После ледохода последний передатчик Белов собирался отдать в Россох, а сам задумывался об изготовлении полупроводников, изучая всю найденную по ним литературу. С учётом новых селений, растущее образование под его контролем раскинулось почти на двести километров с востока на запад и до семидесяти километров на север от Камы. В таких условиях быстрая и надёжная связь не выходила у Белова из головы. С почтовыми голубями было никак, он надеялся с весны выловить несколько пар лесных голубей для приручения. Результаты в лучшем случае будут через два года. Организация гонцов на лошадях была возможна зимой, летом никаких дорог, кроме водных, между селениями не было, не считая просек, проложенных от Бражинска до Выселков и до впадения Сивы в Каму. А движение по воде, даже на пароходах, не превышало скорости десяти километров в час. Для аборигенов это были чудеса быстроты, но Белов понимал, в случае вооружённого нападения на дальние селения их десять раз сожгут, пока подоспеет помощь. Сам же бывший сыщик не впал в благодушный маразм, чтобы распространять огнестрельное оружие по всем селениям, так через год на бражинцев с их же ружьями и нападут.
К весне смонтировали токарный станок нового поколения и первый фрезерный станок, на них Белов вырезал казённики к стамиллиметровым пушкам. Радовало его, что оба станка были полностью из местных деталей, даже резцы, которые, правда, изнашивались буквально за пару дней. Получить победит сыщик не надеялся, в местных условиях реальней было запастись алмазами и наделать алмазных резцов. Белов лично обучал работе на станках десяток ребят, установив им четырёхчасовой рабочий день. Поэтому станки эксплуатировались с утра до позднего вечера, все парафиновые свечи уходили в токарную мастерскую, в ней подмастерья с шести утра до полуночи выполняли черновую работу, себе старейшина оставлял только тонкую доводку и шлифовку. Испытания четырёх пушек Белов намеревался провести летом, когда изготовят необходимое количество снарядов.
На остатках проводов старшеклассники провели телефон в дежурку центральной сторожевой башенки, где круглосуточно находился наряд из трёх дружинников. В марте старейшина испробовал новое средство связи. Ночью сработала сигнализация в скотном дворе, Белов даже не сомневался, что очередные конокрады решили проредить табун городка, в котором насчитывалось уже под семь десятков лошадей. Он отзвонился дежурному и наблюдал работу дружинников, задержавших конокрадов быстро и бескровно. Пятеро конокрадов оказались из неприсоединённого селения по Бражке, аж в сорока километрах выше по течению.
Старейшина развеялся, прокатившись до селения Налга, которое насчитывало сорок домов, и вернул туда неудачников. Взамен забрал два десятка подростков и сына старосты, выменяв их на котелки и ножи. Кроме ребят, Белов привёз большое количество мехов, выменянных на железные инструменты. Угры настолько спокойно восприняли все действия бражинцев, что у него даже закралась мысль, не сами ли они спровоцировали бражинцев на присоединение, чтобы не ездить в Бражинск за товаром и избавиться весной от лишних ртов.
Для проверки этих догадок он проехал ещё вверх по Бражке, до следующего угорского селения, где с предложениями о присоединении обратился к старосте. Тот без всяких стеснений сразу сказал, кого из подростков может отдать, и запросил за них стандартную цену. Родители этих подростков, по их поведению, сами были готовы доплатить Белову, чтобы избавиться от едоков. Кончилось тем, что старейшина привёз в городок ещё три с лишним десятка подростков обоего пола. С одной стороны, хорошо, росло население, с другой стороны, Люлёна пару раз жаловалась главе городка, что после каждого приезда к подросткам родственников из селений исчезают ножи, котелки, одежда у ребят. Они не сомневались, что подростки сами дарят всё своим родным, наказывать за это Белов не собирался. Самым лучшим выходом виделась скорейшая женитьба всех подростков и отделение их в самостоятельное хозяйство. Пусть дарят своё имущество, будет стимул для работы, чтобы купить ещё подарков.
