— Я, кстати, тоже, голоден, — сообщил я.
— Ну и замечательно, — кивнул парень.
— На Изумрудной улице много продуктовых магазинов, — сказал я.
— Это далеко? — уточнил мой друг.
— В двух шагах, — заверил его я, и уже через мгновение мы шли по улице, возвращаясь по тому же маршруту, по которому пришли сюда, теперь двигаясь на север по проспекту Центральной Башни, мимо магазинов, фонтанов и колонн.
Немного позже мы свернули налево, по направлению к Изумрудной улице. Феба, руки которой снова были закованы в наручники за спиной, семенила следом на своим господином.
— Смотри-ка, — указал я вверх.
— Ещё один косианский тарнсмэн, — прокомментировал мой друг.
— Точно, — кивнул я.
— Медь, медь для храма, — выкрикивал Посвящённый, встряхивая поднос на котором позвякивали несколько бит-тарсков.
— Как Ты думаешь, чего хотят косианцы? — поинтересовался Марк.
— Думаю, разрушения ворот Ара, — предположил я.
— Но это же абсурдно, — заметил Марк.
— Верный, — признал я.
— Они никогда на это не пойдут, — сказал он.
— Нет, — согласился я, хотя в моём голосе уверенности не было.
7. Ар освобождён
Нас толкали со всех сторон.
— Прислушайся к звону, — сказал Марк.
— Похоже на радостный перезвон, — усмехнулся я.
Дело было спустя два дня после того, как мы впервые прочитали сообщение о предложении мира от Луриуса из Джада.
— Ура Ару! Ура Косу! — самозабвенно орали люди вокруг нас.
Столпотворение была жутким, нас чуть ли не сносили с ног.
— Они прибыли? — нетерпеливо спросил какой-то мужчина.
— Да, — ответил другой, напирая вперёд, пытаясь выйти на проспект.
— Назад, — потребовал стражник. — Назад.
Мы пришли к этому угол дававшему наилучший обзор, задолго до начала. Было ещё темно, и всё же, здесь уже было много тех, кто пришли ещё раньше, запасясь одеялами, чтобы спать прямо на мостовой. Отсюда открывался вид на открытую круглую площадку? расположенную перед Центральной Башней, в центре парка, на полпути между парадной лестницей и проспектом.
— Ура Ару! Ура Косу! — слышалось со всех сторон.
Многие люди имели при себе маленькие косианские флажки, которыми то и дело размахивали. Заметны были в толпе и флажки цвета Ара.
На следующую ночь после опубликования манифеста Луриуса из Джада ворота Ара были демонтированы и сожжены. Кое-кто из граждан города попытались воспрепятствовать этому, но были разогнаны дубинками и мечами. Вспыхнули даже мятежи небольших отрядов стражников, решительно настроенных занять свои посты на стенах, но они оказались единичными и по большей части погасли сами собой, когда выяснилось, что приказы исходят непосредственно из Центральной Башни. Однако было два серьёзных выступления стражников, не поверивших ни приказам, ни увещеваниям. Оба они были жестоко подавлены таурентианской гвардией. Гней Лелиус как оказалось, был смещён с должности Серемидием, который сам с прискорбием охарактеризовал свои действия как военный переворот. При этом путчист заявил, что взял власть временно, и будет удерживать её только до того момента, когда Высший Совет, отныне представляющий гражданскую власть в Аре, не выберет нового лидера, кто бы им ни был Администратор, Регент, Убар или Убара.
— Я себе даже представить не мог, что увижу, как горят ворота Ара, по крайней мере, не думал, что они могут сделать это сами, — проворчал Марк.
— Я тоже, — заверил его я.
Металлические конструкции были вырваны из них, и отправлены на переплавку. Огромные деревянные брусья разломаны, сложены в гигантские костры и подожжены. Думаю, что свет от их пламени был видим за пятьдесят пасангов. Мы с Марком, и жавшаяся к нему Феба, некоторое время наблюдали, как горят большие ворота. Многие горожане тоже вышли той ночью за стены, кто смотрел на это безучастно, кто-то в горе, другие недоверчиво. Мы могли видеть их лица в пляшущем свете пламени. Лица многих были залиты слезами. Кое-кто рыдал и рвал на себе волосы и одежду. Жар от огня шёл такой, что ощущался даже ста ярдах костра. Сколько раз я проходил через эти ворота!
