- Цыц, клоп запечный! - рассердилась старуха. - Не бойся, Ванюша, на лавку садись, разденься, разуйся, а хошь, - растянись.
- Житьё как житьё, - говорит Иван, - всё, как в сказке, как надо.
- А это тебе за работу награда.
- Смотри-ка, - шепчет Шишок, - старуха уселась на чёрный шесток и развязала дырявый платок.
- Связочка жирненьких серых мышат. А-а! - зевнула ведьма. - Как ходики нынче, Ванюша, спешат! Мышаток, хоть жаль, но тебе отдаю. А хочешь, поджарю? Аль в шкурке сварю?
- Водицы дала бы, бабуся, испить!
- Хватит тебе про водицу-то ныть! Наелся лука да чеснока... А квасу не хочешь? Вчерашнего... право. - А сама ворчит:
— Вот напою. Злое зелье - приправа. Уснёт навечно, и все проблемы.
- Квасок-то зелёный, чай, из лягушек?
- Что ты, родимый! Не обижай старушек! Пей же скорее! Годится, годится! Та ж болотна водица! Завсегда зелена. Така она. - Иван уж было хотел отпить из ковша, да Шишок не дал - под ковш поддал, зелье плеснулось, зелёным туманом под печь поползло. - Ну что за народ! Хоть я ведьма, карга... Болит у старухи дубова нога. Болота, всё сырость, лягушки да жабы. А мы вот - старушки, убоги и слабы...
- Ишь ты! - крикнул Шишок. - Старуха то так, то эдак дело поворачивает. Нечистое тут место, пошли, Ванюха!
Старуха смолчала, прикинула что-то и снова сначала:
- Ох, Вань, и работа?.. Присядь на лопату, как царь на крылечко, маненько погрею тебя в русской печке. Да заодно и духа твово избушного. Небось, в болоте озябли!
А Ванька в ответ:
- Сказка мне эта, бабуля, знакома. Шишок мне рассказывал давеча дома.
- Нету терпенья мне больше общаться! Пора нам с тобою навеки прощаться! Горыныч, Кикимора, Дьявол и Леший! Хватайте Ивана! Топи его, вешай! - рассердилась болотная старуха, да так рассердилась, что свалился платок, косы трёхцветные и рассыпались.
- Опять ты, Три-худа! - вскричал Шишок, - вот достану сейчас колечко, будет тебе крылечко!
- Не надо! Сдаюсь! - в страхе взмолилась трёхцветная пакостница. - В болоте остаюсь! - кричала Три-худа, убегая вслед за куриной избой.
- Да ну их! - махнул рукою Ваня. - Прескучили старые сказки, русалки озёрные, ведьмины пляски, избушки куриные, страхи животные, кошки да мышки, да жабы болотные.
- Значит, домой, Ванюша? На печи пошуршим да пошебаршим, пошушукаемся. Ты мне сказку - я тебе две. Со сверчком подымлю я табачком! Охота ведь в избу-то? А? Изба, коли в ней никто не живёт, пропадёт. Мне дак как домовому не положено вообще по свету таскаться. Хотя интерес тоже появился. Вот и кончится скоро болото. Куда теперича? - спросил Шишок. - Совсем запамятовал.
Давай покрутим яичко. Раз болотина не пускала, значит, правильно шли. Чо тако? Светит то с одной стороны, то с другой? Не Златосолнце сигнал подаёт? Али кто зеркальцем вертит?
- Зовёт-то, зовёт. А это кто? Смотри, Шуршала-Шебуршала, девка краса, длинна коса. Откудова на болоте взялась? Не ведаю. Така красива да ласкова. Кто ты, девица, скажись? Да не бойся, покажись!
А девка и отвечает:
- Не смею, матушка не велела с парнями заигрывать. А тебе, Ванечка, от меня подарочек - три серебряных маковки.
- Откудова знаешь, как меня величать? - удивился Ваня.
- Маковки-то - зелье! - заворчал Шишок. - Дурманна в них сила, Ванёк.
- Все тебе, Шуршалушка, зелье да дурман-трава чудятся. Из рук такой девицы-красавицы вряд ли худоба кака приключится, кака непотреба выйдет!
- Как будет тебе, Ванечка, худо, нестерпимо худо, плохо, что глядеть невозможно, - предложила девица, - брось одну маковку о землю. И полегчает. А хошь, женись на мне?
- Жениться? - молвил Ваня. - Можь, и жениться... только рановато и нековды.
- Верно, нет таких трав, чтоб узнать другого нрав, - снова заворчал Шишок. - А девка, вроде, справна. Можь, и впрямь по избам? И то правда, чо жениться тебе скоро будет надобно.