Наступал шестой год проживания Белова в этом мире, первые нанятые мастера давно разъехались, подростки вырастали. Зимой в Бражинске родились больше двух десятков детей, это двадцать женщин ушли из производства, причём наиболее жизненного производства – химического сырья, целлюлозы, пороха и патронов. Пришлось опять обучать новых помощников, пропадая целыми днями в мастерских, по ночам самому работать на станках. Всё это, не прекращая занятий в школе и тренировок с Асланом и дружинниками. В этой круговерти он наслаждался полнотой жизни, не упуская всех её радостей. Даже вернувшись домой из мастерской глубоко за полночь, Белов будил Ларису, каждое прикосновение к её телу по-прежнему возбуждало его. После того как измученная Лариса засыпала, мужчина уходил к Алине, ожидавшей его.
Несмотря на то, что её старшему сыну исполнилось одиннадцать лет, Алина не выглядела старше Ларисы. Да и в постели она не уступала ненасытностью первой жене, доводя мужа до полного изнеможения. В интимной жизни обе жены были настолько раскованны и изобретательны, что изредка собирались вместе и устраивали мужу бессонную ночь, затем отсыпались до обеда. Сам же Белов отлично высыпался за пару-тройку часов, с пяти утра всегда был на ногах, часто проверял караулы перед традиционным купанием и утренней гимнастикой.
* * *
…– Какие ещё послы? От диких угров, что ли? – начальник дворцовой стражи выслушал быстрый рассказ старшего стражника. – Гони их в шею, дикарей! Нет, погоди. Пусть ждут у ворот.
Он машинально проследил за возвращением стражника на пост, удовлетворённо хмыкнул, наблюдая его сучащие толстые ножки, изображавшие быструю рысь. Понятно, что представляется, но, значит, боится, оболтус!
– Однако, что с послами делать? Придётся в посольский двор идти, а тамошний глава третьего дня пожаловался великому царю на дворцовую стражу, гнида! Глаза бы мои его не видели, – буркнул про себя главный стражник, выбирая себе замену. Не абы какую, а нужного человека. Чтобы и посольский двор унизить, и себя не запачкать. Вот и нужный человечек, дворцовый истопник.
– Эй ты, иди сюда! Куда идёшь?
– В посольский двор, там печка дымить стала, – униженно кланялся истопник, недавно заменивший своего дядю, угоревшего «при исполнении обязанностей», и потому не привыкший к обилию начальства.
– Передашь Наилю, его послы у ворот ожидают, понял? Давай, беги! – Глава стражи ухмыльнулся, представляя реакцию своего обидчика. Теперь эти дикари месяц будут ждать, а потом пожалеют, что просили о встрече. Ха-ха!
Глава вторая. Шестой год
С открытием навигации городок встряхнулся от зимней неги, по всем ближайшим селениям направились торговцы на лодках, торопясь выменять как можно больше мехов, ведь многие были женаты и работали на процентах.
Белов не скрывал, что любой из них может завести своё дело, если захочет, но только отработав не менее трёх лет на Бражинск. В Бражинск стали приплывать купцы, отплыли первые пароходы за рудой и углём, под охраной дружинников и новобранцев. Закрутилась, завертелась уже наработанная система торговли. Старейшина даже не пытался вмешиваться, наслаждаясь пристрелкой четырёх пушек. За это время жёны успешно организовали и провели посевные и посадочные работы.
Одну пушку он решил установить на новый большой пароход, построенный для дальних путешествий по Каме. Мастера-механики смонтировали на корабле две самые последние модели паровых двигателей, ресурс которых дошёл до полного летнего сезона без ремонта. Пароход изготовили по чертежам Белова; он был двухпалубный, машины убраны под навес, отдельно оборудовали укрытие для людей из двух слоёв доски-сороковки, с бойницами во все стороны. В силу этого пароходик оказался чисто пассажирским, полезный груз не превышал пары тонн. Зато четыре пассажира с двумя кочегарами могли не сходить на берег почти неделю – запаса угля, воды и пищи было достаточно. Да и, закончись всё это, вода за бортом чистейшая, рыбы вдоволь, леса по берегам в изобилии. После монтажа паровых двигателей установили на носу парохода пушку, на станке, дававшем возможность разворачивать орудие от –30 до +60 градусов по вертикали, и до 45 градусов по горизонтальной плоскости по направлению движения парохода. Естественно, орудие было с железным щитком из пятимиллиметрового листа, достаточным для укрытия двух артиллеристов.