Затем мы услышали приветственные крики, доносившиеся издали.
— Кос в городе, — констатировал Марк.
— Наконец-то мы свободны! — закричал какой-то мужчина.
— Нас освободили! — радовался другой, размахивая косианским флажком на маленькой палочке.
Город был красочно украшен лентами и гирляндами. Я с трудом слышал Марка стоявшего рядом со мной. Звон сигнальных рельсов и колоколов, рёв толпы глушили все прочие звуки.
— Не пойму, чему можно радоваться в такой день? — спросил у меня Марк.
— Откуда мне знать, — пожал я плечами. — Я же не из Ара.
— Как думаешь, косианцы теперь разграбят и сожгут город? — поинтересовался юноша.
— Нет, — мотнул головой я.
— Но они уже внутри стен, — напомнил он.
— Отборные, дисциплинированные отряды, скорее всего, в основном из регулярных частей, — объяснил я.
— Ты считаешь, что они не будут сжигать Ар? — уточнил мой друг.
— Нет, конечно, — сказал я. — Ценность Ара как трофея в его теперешнем виде, куда выше, чем в виде пепла.
— А разве население побеждённого города не должно быть перебито? — спросил Марк.
— Такой исход в данном случае крайне сомнителен, — заметил я. — Ар — это своего рода огромный резерв навыков и талантов. Это тоже ценный трофей.
— Вот только я не сомневаюсь, что город они разграбят, — сказал он.
— Возможно, — не стал спорить я, — но только постепенно.
— Не понял, — удивился мой друг.
— Изучи кампании Дитриха из Тарнбурга, — посоветовал я.
Марк непонимающе посмотрел на меня.
— Нисколько не сомневаюсь, но Мирон Полемаркос с Коса, как и его советники, их изучали.
— Ты говоришь загадками, — надулся Марк.
— Я вижу их! — выкрикнул какой-то горожанин.
— Смотрите туда, у Центральной Башни! — закричал другой.
На краю парка, окружавшего высокую Центральную Башню, была возведена платформа, видимая издалека, чтобы тысячи собравшихся на улицах могли бы засвидетельствовать то, что должно было произойти. Мы с Марком и вовсе находились всего в нескольких ярдах от этой платформы. На платформу можно было подняться по двум пандусам. Один был сооружён со стороны Центральной Башни, а второй со стороне проспекта. Феба испуганно жалась к спине Марка, цепляясь за его тунику. Она небезосновательно боялась быть оторванной от нас в толпе.
— Смотрите, там у подножия платформы! — указал мужчина, стоявший рядом.
— Слин, негодяй, тиран! — послышались выкрики.
Толпа начала бесноваться в гневе и ненависти. Вдоль одной из сторон платформы, ведомая дюжиной цепей, прикреплённых к тяжёлому железному ошейнику, появилась жалкая спотыкающаяся фигура, ноги которой были закованы в кандалы. В фигуре с трудом можно было узнать бывшего регента Гнея Лелиуса, всё тело которого было туго оплетено цепями. Каждую из дюжины цепей держал ребёнок. Ещё несколько детей со стрекалами в руках, вились вокруг него, словно жалящие мухи. Время от времени, получая разрешение от наблюдавшего за ними таурентианца, они выскакивали вперёд, ударяя беспомощную фигуру. Всё это вызывало взрывы смеха в толпе. Бывший регент был бос, одет в какие-то разноцветные тряпки, которые больше подошли для какого-нибудь мима вышедшего на подмостки с комичной пантомимой. Впрочем, а чем ещё был теперешний спектакль, подумалось мне. Похоже, у Гнея Лелиуса могла быть некая, пусть и призрачная надежда на то, что ему удастся избежать казни на колу на стене Ара. Возможно, у него был шанс, что его пошлют в Тельнус, чтобы во дворце Луриуса из Джада ради развлечения последнего пройти через судилище, а потом всю жизнь провести в клетке в качестве шута.
— Слин! Тиран! — скандировали люди.
Кое-кто выбежал из толпы, чтобы бросить в него остраку.
— Забери свою остраку, тиран! — кричали они.
Гней вздрагивал каждый раз, когда какой-нибудь из этих маленьких снарядов попадал в него. Это были те самые остраки, которые ещё несколько дней назад стоили на вес золота, разрешения, пропуска, дававшие шанс остаться в городе. После сожжения ворот, конечно, какая-либо потребность в них отпала.
