— Роуз! Что ты тут делаешь?
Я пожимаю плечами:
— Ну, я слышала, эта команда должна быть довольно хорошей, так что решила заявиться…
Он смеется, и я уже больше не могу. Я обвиваю руки вокруг его шеи и, наверное, прыгнула бы ему на руки, если бы из-за своих каблуков не была почти с него ростом. Лола — дура.
Он обнимает меня так же крепко и, не тратя времени, сразу начинает меня целовать. И я уже упоминала, что люблю его целовать? Ну так вот, люблю. Очень. Я научила его всему, что он умеет, и, наверное, мне стоило остаться в Хогвартсе, потому что я просто великолепный учитель. И не буду врать, будто не без ума от того, что я не только единственная в его жизни девушка, которую он любит, но и единственная, кого он когда-либо целовал. Обычно я не из сентиментальных, но что-то в этом делает меня по-настоящему счастливой.
— Я думал, ты не придешь, — сказал он, когда мы наконец прервались, чтобы вздохнуть.
— Я прогуливаю, — пожала я плечами, и он улыбается и берет меня за руку.
— Что на тебя нашло? — спрашивает он, пока мы идем подальше от толпы в менее занятый угол комнаты. — Прогуливаем уроки… тц-тц.
— И не только уроки, — поправляю я его. — Еще экзамен и сдачу эссе.
— Тебе действительно не стоило, — говорит он более серьезно, но я качаю головой.
— Я так хотела.
И тогда он еще сильнее улыбается, и мне хочется растечься лужицей по полу. Смешно, что я все еще так на него реагирую, но я не могу этого не делать.
— Я рад, что ты это сделала.
Он снова целует меня, и я думаю, что, наверное, действительно сейчас растаю. Может это потому, что прошло два месяца и четыре дня, но каждое нервное окончание в моем теле словно загорелось, и все, чего я хочу — затащить его в одну из раздевалок и проделать с ним ужасные, грязные вещи. Но не могу, вокруг люди, а во мне воспитали хоть какое-то достоинство (иными словами, мать меня за такое убьет). Не говоря уже о том, что ему платят за то, чтобы он в скором времени взлетел в воздух. Так что я ограничиваюсь поцелуем, по крайней мере, пока.
Я обвиваю руками его шею и в этот раз, когда поцелуй заканчивается, его лоб касается моего. У него потрясающего цвета глаза — по-настоящему серые, какие редко обычно встретишь, и его ресницы красивы, как у девочки.
— Я заплатила шестьсот галеонов, чтобы сюда попасть, — сказала я секунду спустя. Эти красивые глаза расширяются, и на секунду он не находит слов, но потом заходится смехом:
— Ты спятила?
Я пожала плечами:
— Думаю, ответ зависит от того, у кого ты спросишь…
— Я так рад, что ты здесь, — искренне шепчет он, и его глаза смотрят в мои как раз так, чтобы я ненадолго потеряла способность дышать. И это заставляет меня забыть, что я, наверное, должна была бы на него злиться за то, что он так долго отвечает на мои письма. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что я просто ужасно влюблена и что я, наверное, передала кому-то другому права на свою душу, потому что непохоже на то, что я могу контролировать свои мысли и эмоции.
И мне на это плевать.
— И ты выглядишь, — он опускает глаза и быстро оглядывает меня с головы до ног, — восхитительно, — снова встречается со мной взглядом, и нервные окончания опять загораются и сходят с ума.
Лола — умница.
— Ты останешься на ночь, ведь так? — спрашивает он, и я киваю:
— На весь уикенд.
— Фантастика, — он улыбается, а потом немного отодвигается. — Мои родители тут.
Ну вот и способ все испортить. Я корчу гримасу и невнятно бормочу:
— Ну, замечательно… — уверена, они будут просто в восторге меня встретить.
Скорпиус лишь смеется и пожимает плечами:
— Мы от них отделаемся.
— Фантастика, — я прикусываю нижнюю губу и улыбаюсь в ответ.
Но затем откуда-то позади нас раздается свисток, и Скорпиус немного отклоняется, чтобы посмотреть мне через плечо.
— Мне нужно идти, — говорит он, и его голос звучит по-настоящему виновато.
Не хочу, чтобы он так себя чувствовал, я его поддерживаю, так что натягиваю улыбку Хорошей Подружки и говорю:
— Удачи!
Но он лишь качает головой и немного теребит локон, прежде чем завести его за мое плечо (Лола права насчет волос, но я никогда, никогда, никогда не скажу ей этого в лицо):
— Мне она сегодня не понадобится.
А потом он еще раз быстро меня целует и идет к своей команде. Я смотрю, как он уходит, а потом иду на трибуны. И все просто восхитительно. Как бы ужасно я не чувствовала себя в последнее время, внезапно все это больше не имеет значения. Все, что имеет значение — это то, что я здесь, и у нас есть целые выходные. Я не могу сдержать улыбку, которая, словно навечно, приклеилась к моим губам. Все хорошо.
И это определенно стоило шестисот галеонов.
