И только в спальне, когда удостоверился, что заперта дверь и любопытные уши разбрелись по дому, снял плащ. Рубашка под ним почти полностью пропиталась кровью.
«Царапины, - прошептал он, оглянувшись на меня через плечо, - поможешь?»
У Бачи нашлись и бинты, и спирт, и даже свежая рубашка. Сказалось то, что окрепли их отношения с прошлого года, а может то, что Эдвард впервые не выглядел властным и кровожадным, но он радушно все это одолжил не задавая вопросов.
- Кто тебя так?
- Защитники Аллаха, - он невесело усмехается, прикусив губу, когда я прикасаюсь ватой к ранам, исполосовавшим всю спину.
- Обругал веру?
- Позарился на святое. На Лидера, - мой Султан тихонько стонет, когда по разодранной коже медленно растекается прозрачный спирт.
- От базы до нас сто шестьдесят километров.
- Я знал, к кому еду.
Больше я не спрашиваю ничего. Не могу сдержать себя. Нагибаюсь и легонько, так, чтобы при желании списал на слабость, целую его волосы. Впервые после побега от Алека и Адиля мне больно за кого-то. Впервые после смерти Нурии я вообще… чувствую что-то.
- Я сам себя не перебинтую, - он пытается перевести все в шутку, но голос дрожит. Впервые у Эдварда при мне дрожит голос.
- Я тебя перебинтую, - улыбаюсь, осторожно прочертив пальцем линию по его плечу, - не волнуйся.
Этой ночью полковник впервые спит со мной по-настоящему. Прижав к себе, как любимую игрушку, он спокойно, ровно дышит, окончательно расслабившись. Никогда не видела его таким безмятежным и спокойным. Как ребенок…
И самое удивительное, что мне доставляет истинное удовольствие поправлять его одеяло, когда оно сползает и обнимать его в ответ, когда он неодобрительно хмурится на исчезновение моих рук.
Неожиданное и очень новое чувство. И настолько же приятное.
Следующим утром, когда просыпаюсь, единственное, чего боюсь, не найти Султана в постели. Но он как был здесь, так и есть. Только уже не спит. Уже сидит и с легкой улыбкой наблюдает за мной. Голубые глаза наполнены наслаждением. От хорошей ночи?..
- В твоей жизни когда-нибудь что-нибудь шло не по плану?
- Постоянно.
- А в моей – никогда.
Это откровение. Я обращаюсь во внимание. Подмечаю каждую эмоцию его лица.
- Той ночью… этот клуб… - тяжело вздохнув и с виновато-задумчивым выражением лица сжав пальцами мою ладонь, признается Эдвард, - это было минутное желание, чертова слабость… я не хотел ничего, кроме того, что у нас было. Я и приехал-то за этим туда…
Хмурится. Смущенно – впервые вижу на его щеках румянец.
- У меня тоже. Слабость…
- Тоже?
Изгибает бровь. Не верит.
- Той ночью умер мой отец. Я должна была вернуться в постель и, как достойная дочь, скорбеть о нем сорок дней. А я напилась водки и дала незнакомцу соблазнить меня.
- Интересный расклад.
- Мне тоже так кажется.
Неловко пожимаю плечами, опустив взгляд. Почему-то чувствую смущение.
- Я не думала, что ты так быстро… уйдешь.
- Белла, я уже сказал, это все не планировалось как отношения.
- И все равно…
Как же тяжело даются слова. Они будто каменные – неподъемные. Больно царапают горло.
То, что я не смотрю на него, Эдварду не нравится. Длинные пальцы осторожно поглаживают мое запястье.
- Я заслужу твое прощение, - он тяжело вздыхает. Очень тяжело. Вымученно.
Слышать такую фразу от него – невероятно. Я пытаюсь понять, не ослышались ли.
- Зачем?
Краешком губ он улыбается. А потом кивает на свою спину.
И я понимаю.
- Как ты оказалась здесь? - следующий его вопрос. Вызван и интересом, и тем, что не хочется посвящать уверению в собственной слабости много времени. Признал – и будет.
- Сбежала. - Это наш первый разговор на такие темы за все время...
- От прошлого?
- Да. И от тебя.
Я ещё раз удивляю его. Снова.
- Все так серьезно?..
