— Прошу прощения? — переспрашиваю я, не обращая внимания на то, что мой голос звучит как раз так же сварливо, как я себя ощущаю. — Я не прислушивалась к вашей бессмысленной болтовне, так что не уверена, на что вы ссылаетесь.
Лора усмехается и перебрасывает волосы. Джулия Тантем дарит мне такой же нелестный взгляд и отвечает:
— Мы собираемся разделить между собой лечебные эффекты, ранжируя их от малозаметных к заметным. Если это, конечно, устраивает тебя, — ее тон почти полностью совпадает с моим.
— Нормально, — пожимаю плечами я без особого интереса. — Я уже и так все сделала, так что моя часть закончена.
— О, конечно, — отвечает Джулия. — И я уверена, ты просто жаждешь увидеть наши, верно?
— Ну, мне придется, — говорю я, стараясь сохранить спокойное выражение лица. — В конце концов, я же не хочу, чтобы мы провалились, верно?
Марибель хихикает, но затыкается, когда Лора, Джулия и их друг Эрик злобно на нее пялятся. Мне немного жаль Марибель, потому что люди не стали бы ее так сильно ненавидеть, если бы она не была моей подругой. С другой стороны, она одна из тех немногих, которых я могу терпеть, поэтому эгоистично держу при себе, даже если это разрушает ее общественную жизнь.
К тому времени, как закончился урок, я просто вымотана — столько времени терпеть грязных сук и ублюдков, которые меня окружают. Мне понадобился весь мой самоконтроль, чтобы не начать испытывать проклятья, пройденные на уроке, на окружающих. Пришлось сидеть на руках — только поэтому я не схватила палочку и не начала палить заклинаниями из-под стола. Однажды я не смогу себя до конца проконтролировать.
И это будет потрясающий день.
Когда я прихожу домой, в моей квартире тепло — хорошая перемена после холодного сентябрьского воздуха снаружи. Слишком тихо; это меня немного беспокоит, потому что я достигла той точки, когда уже ненавижу тишину. Моя соседка, Лола, наверное, куда-то вышла, потому что ее нигде не видно. Мы вообще-то хорошо ладим, но она очень, очень отличается от меня. Мы стали соседками в прошлом году и с тех пор ни разу не ссорились и не скандалили, а потому предпочли оставаться вместе весь оставшийся год. Это нормально, правда; просто Лола чересчур громогласная. И у нее полно парней, и при этом ни один из них не ее парень. Может раздражать, что разные мужчины шныряют по нашей квартире каждый день в любое время, но, думаю, могло быть и хуже. Она могла бы быть заносчивой стервой, которая меня ненавидит и все такое, так что, по крайней мере, она не такая.
Но это все-таки раздражает. Лола с многочисленными мальчиками, и я, у которой нет никого рядом. Иногда это почти заставляет меня желать какой-то свободы — пойти с кем-нибудь, с кем я хочу, на свидание, в любое время, когда я хочу. Иногда я думаю, что это лучше, чем постоянно ждать парня, которого вижу иногда реже, чем раз в месяц. Но потом я вспоминаю, почему поступаю так, и это придает мне терпения мириться с происходящим. Это будет стоить того. Я знаю, что случится. Все изменится в конце концов; нам просто придется смириться с этой ситуацией сейчас и ждать будущего. Потому что тогда все станет лучше. И я уверена, мы еще снова раз пятьдесят разойдемся и помиримся до этого, но ведь это только делает все интересней, разве нет?
И я его люблю. Очень. И да, может мне девятнадцать, и что? Если бы вы знали хоть половину того дерьма, через которое нам пришлось пройти и иметь дело, вы бы поняли, что юный возраст — меньшая из наших проблем. Я даже не могу пойти к нему домой на обед, а когда он оказывается в моем доме, обед превращается в полчаса неуютной тишины. Глупо, смешно, и раздражает. Но в любом случае, это явно вряд ли изменится в ближайшем будущем. У наших семей было полно времени, чтобы смириться со всем, но они продолжают вести себя как дети. Но все нормально. Это только еще больше скрепляет наши чувства, потому что, по крайней мере, мы знаем, что действительно должны серьезно к этому относиться, раз уж приходится терпеть вот такое дерьмо.