========== Глава 6. Скорпиус. 18 октября ==========
Ну, возможно, отделаться от моих родителей было не так просто, как я думал.
Честно, я воображал, что в ту же секунду, как они увидят Роуз, тут же отменят наш обед и вернутся домой. В конце концов, не то чтобы она их самый любимый человек на планете. Мы с Роуз, оба, любой ценой стараемся избегать своих семей просто потому, что они друг друга ценят невысоко, что как бы делает обстановку за обедом несколько неловкой. Но я был неправ, потому что они настояли на сохранении всех планов полностью и пригласили Роуз присоединиться к нам.
Конечно, я тут же начал что-то подозревать (как и Роуз), потому что это не то, что обычно происходит. Отец сказал, что это обед в честь победы, и мы можем заказать все, что захотим, потому что очень важно начать сезон на высокой ноте. И это была высокая нота. Окончательный счет был 320-90, и я поймал снитч меньше чем за час. Отцу нравится, что я играю в квиддич — единственное, что ему во мне нравится, но хоть что-то — и они с матерью ждали нас внизу, возле комнаты для прессы, когда я наконец освободился. Роуз тоже была здесь конечно же — она появилась там сразу после матча и провела всю пресс-конференцию, спрятавшись в углу. Серьезно, я даже не знаю, как описать то, что я чувствую, когда она рядом — это будто внезапное спокойствие, и ничто иное больше не имеет значения. И все, что я хотел бы сделать — забрать ее домой только для себя, но родители твердо держались за обещание обеда, и мы встретились с ними сразу, как вышли из комнаты.
И их чувства при виде нас было не трудно распознать.
Честно, мать не ненавидит Роуз. Она, конечно, не перебарщивает с этими материнскими штучками и придерживается существующего порядка взаимной ненависти Малфоев-Поттеров-Уизли, потому что так воспринимает свой супружеский долг, полагаю. Но она ценит то, что Роуз умна (хотя уверен, она считает, что следует скрывать свой ум, потому что предполагается, что мужчин отталкивает, когда женщина дает понять о своих знаниях), и честно считает, что Роуз «довольно красива, в несколько своеобразной манере» (думаю, это, наверное, переводится как «она высокая, худая, и у нее есть деньги на дизайнерские вещи»).
А отец… Ну, я не совру, если скажу, что, если бы ее фамилия не была Уизли, отец сам бы в нее влюбился. Я думаю, его втайне развлекает ее явная стервозность, и, полагаю, он специально раздражает ее и втягивает в споры, чтобы посмотреть, как она бесится. Конечно, он совершенно ненавидит ее родителей, но думаю, ему трудно ненавидеть ее, пусть даже он и прикидывается, что терпеть ее не может. Роуз не верит мне, когда я говорю, что она втайне нравится ему, и не может не попасться, когда он начинает ее злить.
Ее собственная мать, совсем как моя, и она не ненавидит меня явно. На самом деле она обычно очень вежлива и всегда старается втянуть меня в какую-нибудь беседу и все такое. Конечно, я знаю, что, когда она смотрит на меня, то видит моего отца, а сказать, что она не самый большой его фанат, было бы жутко мягко сказано. По крайней мере, она пытается, и она никогда не делала ничего жестокого, вроде запрещения Роуз видеть меня или чего-то типа этого. Она невероятно умна, конечно, и это хотя бы помогает ей притвориться, что она не умирает про себя при мысли, что ее дочь встречается с единственным сыном ее давнейшего врага. По крайней мере, я предпочитаю притворство.
Ее отец — ну, он точно втайне не развлекается моим видом, и близко такого нет. Он все еще не смирился с тем, что Роуз теперь со мной, и я думаю, он до сих пор пытается себя убедить, что это у Роуз всего лишь фаза бунта и что она в итоге это перерастет. К его чести, он лишь один раз опустился до прямого физического насилия, и, к его защите, мне, наверное, не стоило держать свою руку конкретно там, когда ее родители поблизости, а особенно, когда они внизу… Это было пару лет назад, кажется, нам было по шестнадцать, и не нужно и говорить, ее отец был не в восторге, когда поднялся по лестнице, чтобы позвать нас на обед (хотя я думаю, он специально ввалился без предупреждения, надеясь, что найдет причину надрать мне зад). После этого мой нос заживал еще неделю, Роуз не разговаривала с отцом еще месяц, и меня не приглашали в их дом еще год. В конце концов, могло быть и хуже.
Так что, когда мои родители увидели нас после матча, ни один из них не делал попыток скрыть свои истинные чувства, и было очевидно, что они не ждали и не жаждали того, чтобы Роуз к нам присоединилась. Но, в конце концов, следовало сохранять какую-то видимость доброжелательства, и так и случилось после матча. Мать кивнула ей, а отец изо всех сил постарался проигнорировать (что он всегда делает, прежде чем наконец приходит в подходящее настроение и начинает злить и раздражать ее). Они поздравили меня с победой, и я поблагодарил их. Затем я попытался схитрить и сказал, насколько устал и как хочу пойти домой.
Не повезло.
— Чепуха! — сказала мать, схватив меня за локоть, пока мы шли под трибунами. — Тебе нужно поесть, разве нет?