Для проведения ходовых испытаний и обкатки двигателей. Белов сплавал до Лея, отвёз к нему обеих чудинок с целью приискания для них мужей, которым он намеревался предложить в Бражинске любую работу, на выбор. Выгрузив запасы продуктов и одежды, настенные ходики в качестве подарка, старейшина за разговором пожаловался Лею на проблему с прочными резцами для станков и попросил помочь в приобретении алмазов, хотя бы мелких, технических. Чудин обещал помочь, с алмазами в своей длинной жизни он уже сталкивался. После того, как лекарь побеседовал с чудинками, Белов отвёз их обратно в городок. Испытаниями нового судна он остался доволен, пароход уверенно давал до пятнадцати километров в час, при форсировании двигателей – до восемнадцати, хотя это было чревато потерей подшипников через полчаса-час; несмотря на обильную смазку, они всё-таки заметно грелись.
Осенью, когда начинали строить этот пароход, старейшина планировал на нём спуститься в низовья Волги, но зимнее нападение булгар отменило эту турпоездку. Он рисковал вернуться с юга на пепелище, слишком большим и рыхлым стало растущее сообщество уральцев. За зиму население Бражинска выросло втрое, в городе образовался конгломерат молодёжи из разноязыких племён и родов. Единственным авторитетом для них был старейшина Бражинска: несмотря на обязательную учёбу и спортивные занятия, загруженность по работе, у подростков пока было слишком мало общих интересов. Иногда Белов чувствовал себя комендантом большого общежития, вспоминал свою учёбу в Свердловске. Поэтому от планов туристской поездки по Волге пришлось отказаться. Ждан определил на пароход, который назвали «Стражем», две смешанные команды опытных дружинников с новичками, которые по очереди курсировали между Баймаком и Россохом. Россох стал основной стоянкой для «Стража», дружинники регулярно докладывались оттуда по рации, изредка поднимаясь в Бражинск.
Оставшиеся три пушки установили на охранных башнях Бражинска со стороны выселковской и камской дорог; с севера и запада городок был прикрыт скотным двором и старыми мастерскими, обнесёнными частоколом. К концу июня Белов, Ждан и Третьяк определились со способностями новых горожан и перевели вновь набранных подростков на «специализацию», если можно так выразиться. Самых толковых пристроили в мастерские, с обязательным продолжением обучения в школе. Там за них вплотную взялись мастера, которым была обещана неплохая доплата за каждого выученного подручного, с бонусом за качество обучения. Некоторые мастера пытались отнекиваться, мол, сами учились десять лет, столько же и других учить будем. С ними городской глава не спорил, он по собственному опыту знал, что качественно обучать могут немногие. Тем более что основная тяжесть обучения по-прежнему лежала на нём и на нескольких старших учениках, проявивших учительские таланты.
Физически развитых и ловких отроков забрал себе Ждан, готовил из них стрелков и пушкарей для растущих гарнизонов в уральских городах. Командир бражинской, нет, уже уральской дружины, обучал не только бойцов, он набирал будущих разведчиков и диверсантов. Основные понятия по такой деятельности Белов парню дал, да и здравым смыслом командир дружины не был обижен. А термин «уральцы» был введён старостой Бражинска для обозначения всех племён и родов, «взятых под свою руку» бражинцами. Иначе получалось непонятное – угры из Вишура, угры из Виляя, сойки из Россоха, ельцы из Верхнего. Стремясь к быстрейшей ассимиляции, бывший сыщик настрого запретил сравнения среди жителей Бражинска, кто и откуда родом.
– Запомните, – регулярно проводил он беседы с подростками в школе или на тренировках, – вы не угры или булгары, вы уральцы. Ваши старейшины отдали вас всех мне, а я не угр и не булгарин. Поэтому тот, кто не считает себя уральцем, может проваливать обратно в свой бывший род. Да и там никто вас не примет, вы опозорите своих бывших родичей, вас выгонят в лес.
Внимательно слушавшие подростки никогда не возражали, потому что каждое слово было правдой. В этом родоплеменном мире жизнью любого человека распоряжалась община, от новорожденного до старейшины. Даже сильные воины и молодые парни не могли уйти из рода, из общины, без разрешения старейшины. Другое дело, что многие старейшины сами стремились выжить «особо умных», боясь их как своих соперников. Но отказаться от рода не пытался никто. Были изгои и в это время, в основном те, кто потерял родичей от болезни или невзгод, или откровенные негодяи, изгнанные или убежавшие из родов. Поэтому слово изгой считалось нецензурным оскорблением.