- Нет, не по избам! Тебе бы, Шуршала-Шебуршала, на печку поскорей! - стал Иван корить Домового.
- По избам, Ванечка! По избам! Брось серебряну маковку о землю, чёрный конь примчится, чтобы на нем домой в Тверь воротиться! Дьявол примчится, огонь в ноздрях!
- Э-э! - загремело вдруг. - Лентяй тверской, таракан запечный!
- Это не я, Шуршалушка, ругаюсь. А кто, не ведаю. Верно, Три-худа где-то прячется, беду скликает. Большую избу охота сыскать, солнце златое в радости увидеть. А где девица-то? - А девицы и след простыл.
- Пошли, Ваня, - заторопился Шишок, - чует моё сердце, неспроста всё это. Надо тебе подсобить.
- Ись, Шишок, охота. Была луковка, да, знать, выронил. He-а, тута, на половинку!
- А мы, Шишки, не ядим! Забыл, что ля? У хозяев не нахлебничаем. Духовной пищей сыти. Ну, муху иногда, комара, кузнечика какого изловим. Друго дело. Не переядаем. Потому долго и живём. А с дороги-то, видать, совсем сбились. Давай-ка покрутим яичко.
- Покрутим, - согласился Ваня, - а яичко-то не потерял?
- Яичко - не луковка, терять нельзя. - Положил Шишок яйцо на камень, стал крутить да приговаривать:
- Ты, яичко, покрутися, покрутися, поворотися! Указать крестом нам путь не забудь! Вона куды знак, туды идтить. Али не туды! Что за напасть? Как бы не пропасть! Яичко, знать, шпортилось. А крестов-то, крестов на ём!
- Можь, и шпортилось, - поддакнул Ванюша, - хоть и каменно, а эдак от птицы. Брось ты его, Шебаршалушка. Пошто зря булыжник таскать.
- И то право, - отвечает Шишок, - была не была, у-ух!
- А-а-ааа, - завопил кто-то в кустах голосом Три-худы.
- Знать, в нея угодил, в самый раз попал.
- Попал, да не прибил, - заворчал Шишок, можь, одумается, отстанет.
- Эх, Шуршала-Шебуршала, мы с тобой приятели! - запел Ванька, а ему вторил спутник:
- Ваня, Ваня, друг сердечный, мне бы на полати бы!
Эх, крылечко, ты, крылечко! Э, зелёны ставеньки!
Где изба моя, где печка? Где вы, стары валенки!
Найдём, чего ищем!
- Обязательно найдём! Энти сгодятся? - молвил Ванятка, подкидывая одну из маковок. - Ой! Будто кто под локоть поддал?!
Тут одна маковка о землю ударилась, а как ударилась, потемнело, загремело кругом. И голос Три-худы, словно из-под земли:
- Ага! Будет худо вон оттуда! От невежества погибнете. Прибьют на барщине в крепостничестве! Задушат в подвалах царских!
Вышли тут из чёрного пня два чёрных монаха, таща за собой старую женщину:
- Не ведаю! Не насылала мора, порчу на скотину! Не насыла-ла...ааа! Не была я вороною лошадью! Во истинный крест!
- Топи её в болотине! Топи ведьму! - вскричал один монах. - А то в реку давай, в Оршу!
- Не ведаю! Не виноватая! - причитала старая тверитянка.
- Ах вы, ироды! - возмутился Ваня. - Монахи монастырские, разбойники, чернокнижники!
- Молчи, гунька беспортошный! Крепостной ты ноня. Вона из Твери княжеска грамота!
- За глумление над слугами крестовыми, - закричал другой монах, - святой отец игумен берёт добро, давай торбу! Всё теперь монастырское!
- На дыбу его! Крути ему руки! Вяжи скоморошника! - вторил ему первый монах. - Богоотступника церкви святой!
- Ах, так! Торбу отнимать?! Я вас сейчас огнём спалю! - разъярился Шишок. Но его схватили, потащили к дереву, на шею накинули верёвочную петлю.
- Ванюша, не робей! Круши их дубьём, копьём, каменьями!
- Нестерпимо на такое глядеть! Была не была! - И Ванька, выхватив из-за пазухи вторую серебряную маковку, бросил о землю. - Монахи тут вместе с женщиной словно сквозь землю провалились. Зато голос Три-худы из трясины болотной забулькал, заклокотал:
- Теперь-то уж вас погубят болезни да голод. Не видать вам нового времени! Не видать вам Солнца Злата в радости! - И появился из густого тумана белый старец:
- Беда, голод в мир гонит, люди добрые. Реки обмелели, ручьи пересохли, колодцы иссякли. Голод на Руси. Засуха, болезни. Чума, оспа да холера народ изводит...
И снова из чёрного пня вышли чёрные монахи с огромным чёрным обручем, высоко неся его над головами.
