ОТ АВТОРА
В книге «Совершенно секретно» я предоставляю Вам возможность взглянуть на проблемы, описанные в книге «Моя душа», глазами одной из героинь тех событий.
С любовью Натали Андерсон
Сан-Франциско, Калифорния, США
Часть первая Старая тетрадь
Сколько ниточке не виться…
Шесть лет ‒ коту под хвост. Обидно, конечно, но пусть уж лучше так, чем продолжать и дальше делать вид, что в нашей семье всё благополучно, что у нас мир да любовь.
Любовь? Да её никогда и не было, этой любви. Ну, нравился он мне, красивый, умный парень, бегал за мной, так ведь он за каждой юбкой бегал. Первые годы после свадьбы Вадим называл меня своей «кошечкой», смотрел на меня влюблёнными глазами, цветы дарил, а я старалась делать всё, чтобы ему было со мной удобно и комфортно, чтобы он ни в чём не нуждался, чтобы выучился и стал человеком, а не просто дипломированным специалистом. После окончания института хорошую работу ему нашла, помогала в его карьере, ведь Вадик очень способный и талантливый парень. Мы вместе прошли весь этот сложный и тяжёлый путь. Теперь он директор крупного предприятия, а я как была училкой английского языка так ей и осталась, пахала в школе с утра до ночи, дополнительные уроки брала, чтобы жить по-человечески, чтобы мой Вадик ни в чём не нуждался, чтобы ни в чём себе не отказывал. Простая, наивная дурочка, я всё верила, что он меня любит, ведь он же на колени передо мной падал, чтобы я согласилась стать его женой. Да, до свадьбы он гулял, был ещё тот бабник, так ведь все мужики бабники. Если бы они не были бабниками, мир перевернулся бы наверно. Тогда, вечно жадные до секса бабы, отлавливали бы бедных мужиков и уже просто так, за минутное удовольствие, ни за что не выпустили бы их из своих «нежных объятий». Мужики вымерли бы за считанные дни от перетраха, а уцелевшие разбежались бы по лесам да полям или ушли высоко в горы.
Да, я прекрасно знала, что мой Вадик, охотник до женского пола, спуску не давал ни хромым, ни косым, ни горбатым, так ведь нагулялся же уже, поклялся любить одну только меня. Он, бедный, в институте пропадал до полуночи, всё учился, учился и вот, наконец-то выучился, теперь работает, старается, с работы возвращается уставший, как собака ‒ придёт и сразу спать. У него к вечеру не то, что на баб, у него даже на меня сил уже совсем не остаётся. Я уже и не помню, когда у нас с ним последний раз секс был!
Мои институтские подруги отговаривали меня: ‒ «Зачем он тебе нужен, он же уже всех баб у нас в общаге перетрахал!» А я слушала их и думала: ‒ «Если он у вас имел такой успех, значит он стоит того, а дерьма мне и даром не нужно!».
Однажды я вернулась домой не вовремя, как говорят ‒ «вне графика», собиралась своих учеников повести в кино на недублированный американский фильм. Это был плановый поход, очень помогает в освоении разговорного английского языка, но билеты в кино забыла дома. Открываю дверь и слышу, ‒ в квартире кто-то есть. Прокралась я тихонько в спальню, вижу, а на нашем супружеском ложе, на котором уже несколько лет царило воздержание, мой «бедный» Вадик кувыркается с этой «блядью колхозной», своей жопастой бухгалтершей. Кто эту «козу драную» только не таскал, так и мой «зоофил» её в наш дом притащил. Скотство настоящее! Неужели она лучше меня? Или ему нравятся такие?
Я развернулась и тихонько вышла, а вечером, пока мой Вадик «выкладывался» на работе, собрала вещи и ушла к своей подруге, Подруге с большой буквы. Вот она ‒ действительно Человек! Был бы мой Вадик хоть чуточку похож на неё!
Мама
За время нашего совместного с Вадиком проживания вещей у меня накопилось не так уж и много ‒ всего пара платьев да юбок, две блузки, старенький свитер, и моё нижнее бельё, стиранное перестиранное. Всё что я зарабатывала, я тратила на Вадика, чтобы он выглядел прилично, не ходил в одной рубашке, чтобы костюмы менял, чтобы и пальто и дублёнка у него были, ведь ему в солидном коллективе работать, а мне что ‒ дети меня и такой любят.
