Убедившись, что мне нечего сказать в ответ, он махнул револьвером в мою сторону и рявкнул молодому человеку рядом со мной, чтобы тот кинул ему мою сумочку. Как и все, что теперь было связано со мной, она, отделанная зелеными и черными блестками, тоже отливала павлиньим синим цветом. Сумочка кувыркалась в воздухе, посверкивая, как только что сброшенная змеиная кожа. Мужчина с кривой усмешкой неловко поймал ее, открыл, заглянул внутрь и тут же выронил с невольно вырвавшимся возгласом.
Больше никто не кричал. Только потрескивал остывавший в духоте туннеля перегретый двигатель машины. Я наклонилась вперед, чтобы посмотреть, какая часть содержимого сумочки могла вызвать столь приятную сейчас передышку от разрывавшего голову на части крика.
Вещи из моей сумочки рассыпались по асфальту. Согласно водительскому удостоверению, меня в самом деле звали Павлиной – проклятье, наложенное, должно быть, родителями с идиотским пристрастием к орнитологии. Тюбик губной помады, гигиенические салфетки, набор ключей на кольце, кошелек. Небольшой полиэтиленовый пакетик с неизвестного назначения желтым порошком. Человеческий палец, все еще розовый и окровавленный, с рваными краями там, где его отпилили от чьей-то руки, завернутый в белый носовой платок.
Я подняла взгляд и увидела, что мужчина с револьвером вытаращил на меня полные неподдельного страха глаза.
– Проклятье! – скрипучим голосом сказала я, сдергивая с рук одну за другой потемневшие от крови шелковые перчатки и вытягивая вперед кисти, чтобы на них надели наручники. – Думаю, вам лучше немедленно меня арестовать.
Проблема с внезапным перемещением в новое тело состоит в том, что никогда не знаешь, в каких переделках это тело успело побывать.
Глава 8
Когда горячие лучи заката окрасили покрытие дороги передо мной в розово-красные тона, я посчитала, что нахожусь где-то на полпути к Эдрине. Стоило ненадолго закрыть окно, как стойкие запахи взятой напрокат машины – ароматы освежителя воздуха и средства для чистки салона – снова ударяли в нос. По радио передавали документальную передачу об экономических последствиях «Арабской весны», затем из динамиков полились песни о потерянной и обретенной любви, о сердцах, разбитых или соединившихся вновь. У встречных машин, двигавшихся с запада, были включены фары, и еще до того, как солнце скрылось за горизонтом, все вокруг поглотили черные облака.
Когда начали меркнуть последние краски дня, я остановилась у заправочной станции, расположенной на залитой галогеновым светом площадке, помимо бензина, в заведении был пункт быстрого питания, игровые автоматы и прочие развлечения. Я заказала кофе, турецкую лепешку пиде и шоколадный батончик, в котором насчитала ровно три изюминки, села у окна и стала смотреть в него. Мне не нравилось собственное лицо, которое я видела в отражении. Оно казалось лицом человека, не чувствующего угрызений совести.
Автомагистраль О-3 всегда загружена, и хотя первым пунктом в западном направлении на указателях значился Эдрине, следуя по ней дальше, можно было попасть и в Белград, и в Будапешт, и в Вену. Это шоссе было полно скучающих водителей-дальнобойщиков, для которых великолепный мост, соединяющий Азию с Европой высоко над проливом, являл собой всего лишь досадное сужение дороги, а при взгляде на Айя-Софию на берегу бухты Золотой Рог в голову приходила одна мысль: «Еще десять часов, и я дома…»
В магазин при заправке ворвалась семья – шесть человек из пятиместного автомобиля. Они напоминали заключенных, которых ненадолго выпустили из камер. Родители и достойная сострадания бабушка, настоявшая, чтобы ее взяли с собой, громко ссорились, в то время как дети охали, открыв для себя, что в их жизни не хватало именно такого водяного пистолета и восхитительного бинокля с двукратным увеличением.
Мне нужно было избавиться от своей машины, и чем скорее, тем лучше.
Интересно, подумала я, когда человек, чье лицо я видела отраженным в стекле, принял это решение? Возможно, примерно в тот момент, когда предпочел не принимать медленно действовавший, но смертоносный яд.