Все, что я мог — надеяться, что Роуз поймала мой извиняющийся взгляд.
В Татсхилле (и на самом деле во всем Тиденхэме) можно пообедать только в нескольких частных ресторанчиках. Я предложил отправиться в Бристоль, но мать посмотрела на меня так, словно одно только такое предложение вызвало в ней желание пойти и немедленно вымыться. Отец предложил аппарировать прямо в Лондон, но я смог отклонить это, провозгласив, что «совершенно вымотан». Наконец, мы разместились в небольшом ресторанчике на набережной в деревушке подальше от Татсхилла (не хотели, чтобы нас беспокоили фанаты квиддича), и Роуз не смогла удержаться от ядовитого замечания, говоря, как это забавно, что у них не вызывает отвращения сама мысль о том, чтобы находиться среди маглов, ведь маглы будут им сейчас готовить и прислуживать за столом.
Мы сели у окна во всю стену, которое выходило на набережную, и, что неудивительно, все заказали себе напитки покрепче (нам ведь нужно было пережить этот вечер, конечно). И я почти поперхнулся, когда Роуз, даже не озаботившись открыть меню, просто сказала официанту, что закажет самое дорогое, что у них есть. Она сказала это с таким невинным взглядом широко распахнутых глаз, что я едва удержался от того, чтобы не схватить ее и зацеловать насмерть за то, что она такая потрясающая.
И последовавшая за этим беседа, пока мы ждали наш заказ, была такой же очаровательной, как и все наши беседы…
Отец не смог сдержаться и решил вывести Роуз из себя нарочитой и фальшивой вежливостью:
— Как поживают твои родители, дорогая? — он добавил «дорогая», чтобы лишь подчеркнуть свой сарказм.
Роуз, великолепная как всегда, лишь широко улыбнулась и ответила:
— О, у них все великолепно! Я скажу им, что вы о них справлялись, уверена, они просто придут в восторг.
Мама отправила свое филе назад на кухню всего лишь один раз, что, наверное, вроде рекорда. Роуз едва прикоснулась к своему лобстеру за пятьдесят четыре фунта, неудивительно, учитывая, что она не любит лобстеров и заказала его только из-за цены. Мы с отцом остались довольны своим заказом, хотя я и лишился половины своего, потому что Роуз явно предпочитала ростбиф морепродуктам. К тому времени, как мы оплатили счет, мы выпили еще по несколько стаканчиков, что очень помогло как следует разогреть ссору, в которую отец втянул Роуз — ссору о последних политических ходах ее матери, о запрете организаций с исключительно чистокровным управлением. Отцу захотелось узнать, не лицемерно ли это, запрещать людям вступать в организации, основанные на чистоте крови, и почему это получается, что запрещать людям с недостаточной чистотой крови вступать в организации, требующие определенной чистокровности — намного хуже, чем запрещать вступать в эти организации достаточно чистокровным? Я вроде бы понял, что он хотел спросить, но Роуз слишком горячая, чтобы уловить в этом юмор, тем более она была полупьяна. Она обозвала отца злобным фанатиком, что, конечно же, его развеселило без меры.
На самом деле отцу наплевать на политику, и он даже не состоит ни в одной из этих организаций. Ну, с другой стороны, да, мой дед — уставной член многих таких групп, но сам отец не проявляет к ним никакого интереса. Что еще ироничнее, так это то, что и Роуз на самом деле насрать на все это. Обычно она начинает скучать, когда заходит разговор о политике и законах, и даже не так упорна в борьбе за равноправие, как ее мать. На самом деле она меня как-то спросила, узнает ли ее мать, если она вдруг решит нанять домового эльфа в Ирландии. Я ответил, что, скорее всего, да, с чем она мрачно согласилась. Но вот видите, и Роуз, и мой отец влезли в жаркий спор о том, на что обоим даже наплевать.
И когда мы позже той же ночью вернулись в мой коттедж, Роуз была в плохом настроении. Конечно, мне не понадобилось много времени, чтобы успокоить ее и улучшить настрой. И мне даже хватило здравомыслия убедиться, что никто нас не побеспокоит, отключив камин от сети и наложив на дом временные антиаппарационные чары. В конце концов, где-то поблизости проходила обязательная командная вечеринка, и наверняка меня попытались бы пригласить, хоть я и предупредил, что не приду. Если честно, часть меня хотела пойти на вечеринку, потому что я знал, насколько они великолепны и что там соберется вся команда, и кто знает, кто еще… Но на самом деле, это было легкое решение — я бросил все это ради нее.
Я уже говорил, что люблю ее?
Правда, правда люблю. Иногда я думаю, что не говорю ей это достаточно часто, потому что иногда спрашиваю себя, знает ли она. Я имею в виду, конечно, знает, но подозревает ли, что я думаю о ней каждый день и каждый день по ней скучаю. Мне не нравится вся эта ситуация, в которой мы находимся — когда она так далеко — и, хотя у меня не такая уж и хреновая жизнь, я уверен, что отдал бы все это за то, чтобы вот так просыпаться каждое утро.