- Ага - за этот ответ я чувствую себя виноватой.
Двумя пальцами, осторожно, Эдвард приподнимает мое лицо. Просит на себя посмотреть.
- Я думал, что сошел с ума, когда ты жалась ко мне в такси.
- Все было так страшно? – нервно хихикаю, кривляя его тогдашние слова, но в тайне надеясь, что дела не настолько плохи.
- Куда страшнее. Я впервые в жизни не отвечал за то, что делаю. Раз – да. Но три… и то, что у тебя никого не было…
Теперь смотрю на него без робости и стыда. Скорее – с интересом.
- А сейчас?..
- И сейчас – тоже под вопросом, - теперь его черед покраснеть. Но не от гнева.
- Мне нравится, когда ты не отвечаешь за себя… - бормочу я.
- Это не пойдет на пользу никому из нас, Красавица.
Я чувствую, как он меня гладит. Не верю этому, но чувствую. Легонько-легонько, даже боязно, по щеке.
- Почему?
- Потому что ты замужем, например.
- Нет.
- А ребенок? – он хмурится. Я кусаю губу.
- Племянница. Была…
Впервые за наше знакомство это не вызывает в нем наплевательского отношения. Мне кажется, он теперь его стыдится.
- У тебя кто-то остался?
- Брат и его сын… но я не знаю, где они.
- Я не умею сочувствовать, - виновато, едва ли не с горечью, произносит Эдвард. Морщится.
Мгновенье обдумываю свои действия, а потом отпускаю все на волю. Спонтанность, бывает, не худший ход.
Я приникаю к нему, оставляя пустовать свое место на кровати. Прижимаюсь к груди и, помня о спине, обвиваю руками за шею. Утыкаюсь, прячусь лицом в теплую кожу и не хочу отстраняться. Вообще.
- Не сочувствуй, - бормочу, чувствуя его напряжение, - просто обними меня… не сочувствуй.
Я не надеюсь, что он послушает, но происходит именно так. Это утро чудес, ей богу. Это утро исполнения желаний.
Я слушаю биение его сердца – немного ускоренное – наслаждаясь объятьями и тем, как он постепенно начинает гладить меня снова. В этот раз – по волосам.
- Мне почти тридцать пять лет, Белла, а я впервые хочу поцеловать женщину, - через некоторое время шепчет он мне на ухо, скорбно усмехнувшись. Но за скорбью – смущение. Как у мальчика.
Внутри меня все теплеет – неожиданно и приятно.
- Только не говори, что не целовался…
- Целовался, - он качает головой, покрепче привлекая меня к себе. С радостью встречаю этот жест, - но это совсем другое…
- Совсем? – поднимаю голову, глядя ему в глаза. Сияющие.
- Да. Тебя я хочу защищать от всего на свете. Всегда.
Его откровение должно шокировать меня. Должно ввести в ступор по всем законам мироздания, ей богу. Но не вводит. Не может.
Потому, что я чувствую то же самое.
И надеюсь, Эдвард понимает это, когда я отклоняюсь назад, позволяя ему себя поцеловать. Так, как хочет. Но без пошлости. Без намерений секса.
…От его губ я снова на грани. На последней грани. Но теперь ни за что на свете не сделаю и шага назад. </p>
* * *
<p>
Что-то случилось. Я знаю, что-то случилось. Бача молчит и отказывается мне говорить, но это не отменяет уверенности. Он делает вид, что все в порядке, а я поступать так не могу. Я нутром чую плохое. У меня на него уже рефлекс…
Я спрашиваю Нилу, но она лишь сочувствующе пожимает плечами. Пытается уверить меня, что мне кажется, что это все – глупости…
Но подтверждение, что волнуюсь не зря, приходит само и очень скоро – в четверг, второй с отсутствия Эдварда. За последние несколько недель его присутствие – все, что у меня осталось. На какой-то миг даже показалось, что у нас все получится – в том числе, новая жизнь. Когда-нибудь. Вместе.
Но как появился проблеск, так и пропал. В дверь позвонили ровно в два – как делал и Султан – но на пороге был не он, а знакомый писклявого, Джаспер, кажется. Его слова были просты и ясны: «ты уезжаешь».