Или же в то мгновение, когда на молчавший до того телефон пришло сообщение: «Цирцея».
Но, как только я поняла это, я уже оказалась не одна. Подошедший мужчина спросил, который час. Я не знала. Направлялся ли я в Эдрине? Нет, не направлялся. Все ли со мной в порядке? Я выгляжу… словно сам не свой. Со мной все было прекрасно. Просто я обдумывал глубоко личную проблему.
Никто не станет мешать, если ему скажут, что обдумывают нечто личное. Он оставил меня в покое.
На полутемной стоянке громко ссорилась влюбленная пара: их столь прекрасному прежде роману нанесла глубокую травму необходимость в темноте рассмотреть карту. Я снова села за руль, включила радио погромче, опустила все стекла, чтобы впустить побольше прохладного воздуха, и поехала на север в сторону Эдрине.
Глава 9
Эдрине мне всегда нравился. Когда-то любимое место отдыха султанов и высшей знати, в последнее время оно пришло в полнейшее запустение, но выглядело как обедневший старик, умевший не стыдиться своей дырявой одежды, а носить ее с достоинством. Зимой наледь покрывала серой коркой поля по обе стороны от прямого и широкого, в четыре полосы, шоссе. Зато летом юноши и мужчины собирались здесь на ежегодные соревнования по борьбе. Сверкали натертые специальным маслом торсы и даже ягодицы, руки в прочном захвате смыкались вокруг выгнутых спин соперников, когда они падали и начинали кататься по песку. У меня никогда не возникало соблазна принять в этом участие, даже если я находилась в мощном теле атлета. Разумеется, городок не мог похвастаться таким же обилием туристических приманок, как Стамбул, если не считать мечети с серебряным куполом, построенной еще одним Селим-султаном, которому так нравился мрамор, и приятного на вид старинного здания больницы, основанной Баязидом, любившим не только побеждать, но и исцелять. Во всем здесь ощущалось единство цели и планировки для ее достижения, и это напоминало приезжему, что Эдрине не нуждался в пышности, чтобы оставаться великим.
Я припарковала машину у фонтана, украшенного гигантскими металлическими подсолнухами. Достала из багажника сумку, вложила сто лир в один из паспортов и сунула в боковой карман, нацепила браслет от наручников на правое запястье, убрала ключ от них во внутренний карман куртки, опустила рукав как можно ниже, чтобы скрыть стальной блеск, повесила сумки на плечи и пошла вдоль тихой вечерней улицы.
Современные натриевые лампы светили со стен, на которых когда-то горели факелы. Кое-где даже еще виднелись ржавые железные крюки. Жилой комплекс «Магнолия» окружали нарядно украшенные резьбой особняки XIX века, ныне тоже разбитые на квартиры для больших семей – за балконными дверями мерцали серо-синие отсветы телевизионных экранов. Кошка зашипела на меня, прячась где-то за вывешенным для просушки бельем. Мчавшийся на большой скорости автобус гудком клаксона предупредил о своем приближении чересчур расслабленного мотоциклиста. Владелец ресторана прощался со своими дорогими гостями, которые неспешно направились через затемненный город по домам.
Я шла в сторону подсвеченной белым прожектором мечети Селима, поскольку именно там, где стоят монументы, увековечившие расточительность правителей, следует в первую очередь искать отели.
Клерк службы размещения дремал перед телевизором, по которому шел полный драматизма старый сериал о двух неотличимых друг от друга братьях-близнецах – их играл один актер. В финальной сцене они стояли рядом на вершине холма и пожимали друг другу руки. Причем в левой части экрана погода была пасмурная, даже предгрозовая, а в правой – прохладная, но ясная. В том месте, где руки соприкасались, отчетливо виднелась вертикальная линия, разделявшая и небо, и землю. Побежали титры, и клерк заерзал в кресле. Я положила на стойку канадский паспорт и спросила:
– Есть номер для меня?
Клерк прочитал имя и фамилию в паспорте очень тщательно, стараясь правильно произнести каждый слог.
– Натан Койл?
– Да, это я.
Канадцев все любят.