Разбирая вещи, я достала из сумки свой старенький школьный фотоальбом. Едва его открыв, из него выпали старые открытки, среди которых была и открытка от мамы из Сочи:
«Викуся, доченька, здравствуй! У меня всё хорошо, я останусь здесь ещё ненадолго, но к началу учебного года обязательно вернусь! Ты слушайся воспитателей в пионерлагере, с директором я договорилась, он оставит тебя ещё на одну смену, а я ещё немного здесь поработаю. Сейчас как раз сезон, можно немного капусты срубить, чтобы нам хватило на год, до следующего сезона. На этом пока всё. Целую, твоя мама».
А это что? ‒ открыла я тетрадь, исписанную детским почерком. ‒ Да это же мой дневник, который я вела в детстве! ‒ обрадовалась я и, устроившись поудобнее, углубилась в чтение. Воспоминания тех дней накрыли меня и я перенеслась в далёкое прошлое.
* * *
Мама никогда не любила о себе рассказывать. Из тех коротких рассказов, которые мне запомнились, я только знаю, что она полная сирота. Выросла в приюте, потом детский дом, а после выпуска ей предоставили скромную комнатку в коммуналке на шесть семей. На работу устроиться тогда было очень сложно, и она перебивалась, в основном, случайными заработками. В привокзальном кафе, куда она по случаю устроилась уборщицей, мама мыла полы, убирала со столов, подрабатывала посудомойкой, но тех денег, что ей за это платили, маме едва хватало уплатить за квартиру и купить себе чего-нибудь покушать. Днём она подъедала в кафе, то, что оставалось после посетителей ‒ иногда на столах оставались нетронутыми целые беляши, шашлыки или котлеты, а хлеба оставалось вообще – еж, не хочу, и мама забирала его с собой домой. Купит себе на ужин кефирчика да колбаски, ‒ а хлеб уже есть.
На вокзале она познакомилась, с так называемыми «брокерами», которые стояли на привокзальной площади дни напролёт и предлагали приезжим недорогое жильё. Эти «брокеры» и мамину комнатку предлагали, не за бесплатно, конечно, половину нужно было им отдать, но «свежая копейка» у мамы всё-таки появилась. Помню, она рассказывала, что с первых заработанных денег купила себе, вошедшие тогда в моду нейлоновые колготки и пару трусов с кружевами. Но на «квартиросъёмщиках» много не заработаешь, их бывало не так уж и много, в лучшем случае два-три в неделю. В основном это были приезжие на рынок ‒ заезжали на пару дней, чтобы что-нибудь продать, за день управлялись и уезжали, а после них нужно было всё выстирать и выгладить, чтобы следующие жильцы не жаловались. Пока комнату занимали приезжие, мама ночевала в кафе, в небольшом подсобном помещении. Переделав всю работу, она спала там, на небольшой кушеточке.
Так продолжалось несколько лет. Втянувшись в эту, непростую привокзальную жизнь, мама завела себе много подруг и друзей. Несмотря на её скромную одежду, мама всегда выглядела очень эффектно. Работая официанткой, она разносила пиво и закуски, и часто получала за это неплохие чаевые. Потихоньку жизнь у мамы стала налаживаться.
Однажды к маме обратился бригадир «брокеров», чтобы она приняла к себе на постой одного очень уважаемого человека. За жильё постоялец обещал хорошо заплатить, да и жить собирался не так, как все ‒ день-другой, а несколько недель, а может быть даже и целый месяц.
‒ А «уважаемый человек» это кто ‒ учёный? – с детской наивностью спросила я у мамы.
Когда-то я смотрела фильм об одном очень уважаемом учёном, с тех пор выражение «уважаемый человек» у меня ассоциировалось со словом «учёный».
‒ Ну, не совсем так, ‒ подумав, ответила мама. ‒ Он не то, чтобы учёный, но ОЧЕНЬ уважаемый человек.
‒ А кем он работал, ‒ тоже бригадиром? – не отставала я.