- Держись, Шебаршала! Счас разберёмся и с третьей маковкой! - вскричал Иван. А голос Три-худы из-под серого придорожного камня зловеще молвил:
- Будет ещё хуже, чем было!
- Ой, Ваня! Тишина - громче грома, - прошептал Шишок. - Что это? Никак призрак... войны?! Слышь, оружием бряцают, вздохи, стоны. А вот он и сам в развевающемся обгоревшем чёрно-красном плаще-саване! Гляди, люди падают, саван их накрывает! А крестов-то, крестов, могил... Ванятка, не робей! Судьба победить аль погибнуть!
- Русские никогда не робели! - вскричал Иван. - Победа будет суждена, если победу захочешь!
- Верно, Ваня! Праведные слова исходят из правды. Сейчас подмогну! Мы, Шишки, за хозяев, за дома свои постоим! Дух железный, народися, с огнём- молнией явися! - И домовой, вылетев из державшей его петли, выхватил свое заветное колечко.
- Глянь-ка, Шебаршалушка! Призрак-то свернулся в комок, с дороги в канаву скатился. Никак, Три-худа из-под савана выползает?!
- Три-худушка! Привет от запечного! Спасибо, родненькая, сладенькая, за маковки серебряны. Хоть на лице белила, да не сделалась мила! Просветила, Три-худушка, просветила!
- Одолели, прошли! Но вы ещё вспомните обо мне! - зловеще прошипела Три-худа, сбрасывая обличье девицы-красы. - Когда проснётся Земля, люди ещё будут спать. Их несовершенство порождено гневом, ложью, глупостью! - с этими словами она исчезла. Утренний ветер развеял чёрные пни, клочья обгоревшего савана. Белый молочный туман окутал спящую ещё землю. И тут путники неожиданно увидели крышу необыкновенного дворца. Она походила на спираль, уходящую в небо.
- Вона изба-то кака? Словно Тверской собор! - изумился Ваня.
- Дом на доме стоит. А энтова чо за штука качается?! Пошто висит?
Послышался мелодичный голос:
- Выше облачных сводов не создавалось храмов! Ярче звёзд и луны не светились огни торжества. Ослепительнее и горячее солнца нет ничего во Вселенной. Я - Маятник Земли, веду отсчёт времени.
- Эй, Маятник, - спросил Иван, - кто тебя толкает?
- Меня толкает Земля.
- А Землю кто?
- Вселенная. Солнце ясное.
- Ужо не тут ли Земля счёт годам ведёт? - поинтересовался Шишок.
- Здесь Земля счёт времени ведёт.
- А время где живёт? - снова спросил Шишок.
- Старое время живёт там, откуда вы идёте. Новое время поджидает вас там, куда вы идёте. Каждая прожитая минута делается старой, уходит в прошлое...
- А где сама Земля? - спросил Ваня.
- Всё вокруг нас - Земля.
- Как я сразу не догадался-то! - засуетился Шишок. - А не ведаешь ли ты про Солнце Златое, что в радости живёт? Как его найти?
- Ведаю, ведаю, - молвил голос. - Живёт оно на вершине моего дворца. А зачем искать?! Надо учиться видеть радостное, доброе, красивое. Не всматриваться в ненависть, не разжигать в себе зла. Люди - дети света. Они должны помнить об этом и служить солнцу.
- Как это? - не понял Ваня.
- Радость приходит с ясным утром, с чистым небом и с человеческой добротой. Доб-ро-той, - голос умолк.
- Вот, Шебаршалушка, и большую избу нашли. Войти бы да до Солнышка Златого дойти.
- Входите да помните, - снова молвил голос, - вошедшему нельзя долго оставаться в одном времени. После осени должна наступить зима, после зимы - весна, а за ней - лето. Потом опять осень, зима, весна, лето. Так было и будет вечно. Помните: из осени спешите в зиму! Из зимы - в весну! Из весны - в лето! Нарушивший запрет навсегда останется в том времени! Нав-сег-да! Пом-ни-те!
- Ну и дела! - высказался Шуршала-Шебаршала.
- Дяла у них, - послышался голос Три-худы. - Кабы следом не ползла, не узнала бы, где большуща изба стоит. Где Земля счёт времени ведёт. Силой не взяла, так хитростью одолею упрямого тверича да дружка его запечного-поперечного. Останутся в старом времени! Не видать им нового времени. Не видать Златосолнца и радости. - И Три-худа приоткрыла дверь дворца, ведущую в осень, прикинулась Дедом Урожаем.
- Заходите, гости дорогие, - запричитала Три-худа, положив на голову копёнку из жёлтой соломы, - в осень угодили, погостите. Праздники урожая начинаются, Ванечка. Свадебки на Руси играют. Ты ведь страсть как на балалайке играть любишь! Оставайся, закрома полны. Живи - не тужи!