Я прохожу в свою спальню и не удивляюсь, когда, открыв дверь, вижу двух сов за окном. Я бросаю сумку и бегу, чтобы их впустить. Первая почти клюнула меня в руку, пока я снимала письмо с ее лапки — определенно, я не слишком быстро успела ее накормить. Узнаю мамин почерк, поэтому бросаю письмо на стол, чтобы дотянуться до второго. На этот раз я аккуратнее и бросаю сове корм, прежде чем взяться за письмо. Черт. Это от Ала. Ничего от Скорпиуса. Он не писал мне уже три дня. Я знаю, что он жив, только потому, что в статье об осеннем тренировочном сезоне в Ежедневном Пророке процитировали его мнение о том, как плохая погода повлияет на расписание. Знаю, что не должна вести себя так — это глупо и ограничено, а я не хочу быть такой девушкой. Но это тяжело, потому что я так по нему скучаю и просто хочу знать, что происходит в его жизни, раз уж редко вижу это своими глазами.
У меня нет настроения читать письма мамы и Ала, потому что они оба намного счастливее, чем я, в этот момент, поэтому оставляю оба письма на столе и вместо них беру утренний выпуск Пророка. У меня пока не было возможности пролистать его, и да, мне обычно наплевать, но почему-то ужасно скучно, из-за этого мне хочется почитать. В кои-то веки ничего о моей семье на первой странице. Это бывает невероятно редко, потому что на первой полосе всегда находится что-то о моей семье. Но не сегодня; вместо этого здесь большая статья о предстоящем квиддичном сезоне. Ну конечно. Похоже, все в этом чертовом мире крутится вокруг квиддича. Иногда я это ненавижу. Иногда мне хочется, чтобы его никогда не изобретали.
Но иногда я эгоистична.
Если бы вы спросили меня года два назад, каким я вижу свое будущее, наверное, я сказала бы, что буду счастлива среди своих друзей, готовясь заняться тем, что в итоге составит великолепную карьеру. И я, наверное, сказала бы вам, что мой парень будет рядом со мной намного чаще, чем сейчас, и что, если бы расстояние и причиняло некоторое неудобство, оно бы на самом деле не значило слишком много. Уверена, я тогда и подумать не могла, что меня будут ненавидеть и избегать, и что Скорпиус будет чересчур занят, занимаясь каким-то идиотским спортом и болтая с газетами, чтобы мне написать.
Моя жизнь — дерьмо.
Я действительно очень стараюсь оставаться позитивной и сконцентрироваться на том, по какой причине я здесь, но иногда это слишком сложно. Иногда я хочу прийти домой и прижаться к тому, кто меня любит, но его здесь нет. И иногда я сомневаюсь, а стоит ли все того. Я не так это себе представляла и не знаю, сколько еще смогу терпеть. Мне нужен кто-то здесь, хотя бы один человек. Но все, кого я люблю, в милях и милях от меня. А тот, которого я люблю больше всех, слишком занят, чтобы просто ответить на письмо. Но это того стоит, я знаю. Он этого стоит, и я просто должна потерпеть и пройти через эту часть моей жизни. После все станет намного легче. Просто обязано стать. В конце концов, я уверена, что хуже уже не будет.
Мне придется иметь дело с мозолями.
Так что я не буду злиться и расстраиваться, не позволю себе этого. Просто буду держать это в уме и продолжу оказывать поддержку, как и должна делать девушка в такой ситуации. Я хорошо умею умалчивать некоторые вещи, и это то, что я должна буду скрывать некоторое время. Все станет лучше в будущем; мне просто придется смириться со всем этим сейчас. Так что, думая об этом, я сажусь, беру перо и пергамент со столика у кровати и решаю написать письмо.