‒ Да, он работал бригадиром, вернее начальником всех бригадиров, в одном очень закрытом учреждении.
‒ На военном заводе?
‒ Ну, что-то типа военного завода.
‒ А чем он занимался?
‒ Ну… ‒ задумалась мама, как бы мне подоходчивее объяснить профессию «уважаемого человека». ‒ Он со своими товарищами выслеживал различных врагов нашей Социалистической Родины и отнимал у них похищенные у трудового народа деньги, драгоценности и важные Государственные документы.
‒ Он наверно был милиционер! – предположила я.
‒ Нет, не милиционер. Понимаешь Вика, они были очень засекреченные люди, их даже в милиции не знали.
‒ Разведчики?
‒ Э-э-э… да! ‒ подумав, ответила мама. ‒ Только, скорее, контрразведчики!
Читать и писать я научилась рано. В детском саду, куда меня отдала мама, у нас была прекрасная воспитательница Лариса Петровна, очень красивая молодая женщина. Нехватку общения с мамой она мне восполняла с лихвой, я к ней была очень привязана, любила её и не отходила ни на шаг. Лариса Петровна тоже меня очень любила и уделяла мне внимания больше чем остальным детям. По вечерам я часто с ней оставалась, пока мама не заберёт меня из садика. Детей уже всех давно забрали, а мы с ней сидели, ждали маму и читали книжки. Благодаря ей, в школу я пошла уже подготовленным, свободно читающим ребёнком.
В начальных классах у меня была очень хорошая учительница, Надежда Петровна. Это была уже пожилая женщина, лет сорока. Всему чему она нас учила, я хватала прямо на лету, всегда слушала её с открытым ртом. Мне было всё интересно, даже интересно было просто слушать её. Речь Надежды Петровны сильно отличалась от маминой. Мама так никогда не разговаривала, у неё был совсем другой язык, язык привокзальных торговок и «брокеров».
Надежда Петровна жила недалеко от школы и после уроков часто приглашала меня к себе домой. У неё была огромная библиотека, с сотнями разных книг в красивых переплётах, каждую из которых мне хотелось, хотя бы потрогать и Надежда Петровна разрешала мне посидеть и почитать их. Иногда я засиживалась у неё за книгами до самой ночи, читала всё подряд, но больше всего мне нравились книги о войне, о наших пограничниках и разведчиках. Позже Надежда Петровна стала мне разрешать брать книги с собой домой. До пятого класса, пока она у нас была учительницей, я уже прочла почти всю её библиотеку. Из прочитанных книг, я имела неплохое представление о разведчиках, и когда мама сказала, что тот дядя тоже был разведчиком, я понимающе кивнула ей:
‒ Да, мама, я знаю какая опасная у разведчиков работа. А как звали того дядю? Или у него было только «кодовое имя»?
‒ Вот именно, «кодовое имя»! ‒ улыбнулась мама. ‒ Его все звали "Барсук".
‒ А почему Барсук? ‒ удивлённо посмотрела я на маму.
‒ Не знаю, ‒ пожала она плечами. ‒ Может потому что на плече у него была татуировка симпатичной барсучьей мордочки.
‒ Ну, а что дальше было? ‒ расспрашивала я её, сгорая от желания узнать как можно больше о таких «уважаемых людях», как контрразведчики.
‒ Ну, пожил он у меня недельки две, да и пошёл на очередное задание. Они собирались захватить вражеский броневик с очень важными документами, долго готовились к той операции и вот, как-то ночью, он ушёл на дело.
‒ А ты всё это время в кафе жила? ‒ восхищённо посмотрела я на маму. ‒ Ты сильная, я бы так не смогла!
‒ Почему в кафе? Я жила с ним в одной комнате, только за ширмочкой, – ответила мама и задумалась, вспоминая те дни, когда она прятала нашего разведчика, мужественно перенося все неудобства, ради благополучия и процветания нашей Родины.
‒ И что, ‒ они захватили тот вражеский броневик?
‒ Да, доченька, захватили. И Родина его, как самого опытного контру, в смысле контрразведчика, забросила во вражеский тыл на целых пятнадцать лет. А он там так хорошо работал, что ему ещё десять лет добавили, чтобы он там, во вражеском тылу, как следует, внедрился. С тех пор от него, доченька, ни слуху, ни духу.