- Нековды, идтить надобно.
- И то верно, - заторопился Шишок, открывая соседнюю дверь, идущую вверх. А уж Три-худа там, в Зиму Зимовну превратилась, Деда Мороза кличет:
- Эй, Мороз Морозович! Старый, ты что, совсем в детство впал? Сидишь себе на подоконнике, стёкла разрисовываешь? Не слышишь? И дела нет до гостей! Дед, приморозь-ка их, чтобы Зимушку лютую помнили! Вьюга, Метель, Пурга, подсобите! - И закружились холоднющие силы вокруг Ивана и Шишка, и заморозили, и усыпили.
- Поменяю-ка я свой перстенёк с ледяным бриллиантиком на колечко вон у того дружка запечного, - молвила Три-худа в образе Зимы Зимовны, - ни к чему оно этому лохматому, нечёсаному. Ухо, чай, смёрзлось, не чувствует!
- Ты чего за шиворот воду льёшь? - очнулся Шишок, - Не крути, не отдам колечка. Ваня! Да никак умёрз? Вот бы на печку погреться. Чем топите-то? Сосульками, небось?
- А чем же? - отвечает Зима, играя градинками и грызя леденцы.
- Ванюша, пора из зимы выбираться! Нельзя нам тута долго оставаться. Пора в весну идтить. Маятник-то что вещал? Забыл, что ля?
- Ну, Шуршалушка-Шебуршалушка, сна не дал доглядеть. Видал туманы сказочные, солнышко златое улыбчивое, ласковое.
- Пошли, пошли, - стал выталкивать Шишок Ивана за дверь, где тихо скрипели льдины, журчали ручьи, падали капли и слышались раскаты грома. - И здесь нечего задерживаться долго. Но без весны в лето не попадёшь!
- Грох-грох-грох! Трах-трах-трах! - приветственно переливалось крутом.
- И холод, и тепло! Снег и гроза с ливнем! Всё сразу?! - удивился Ваня.
- Так это ж весна! Она така. В ней всё перемешано, - рассуждал Шишок, шагая с Ванькой в лето.
- Прошу, заходите! - на пороге лета стоял солидный рыжий гриб, из-за плеча которого выглядывала взъерошенная ворона. - Разрешите представиться: Лето, Июнь Июльевич Августович, псевдоним - Жаворонков. Глафира, распорядись! Это - Суховей Водопеевич. Его приятель - Смерч. Вместе с Глафирой прилетели, живут вот... Суховейчик, предложи гостям чая с малиновым вареньем, с баранками да с сушками, али черничного пирога.
- Ох, ох! - стал крутиться возле веника Смерч.
- Вертится да охает. Зубы болят. От сладкого, - продолжал Жаворонков. - Вчера, представляете, один целый сад со спелыми яблоками и грушами проглотил. Глафира! Ты чего там возишься?
- Да ещё в Армении персиковые плантации скушал, - добавила ворона, появившись с большим подносом, на котором лежала гора угощений. - Суховейчик, дружок, развлекай гостей! - ворона Глафира подожгла на блюде дурман-траву, стала обносить гостей сладостями, окуривая и одурманивая пришельцев. - Угощайтесь, угощайтесь!
- Пахнет-то как душисто, вкусно, - разомлел Шишок. - Не хуже, чем на печке.
- Хорошо, - вторил ему Ваня.
- Отведайте, гости дорогие, гости долгожданные, - продолжала Глафира. - Суховей, я что сказала?! Развлекай гостей!
- Очень даже охота отведать. Аж за ушами затрещало, рот слюной свело, - говорил, зевая, Ванюша. - Эва, как крутится приятель-то твой...
- Давай, Смертушка, давай! Суши их, высушивай! Эх! - вдруг злобно завопила ворона.
- Что с тобой, Глафирушка? - удивился гриб. - Смертушка-Суховейчик, ну-ка, за водицей волжской слетай! Самоварчик-то, поди, давно пустой? Али выкипел?
- Чаёк да чаёк, - заворчал Суховей, - сейчас слетаю. Будет вам по глотку. Тоже водохлёбы?
- А как же? Водохлёбы. Тверские. Можем с одной баранкой на спор сорок чашек выпить, - подхватил Шишок.
- У нас все водохлёбы: затверецкие, затьмацкие, заволжские, посадские. Спать-то как охота... Пахнет чем-то, не пойму? Вроде, сеном...
- Запахи лугов, садов, полей, рощ. Запахи лета, - поддакивал Жаворонков, - прекрасная пора!
- А что там? - спросил Ваня, показав рукой на стену, уходящую вверх.