В конце концов, хоть кто-то из нас должен пытаться поддерживать контакт.
========== Глава 2. Джеймс. 17 сентября ==========
Тот, кто сказал, что за деньги счастья не купишь, соврал.
Ты можешь купить что угодно, если у тебя их достаточно. С помощью денег действительно можно купить все, и тот, кто говорит обратное, лжет. Деньги могут позволить тебе купить лучшую одежду, и модную квартиру, и превосходных помощников, какие тебе только нужны. Черт, деньги даже могут помочь купить тебе любовь — ну, по крайней мере, похоть. Деньги привлекают красивых женщин, как пламя — мотыльков, так что каждый, кто несет всякую хрень о том, что невозможно купить счастье, несет дерьмо собачье. Потому что ничто не приносит больше счастья, чем красивая женщина. Ничто на свете.
Ну, кроме разве что нескольких красивых женщин.
Если у тебя есть деньги, ты можешь иметь все: девушек, власть, положение в обществе, славу. Если тебе очень повезет, как мне, ты станешь ну просто смехотворно переплачиваемой звездой квиддича да еще и с солидным трастовым фондом на всякий случай, что только сделает тебя еще богаче и желаннее, и, в конце концов, самым счастливым из счастливейших. Жизнь хороша.
Конечно, жизнь была бы еще лучше, если бы мне не пришлось бороться с омерзительным похмельем. Но за каждым взлетом есть падение, и то, как именно я провел вчерашнюю ночь, стоит головной боли этим утром. Солнце и правда неприлично яркое, а мне слишком уютно и приятно в постели, чтобы встать и закрыть занавески. Хорошо, что у меня есть люди, которые могут делать что-то вроде закрывания занавесок, так что я закрываю глаза и зову Мегги, мою «помощницу». Я использую слово «помощница» не совсем точно, потому что она больше служанка, чем помощница, но нет моей вины в том, что мне запрещено нанимать домового эльфа. Я не знаю, чем отличается от этого наем человека, — раз уж и тем, и другим пришлось бы платить одинаково и все такое — но, по мнению моей тети-Эксперта, разница есть. Я даже не пытался выслушать и понять, в чем эта указанная разница, потому что, честно, мне плевать.
Мегги тут же появляется, и я лишь неопределенно машу рукой в сторону окна, даже не открывая глаза из-за света. Я слышу, как она слегка вздыхает, но ничего не говорит, пока идет через комнату, чтобы задвинуть шторы.
— Что тебе принести? — спрашивает она, и по голосу понятно, что ей безразлично мое состояние.
— Мелладрим, — отвечаю я, выдавливая название зелья еле слышным голосом.
— Хорошо, — сухо отвечает она. — Ты, наверное, захочешь встать. Шарлотт уже дважды звонила и сказала, что едет.
Конечно она едет. Она всегда так, верно? Эта девчонка могла бы и переехать сюда (и я уверен, она жаждет этого). Честно говоря, она пребывает в этой квартире дольше, чем в своей, и сказать, что это несколько напрягает, было бы большим преуменьшением. Это очень напрягает.
Но, блядь, она горячая.
Прежде чем я успеваю снова натянуть на себя одеяло, появляется Мегги с мелладримом и свежим круассаном с маслом. Я открываю глаза, потому что чувствую довольно сильный запах, исходящий от него.
— Охотник, — просто говорит она, держа блюдечко с круассаном. Мегги передает мне зелье, которое я тут же выпиваю — нет смысла вызывать у себя неизбежный приступ тошноты. Затем она передает мне круассан, и я быстро откусываю его, отчаянно стараясь поскорее заесть мерзкий вкус мелладрима. Обе вещи служат своей цели, и ужасная головная боль от похмелья исчезает, оставив лишь легкое покалывание за глазами.
