладает свободой не как свойством, а как раз наоборот: свобода… владеет человеком и притом изначально, так что исключительно она гарантирует человечеству соотнесенность с сущим в целом как таковую, соотнесенность, которая обосновывает и характеризует историю»17. Свобода – это не свойство, благодаря которому человек субъективируется, или индивидуализируется. Но свобода – это и не чистая гетерономия, посредством которой человек диалектически снимает свое экстатическое внешнее в имманентности самополагания. Свобода, прежде всего, полагает различие, разделение, бытиевне-себя, внеположнность: разрыв между субстанцией и тем, что больше не имеет сущности, т. е. существованием. «Свобода – это основное содержание существования. Это основание существования, состоящее в том, чтобы быть без всякого основания. Свобода есть то, что является изначально данным существованию. Свобода не есть исключительное подчинение закону самости, свобода есть исключительное подчинение существованию, как не имеющему основания, как не являющемуся ни субстанцией, ни субъектом»18.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.