— Мы теперь свободны! — выкрикнул один из выбежавших, швыряя свою остраку в бывшего регента.
Потом ещё несколько человек выскочили из толпы, попытавшись подобраться поближе к фигуре своего бывшего правителя, на таурентианцы отреагировали стремительно, тычками и ударами своих копий оттеснив их обратно.
Наконец, Гнея Лелиуса довели до переднего пандуса платформы. Многие в толпе, только теперь увидев его, заорали от ненависти. Там его поставили на колени, и дети, пристегнув цепи к заранее установленным по кругу кольцам, ушли. Тем, что несли стрекала разрешили в последний раз, к удовольствию толпы, ударить бывшего регента, после чего увели и их.
Звуки барабанов и труб, и прежде долетавшие до нас справа, теперь стали ближе и отчётливее.
— Смотрите! — указал какой-то горожанин в направлении Центральной Башни, из которой, только что появились генерал и его свита.
— Это — Серемидий и члены Высшего Совета! — воскликнул кто-то.
Серемидий, которого я не видел со времени Миния Хинрабия Тэнтиуса и Цернуса, вместе с другими, которые, насколько я понял, были членами Высшего Совета, прошествовали от ступеней Центральной Башни и поднялись на платформу.
— Он не в одеждах кающегося или просящего! — послышался чей-то радостный крик.
— Он в униформе! — подтвердил другой голос.
— Смотрите, — восторженно закричал ещё один. — Он при мече!
— Серемидий сохранил свой меч! — закричал какой-то мужчина, передавая эту новость тем, кто стоял дальше от платформы.
Это было встречено с большим воодушевлением и приветственными криками присутствующих.
Как только члены Высшего Совет заняли места на платформе, сам Серемидий спустился оттуда в сторону Центральной Башни и замер у подножия пандуса.
Наконец, звон сигнальных рельсов и колоколов начал стихать. Первыми прекратили звучать те, что были установлены в Центральной Башне, а затем дальше и дальше, пока не замолкли по всему городу. Однако это произошло слишком быстро, чтобы было следствием того, что звонари ориентировались на звук центральных колоколов, скорее им был подан некий сигнал, скорее всего, с Центральной Башни. Возможно это были флаги или огни, трудно сказать.
Люди в толпе начали удивлённо озираться.
Теперь, когда звон стих, на какое-то мгновение стали совершенно отчётливо слышны барабаны и трубы приближающихся косианцев. Но почти сразу стихли и они. Однако я нисколько не сомневался, что их колонны по-прежнему продолжают двигаться на север по проспекту Центральной Башни.
Затем Серемидий начал вновь подниматься по пандусу наверх платформы, на этот раз, сопровождая фигуру, одетую и скрытую под ослепительно белой вуалью. Фигура двигалась очень изящно, её голова была скромно опущена вниз, пальцы её левой руки опирались на ладонь Серемидия.
— Нет! Нет! — раздались протестующие крики в толпе, едва фигура оказалась на поверхности платформы. — Нет!
— Это — Талена! — заплакал какой-то мужчина.
Фигура, конечно, была одета в одежды сокрытия и скрыта под вуалью, но у меня не было никакого сомнения, что это действительно была Талена, в прошлом дочь Марленуса из Ара, Убара Убаров.
— Она не в перчатках! — закричал кто-то.
— Она босая! — воскликнул другой.
Марк резко обернулся и раздражённо посмотрел вниз на Фебу, вцепившуюся в его руку. Девушка немедленно опустила голову вниз. В другой раз, она бы ещё и на колени опустилась, но в такой давке её могли опрокинуть и просто затоптать. Феба в этот раз была одета в свою короткую рабскую тунику, которая, конечно, очень мало что скрывала из её очарования. Я окинул взглядом её обнажённые лодыжки, икры и бёдра. Кроме того, она была босой. Это полностью соответствовало ей, в конце концов, она была рабыней, а им редко предоставляют привилегию обуви. Мой взгляд поднялся выше, скользя по телу цепляющийся за Марка красотки. Да, она была необыкновенно привлекательна. Феба на мгновение подняла голову, но встретившись со мной глазами, снова быстро её опустила. Рабский кушак, высоко повязанный на ней, перекрещенный спереди, подчеркнул очарование её маленьких грудей. Можно было только порадоваться за Марка. Прекрасная ему досталась рабыня. А вот я оставался в одиночестве, так и не обзаведясь невольницей. Честно говоря, было даже немного жаль себя.