Отель был трехэтажным. Прежде деревянное здание позже перестроили, частично используя кирпич. Всего в нем насчитывалось двенадцать номеров, девять из которых пустовали. В коридорах стояла полная тишина.
Девушка с глазами навыкате, с прямыми черными волосами, спускавшимися ниже поясницы, и с чуть выпяченным подбородком проводила меня до номера. Почти все его пространство с покатым потолком занимала двуспальная кровать. За открытым окном располагался балкончик в два дюйма шириной. Под деревянной консолью для маленького телевизора протянулся радиатор отопления. В ванной, до всех четырех стен которой я смогла бы дотронуться, встав посередине, несмотря на использование лимонного освежителя, неприятно пахло мочой. Девушка задержалась в дверях и спросила на скверном английском:
– Все карошо?
– Просто отлично, – ответила я. – Только покажите, как пользоваться этим. – Я указала на пульт дистанционного управления от телевизора.
Ее глаза, казалось, от удивления выпучились еще больше.
Я же улыбнулась ей белозубой улыбкой тупого североамериканца. Она потянулась, чтобы взять пульт, и в этот момент я приковала второй браслет своих наручников к радиатору у стены. Звук заставил девушку поднять взгляд, а я прижала свою левую руку к ее руке, обхватив пальцами пульт и нажав кнопку включения телевизора.
Мои пальцы дернулись. Экран телевизора ожил. Ведущий выпуска новостей смеялся над пропущенной мною шуткой, уже улетевшей по волнам эфира. У него за спиной появилась карта прогноза погоды. И, словно пытаясь убедить зрителей, что нет ничего смешнее, чем обсуждение погоды, ведущий снова рассмеялся, хотя видел на заставке лишь серое небо и полосы дождя.
Передо мной же теперь был мужчина, который, если верить паспортам, на одну четверть являлся гражданином Канады и притом совершенно безобидным. Он пошатнулся. Одно его колено подломилось. Он попытался выпрямиться во весь рост, но наручники звякнули о радиатор и лишь натянулись, сверкнув металлом, но удержали его на месте.
Я наблюдала за ним. Его частое дыхание сбитого с толку и застигнутого врасплох человека, постепенно стало замедляться. Ноздри раздувались, и я насчитала два или три глубоких вдоха. Закончив это упражнение, он вновь обрел контроль над собой: тело его напряглось, голова дернулась вверх, дыхание нормализовалось.
– Привет, – сказала я.
Он поджал губы и уставился на меня. Причем, как мне показалось, он увидел не ту, в кого я превратилась в отеле, а меня, такую, какой я была когда-то в реальности, и мне самой стало трудно дышать.
Он смотрел, не говоря ни слова, присев на корточки, и его правая рука, сейчас невидимая за спиной, с усилием натянула цепочку наручников. Я встала за пределами досягаемости и произнесла:
– Ты примешь яд.
Молчание.
– У меня осталось два вопроса. Первый: на кого ты работаешь и будут ли они продолжать появляться? Я исхожу из того, что будут. Такие люди, как ты, всегда упорны. Второй: зачем ты убил Жозефину Цебулу?
Он смотрел на меня, как побитый кот, и ничего не говорил.
Мое новое тело слишком долго провело на ногах, во рту ощущался сильный привкус выкуренных сигарет, тяжесть целого дня работы давила на позвоночник. На мне был неудобный бюстгальтер, слишком сильно стянутый сзади, а в только что сделанный пирсинг на левом ухе попала инфекция, от которой оно воспаленно пульсировало.
– Ты примешь яд, – повторила я, не глядя на него. – Но мне нужны ответы. – Он по-прежнему молчал. – Что ж, это все осложнит для нас обоих. Левый внутренний карман.
У него чуть заметно приподнялись брови. Его свободная рука инстинктивно потянулась к левому карману и замерла в нерешительности, но, прежде чем он успел что-то обдумать, я дотянулась до него и ухватила за пальцы. Переход состоялся.
Девушка в тесном бюстгальтере пошатнулась. Я сунула руку в карман куртки, вытащила из него маленький ключ, открыла наручники и, когда она начала валиться вперед, успела встать и подхватить ее на руки.