Кем бы ни мнил себя Эдвард и сколько бы на себя ни брал, как бы ни желал держать все под контролем, меня он недооценил. Даже если бы сил не было совсем – позволила бы я ему, даже ему, несмотря на то, как сильно прикипела душой, забрать у меня оставшийся смысл жизни? Себя забрать.
Огромнейший просчет, полковник. Вы меня разочаровываете.
Хейл не пытался увезти меня силой, а Бача силой не выпроваживал. Они оба сдались, когда мы с Нилой надавили. Когда потребовали правды.
Не больше, чем пару часов спустя после приезда сержанта Хейла, я уже садилась в его машину. Предостережения, запугивания ситуацией, угрозы – все это было бессмысленно. После открывшихся подробностей дела я знала, чего хочу. И никакой обстрел меня не остановит.
Бача обреченно за меня помолился.
Джаспер обреченно меня увез. Только не на границу с Иорданом, дабы безопасно переправиться подальше от Ирака, а вглубь страны. К их больнице.
В клинике пахло спиртом и бинтами – медициной пахло. А стены, бесконечные белые стены, не добавляли никакого оптимизма. Чисто и светло, да. Но как-то безысходно…
Эдвард не ждал меня. Невидящим взглядом уставившись в потолок, он лежал на больничной койке в своей палате, как и я полтора года назад. Наполовину ширма загораживала его, оставляя в зоне видимости лишь лицо. И то не имело намерений встречать гостей – приход Джаспера был бы проигнорирован, если бы он не привел меня.
Сразу же с осознанием этого факта с теми глазами, что я привыкла видеть, произошла такая дикая метаморфоза, что на миг мне показалось, будто мы ошиблись дверью. Он был не просто напуган, он пришел в ужас. И ужас этот граничил с ненавистью…
А как только я подошла ближе, Эдвард задрожал.
- Что ты?..
- Я вижу, вы рады меня видеть, полковник, - саркастически заявляю, приседая на уровне его глаз. Пытаюсь понять причину, но пока он ни намеком не выдает её. Лишь с испугом смотрит на меня.
- Уехать…
- Бежать по вашей части, - отзываюсь тем же тоном, бережно пригладив его волосы, кажется, отросшие за эти недели. Смягчаюсь:
- Что случилось?
Мужчина молчит, но убийственный взгляд, направленный на сержанта, говорит о многом. Вопросительно оборачиваюсь к Джасперу. Он скажет? Но тот поспешно ретируется. Гнева босса никому не хочется.
Мы остаемся вдвоем – я и Цезарь. Дверь закрывается.
- Ты действительно подумал, что я куда-то без тебя уеду? – интересуюсь я, внимательно глядя на его лицо. Слева кожа обгорела до пузырей – недавно сняли повязку.
- Это было бы правильно, - с трудом держа в узде голос, отвечает мужчина. Голубые глаза влажнеют.
- Эдвард, я бы так не поступила.
- Это плохо.
- Эдвард… - закатываю глаза, немного выгибаясь и легонько пожимая его правую руку, замечая, какая она холодная, - скажи мне, что такое? Я ведь уже здесь.
- Уходи.
- Приказываешь?
- Да, - он вздергивает подбородок, как в день нашей второй встречи, силясь выгнать меня из палаты поскорее, - я приказываю.
- Напрасно.
То ли моя уверенность рушит его убеждения, то ли то, что я посмела нарушить приказ вдвойне и уже явилась сюда, но он сдается. Впервые вижу, как Эдвард сдается. Мне.
В глазах из маленького огонька разгорается настоящее бушующее пламя, затягивающееся черным дымом, воздух со свистом проходит через ноздри, а на лбу, я могу поклясться, видно пару капелек пота.
Правой рукой, резко, с ненавистью, Эдвард ударяет ширму. Со скрипом отъезжая в сторону, та открывает мне вторую часть кровати. Невидимую от входа.
Мужчина укрыт одеялом, проседающим вниз слева. На месте ноги ниже колена у него лежит подушка. Маленькая. Туго набитая. Вместе с тем отсутствуют и два пальца на левой руке – повязка, наложенная особым образом, никак этого не скрывает.
Он тщательно следит за моей реакцией и, когда проходит больше минуты, а я все ещё молчу, глядя на то, что осталось от его тела, перестает держать себя в руках.