‒ Ну, это конечно! Разведчики бояться провалить своё задание, поэтому и не пишут никому писем. Но, хоть какая-то память у тебя о нём осталась, мама?
‒ Да, конечно! ‒ рассмеялась мама. ‒ Ещё и какая!
‒ А ты мне её покажешь, или это тоже большой секрет?
‒ Да какой там секрет! ‒ нежно обняла меня мама. ‒ Вон к зеркалу подойди и увидишь и память о нём, и его большой секрет.
Когда я узнала что мой папа разведчик и уже долгие годы живёт и работает в тылу врага, оторванный от Родины, я очень возгордилась своим происхождением. Если бы мои одноклассники об этом узнали, они бы умерли от зависти, но мама мне категорически, строго-настрого, запретила об этом кому-либо рассказывать.
‒ Доченька, у нас до сих пор дома хранятся кое-какие секретные документы, оставшиеся от твоего папы, и если враги об этом узнают, они придут и заберут всё, а папа просил сохранить их в целости и сохранности, пока не вернётся.
Но папа так и не вернулся. Может он и погиб там, в тылу врага. Я спрашивала маму, куда его хоть примерно забросили ‒ в Азию, в Африку или в Америку, но она отвечала, что ничего об этом не знает, знает только, что там круглый год зима и очень холодно.
За теми документами к маме как-то пришли папины коллеги по работе, всё забрали и передали от него только небольшую весточку, в которой он писал, что у него всё хорошо и просил беречь сына. Папа даже не знал, кто у него родился, и мама передала ему во вражеский тыл шифровку, в которой писала, что у него родился не сын, а дочь, Вика. Уходя, папины коллеги оставили маме крупную денежную премию «За заслуги перед Родиной», для воспитания дочери известного разведчика. Вот как Родина ценит своих героев! На ту премию мы с мамой прожили пять лет, ни в чём себе не отказывая, а когда деньги у нас стали уже заканчиваться, мама стала ездить на юг, на сезонные работы по уборке урожая.
Ездила она, как правило, в Сочи, там тепло и урожаи каждый год очень хорошие. Собирала она обычно, или, как она говорила, рубила, капусту. За капусту всегда хорошо платили, и заработанных за сезон денег нам хватало до следующего урожая. Сезонные работы маме шли на пользу. Ну, ещё бы, целыми днями на свежем воздухе! Она всегда возвращалась домой свежая и загорелая, выглядела просто красавицей! А какие у неё вещи стали появляться! Когда её не было дома, я частенько примеряла на себя её трусики, лифчики, колготки, блузочки и платья, и хотя они были большими на меня, я в них представляла себя взрослой и красивой, как мама. Когда колготки на ней протирались на заднем месте, я просила их не выбрасывать, а отдавать мне, отрезала от них «штанишки», вставляла резинку от трусов, обрамляла всё вокруг кружевами и у меня получались очень красивые чулки. Девчонки мне завидовали – ужас! Ни у кого тогда не было таких чулочков, как у меня.
Экономили мы с мамой буквально на всём. Заработанных на юге денег нам едва хватало до нового урожая. У меня платье от школьной формы всегда было короткое, я быстро вырастала из него и вечно ходила, светила своими дырявыми трусами да самодельными чулками, но мама меня всегда успокаивала: ‒ «Потерпи доченька до следующего года, вот заработаю денег и купим мы тебе новое платье, а пока походи в стареньком. У тебя, доченька, золотые руки, трусики свои зашей, или возьми мои, старые, перешьёшь их на себя и ещё десять лет в них походишь!» Мальчишки со всей школы сбегались надо мной поржать, но я гордо проходила мимо них, делала вид, что так сейчас модно и очень эротично.
Когда мне исполнилось шестнадцать, мама хотела меня на лето с собой взять на сезонные полевые работы. Осталось только сдать экзамены и вперёд, в Сочи! Я никогда не видела моря, а капустные поля росли у самого моря, можно было и капусты нарубить и сбегать искупаться, но поехать нам, так и не было суждено.