— Она вышла в одеждах кающейся или просящей! — тревожно крикнул ещё один горожанин.
— Нет, Талена! — послышались крики со всех сторон. — Нет, Талена! Не делай этого.
— Мы не позволим! — закричал мужчина.
— Только не наша Талена! — заплакала женщина.
— Как безобразна может быть толпа, — заметил Марк.
— Ар не стоит такой цены! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Лучше предать город огню! — закричал другой.
— Давайте бороться! Давайте бороться! — послышались мужские крики.
Несколько мужчин выскочили из толпы на улицу, но на их пути встали таурентианцы державшие копья поперёк, изо всех сил пытаясь сдержать их порыв.
— Хорошо, — кивнул Марк. — Кажется, назревает бунт.
— Если так, — сказал я, — то давай выбираться отсюда.
— У меня будет шанс сунуть нож под рёбра кое-кому из этих товарищей, — зло прищурившись, заявил Марк.
— Фебу могут поранить, — намекнул я.
— Она — всего лишь рабыня, — пожал плечами Марк, но я видел, как он обхватил девушку руками, готовясь прорываться сквозь толпу.
— Подожди, — остановил я его, уже готового начать отступление.
Талена, стоявшая на верху платформы, протянула руки открытыми ладонями к толпе, и начала ими размахивать в жесте отрицания, даже как-то немного отчаянно.
Это не могло не заставить меня улыбнуться. Такое поведение с её стороны едва ли соответствовало достоинству предполагаемой дочери Убара, не говоря уже об одежде кающейся или умоляющейся.
— Она призывает нас успокоиться! — догадался какой-то мужчина.
— Она умоляет нас отступить, — заметил другой.
— Благородная Талена! — всхлипнул какой-то юнец.
Напиравшая толпа дрогнула, и люди с улицы начали один за другим возвращаться назад в толпу.
Теперь, когда толпа, смущенная и разделенная на фракции, казалось, стала более управляемой, Талена склонила голову и одновременно подняла руки ладонями вверх, в жесте смирения и благородства, призывая тем самым толпу сдать назад.
— Она не желает нашей помощи, — пришёл к выводу один из напиравших.
— Она боится, что мы можем пострадать из-за неё, — простонал другой.
На мой взгляд, это было весьма спорное утверждение. Если бы Талена, лично, внезапно, по своему собственному желанию не начала ясно, энергично и даже отчаянно сигнализировать толпе, то платформа, парк и проспект, возможно, заполнились бы разгневанными горожанами, полными намерения спасти её. Горстка гвардейцев была бы просто сметена, как листья ураганом.
— Не позволяйте ей сделать это, Серемидий! — послышался отчаянный крик из толпы.
— Защити Талену! — закричали срезу с нескольких сторон.
Но теперь уже Серемидий вытянул руки вперёд ладонями вниз, и спокойно поднял и опустил их несколько раз.
Толпа загудела тревожно и угрожающе.
— Талена собирается пожертвовать собой ради нас, ради города, ради Домашнего Камня! — заплакал мужчина стоявший рядом.
— Ей нельзя позволить сделать это, — заявил его сосед.
— Мы не дадим ей сделать это! — внезапно воскликнул другой горожанин.
— Давайте действовать! — призвал третий.
Толпа дрогнула и снова качнулась вперёд. Этот внезапный, пока ещё лёгкий нажим, свидетельствовал о новом начинающемся волнении. Таурентианцы, опять выставили вперёд древки копий, готовясь отжимать толпу назад.
Руки Серемидия продолжали двигаться вверх-вниз, призывая к терпению и спокойствию. Наконец, толпа снова затихла, но над площадью по-прежнему висело ощутимое напряжение. Сейчас было достаточно одной маленькой искры, чтобы вспыхнуло насилие. Я чувствовал, что люди в толпе по-прежнему близки к точке кипения. В таких ситуациях часто устанавливается некое неустойчивое равновесие, когда даже малейшего усилия, самого на вид незначительного стимула, слова, жеста, может хватить, чтобы вызвать внезапную, сокрушительную реакцию.