– Вы здоровы, мисс? Кажется, вы потеряли сознание. – Невероятно, с какой охотой человеческое сознание воспринимает все, что его не пугает. – Наверное, вам лучше присесть.
Глава 10
Мой первый переход.
Мне тогда было тридцать три года.
Ему, возможно, еще не перевалило за тридцать, но его тело казалось гораздо старше. Когда он чесал голову, с нее густо сыпалась перхоть – целое облако сухих частичек кожи, которые еще и забивались под длинные, потрескавшиеся, пожелтевшие ногти. Его грязные волосы уже местами поседели, а борода неровно кустилась на рассеченном старым шрамом подбородке. И когда он забил меня до смерти, он сделал это лишь для того, чтобы раздобыть денег для своего брюха, а его брюхо было совершенно пусто, что я и обнаружила после переключения.
Я не хотела прикасаться к нему, поскольку он только что убил меня. Но я не желала и умирать одна, а потому, когда мое зрение окрасилось в цвета красного вина в бокале, протянула руку, ухватилась за его плечо и, пока он срывал с моего пояса сумку-кошелек, переселилась в его тело как раз вовремя, чтобы увидеть собственную смерть.
Глава 11
Бодрствую в номере отеля. Три часа ночи.
Свет все еще горит.
По телевизору уже ничего не показывают.
Это тело нуждается в сне.
Мне нужно поспать.
Но сон не приходит.
Сознание не перестает работать, мысли крутятся в голове беспрерывно.
В 9.40 утра женщина, которую звали Жозефина Цебула, покинула отель в Стамбуле и направилась к набережной. Три дня назад она приобрела двух новых друзей. Они сказали: пожалуйста, присоединяйся к нам, и мы научим тебя ловить рыбу с моста Галата.
«Я слишком хороша собой и нарядно одета, чтобы рыбачить» – такая мысль посетила ту, что поселилась в теле Жозефины Цебулы. Вы уверены, что мне не следует найти более подходящие для подобного занятия вещи?
«Рыбалка – это замечательно, – произнесли мои свежие алые губы. – Всегда хотела научиться ловить рыбу».
Но к полудню я кое-кого заметила краем глаза, а в 12.20 уже бежала со всех ног к толпе на станции «Таксим», ища легкого пути исчезнуть, радуясь, что на мне туфли на плоской подошве, причем мои пальцы то и дело касались кожи разных людей в поисках выхода. Когда же я натолкнулась на женщину с опухшими лодыжками и запахом кокоса изо рта, убийца у меня за спиной выстрелил. Я почувствовала, как пуля пронзила мою ногу, как кусок плоти вырвался наружу, как полопались кровеносные сосуды, увидела собственную кровь, разбрызганную по бетонному полу передо мной. И, зажмурив глаза от боли, открыв рот, чтобы закричать, ухватилась пальцами за руку незнакомки. Так мне удалось сбежать, оставив раненую Жозефину.
А потом по необъяснимым причинам он ее убил. Она упала, я исчезла, но он всадил две пули ей в грудь, и она умерла, хотя ему нужна была я. Зачем ему это понадобилось?
В три часа утра я сидела в номере отеля. У меня болела левая нога, хотя на ней не было ни царапины и никакой причины для боли не существовало.
Папка для бумаг из смертоносной дорожной сумки Натана Койла. Я лишь мельком заглянула в нее, когда угоняла машину, а сейчас, пока ночь медленно тянулась к рассвету, разложила ее содержимое на постели и рассмотрела внимательнее. Перед мной предстали лица, которые я имела на протяжении жизни.
На обложке одного из досье была написана только фамилия: Кеплер. Что ж, как мне показалось, нормальная фамилия. Не хуже и не лучше других.
Глава 12
Из отеля в Эдрине я выехала в семь утра. Позавтракала в кафе за углом, где подавали теплые круассаны, вишневый джем и лучший кофе, какой я вливала в это тело. С сумками на плечах, натянув шапочку пониже, я отправилась на поиски автобуса до Капикуле, чтобы покинуть эту страну. Находясь в теле наемного убийцы, я не видела смысла здесь задерживаться.