— Ты, — говорю я Мегги, вежливо улыбаясь, — просто лучшая.
— Правда? — отвечает она, не удосуживаясь изобразить даже легкую улыбку. — Тогда, наверное, мне нужна прибавка.
Ой.
— Пусть твои люди свяжутся с моими людьми, — торжественно говорю я, скидывая одеяло и садясь. Мегги лишь закатывает глаза и уходит, забирая с собой пустой флакон и блюдце.
Я даже не успеваю встать, потому что дверь спальни снова распахивается, и вбегает Шарлотт с идиотской улыбочкой на лице, выглядящая более счастливой, чем это полагается кому бы то ни было таким ранним утром.
— Доброе утро, милый! — чирикает она этим своим тошнотворно милым голоском, которым обычно разговаривает.
— Привет, — отвечаю я, надеясь, что вялость моего голоса не очень заметна. Впрочем, не имеет значения, потому что она конечно же не обращает ни на что внимания. Просто обвивает руки вокруг моей шеи, прыгает мне на колени и начинает зацеловывать насмерть. И мне на самом деле все равно, потому что, если и есть что-то в Шарлотт, что меня не утомляет, так как раз это. Ибо каждый, кто меня знает, может подтвердить, что я высоко ценю красивых женщин. И, честно говоря, редко встретишь кого-то красивее Шарлотт Исли.
Она достаточно знаменита в кругу «Ведьмовского Еженедельника» и других популярных магических журналов; на самом деле она — одна из самых популярных молодых моделей в настоящий момент. И не без причин. Высокая, стройная, с яркими голубыми глазами и иссиня-черными волосами, достающими чуть ли не до талии. Своей внешностью она восполняет все то, чего ей недостает, что хорошо, потому что она явно не самый умный человек, которого я встречал в своей жизни, мягко говоря. Конечно я предпочитаю блондинок, но в ее случае посмотрел на это сквозь пальцы, потому что в ее внешности есть все остальное.
Она слишком быстро обрывает поцелуй, спрыгивает на пол и поднимает меня на ноги.
— Пошли, — быстро говорит она. — У нас заказан завтрак.
— Заказан?
Она кивает:
— Да, я заказала на прошлой неделе, у Спайви. Вот, — она достает из моего шкафа одежду. — Я включу тебе душ.
— Я сам могу включить свой собственный душ, спасибо, — говорю я, поймав рубашку на пуговицах, которую она мне швырнула. — Но если хочешь присоединиться… — предлагаю я, снова протягивая к ней руки и притягивая ее за локти.
Она хихикает (она всегда, всегда хихикает — никогда не смеется):
— Я бы хотела, зайчик, но утром я целый час потратила на то, чтобы уложить волосы, так что я не стану их снова путать.
Я должен был догадаться, так что не стал ничего говорить. Я просто делаю, как она сказала, и иду в душ. И когда заканчиваю, я продолжаю следовать ее приказам, пока она сидит на крышке унитаза, и велит мне побриться, и указывает, как именно мне взлохматить волосы. И после этого я надеваю вещи, которые она мне приготовила и разрешаю ей примять мою рубашку в тех местах, где именно нужно. Некоторые мужчины сочли бы такой контроль раздражающим или даже пугающим, но не я. В конце концов, мы должны хорошо выглядеть, когда выходим куда-либо вместе, потому что везде вокруг нас будут сверкать фотовспышки. И как говорит Шарлотт — славы мало не бывает.
Мы прибываем в ресторан, по-светски опоздав, но конечно же они не отдали наш столик другим. Спайви — новый ресторан, но он быстро становится тем самым местом, где следует бывать. Это в нижней части Косого Переулка, в модном квартале, каковым он является уже долгие годы. Цены чересчур высоки, порции чересчур малы, но вы все равно ходите в Спайви не для еды. Вы ходите туда для опыта. И для демонстрации себя. И, в конце концов, моя подружка — модель, так что она все равно не ест.