Так стараниями Белова на берегах Камы возникал новый род уральцев, пока слабый, без корней, но быстро растущий и богатеющий. Разговорным и письменным языком отставной подполковник сразу ввёл русский, получалось только в Бражинске да с приезжими купцами. Тут он надеялся на время, которое сгладит языковые нормы славянского и адаптированного русского. Зато официальный письменный быстро вытеснял резы, очень напоминавшие глаголицу, в силу своей простоты и скорости написания. Немало этому способствовало, кроме обучения неприлично большого числа подростков грамоте, появление первой плохонькой бумаги на целлюлозной фабрике, в Сторожке. Пока вся бумага, качеством даже хуже обёрточной, уходила на школьные нужды. Но мастера-бумагоделы, недавние ученики этой самой школы, постепенно поднимали качество, через пару лет можно будет сшивать тетради, на это надеялись все заинтересованные лица, в первую очередь Третьяк, для записи своих литейных экспериментов, и Влада – для ведения добротного торгового учёта.
Торговцы быстро заметили простоту и понятность русского алфавита в сравнении с написанием старых букв, где слова писались зачастую без гласных букв и промежутков, что больше походило на шифровку. Тем более, что все торговые записи бражинцы вели только на русском языке с арабскими цифрами и требовали того же от своих представителей.
Так вот, подростков, не склонных к технике и военному делу, с началом лета активно привлекали к оборонительным и строительным работам. Как ни пытался старейшина города обойтись без этого средневекового украшения, но пришлось окружить город рвом и невысоким частоколом, метров пять, не больше. Зато строили частокол по нормам пушечной обороны, с ровными стенами и выступающими башнями, в которые планировали установить пушки; изготовлением их занялись ученики Третьяка. Ров делали неглубокий, до двух метров, никакой воды туда заливать Белов не собирался, вполне хватало отходов нефтяного крекинга, накопившихся за последние годы. Их планировали вылить в ров в случае опасности, затем поджечь. Потому и туеса с тёмной густой смесью стояли за воротами крепости, в ожидании своего часа. За лето, пока земля мягкая, успели закончить только ров и вал, частокол оставался на следующий год.
В этом году подчинённые Влады могли позволить себе небольшие капризы, торговцев в город прибывало вдвое больше прошлогоднего, в основном за счёт булгар. Поражение булгарской дружины стало своеобразной рекламой для торговцев. Расстроенный Зырята по пути в столицу останавливался во всех городах, невольно показывая письмо и образцы товаров местным жителям, да подробно рассказывал, как добираться до Бражинска. Не меньше десятка новых купцов до августа побывали в Бражинске. По рекомендации Влады, кузнецы перешли на более простой набор товаров: те же ножи, косы, наконечники стрел и прочее. Применение мощного водяного молота и использование доменных печей делало даже этот консервативный товар втрое дешевле, чем у других кузнецов. Полученной прибыли было достаточно для стремительного роста потребления и уровня жизни бражинцев. Это ещё без предметов роскоши, таких, как зажигалки, золотые и серебряные украшения, самодельные зеркала. Белов пустил все осколки окон, выбитых в зимнем нападении, на зеркала.
Получение серебряной амальгамы было простеньким школьным опытом, но, памятуя о дороговизне самого изделия, Белов засекретил все работы по зеркалам. Он выложил из кирпича небольшой пристрой к своему дому, в котором быстро научил Алину амальгировать стеклянные осколки. Кислоты на пороховом производстве было предостаточно, серебро тоже было своё. Жена начала с маленьких кусочков, постепенно набралась опыта. Неправильные геометрически осколки она же обрезала стеклорезом, которых в доме было два, после чего передавала ювелирам. Те оправляли зеркала в серебряные оклады, некоторые и в золото. Такие зеркальца были хоть и дорогим товаром, однако на складе не залёживались. Постепенно к своей работе Алина привлекла всех трёх детей от первого мужа, старшему из которых исполнилось двенадцать лет, а девочкам-погодкам десять и девять. По меркам этого мира почти взрослые люди, ребята быстро освоили несложную процедуру, стремительно переводя осколки стёкол в дорогой товар.