— Эй, говнолорд, — обратился к Гэнси Ронан. — Ты рыдаешь? — Он пнул Гэнси по ботинку. — Сфинктер. Ты спишь?
Гэнси убрал руки от лица и поднял глаза на Адама и Ронана. На его подбородке виднелось пятно крови. Выражение его лица было резче, чем Адам ожидал, и стало ещё резче, когда он увидел грязную одежду Ронана.
— Где вы были?
— Энергетический пузырь, — ответил Ронан.
— Пуз... Что она тут делает? — Гэнси только сейчас увидел Девочку-Сиротку, когда она споткнулась в дверях позади Адама. Она казалась неуклюжей в паре резиновых сапог, что Ронан достал из багажника БМВ. Те были слишком велики для её ног и, конечно, совершенно неправильной формы для её копыт, но желаемый эффект вроде был достигнут. — Какой смысл нам было тратить всю вторую половину дня, чтобы доставить её туда, если вы собирались притащить её обратно?
— Плевать, чувак, — сказал Ронан, приподняв бровь в ответ на ярость Гэнси. — Это заняло два часа.
Гэнси продолжал:
— Может, для тебя два часа ничего не значат, но некоторые из нас ходят в школу, и два часа – это всё наше свободное время.
— Плевать, папочка.
— Знаешь что? — Гэнси встал. Было что-то незнакомое в его тоне, натянутая тетива. — Если ещё раз назовёшь меня так...
— Как Блу? — перебил Адам. Он уже предположил, что она не была мертва, иначе Гэнси не был бы способен спорить с Ронаном. На самом деле он предположил, что всё выглядело хуже, чем было в действительности, или Гэнси бы сводил отчёт о состоянии дел.
Выражение лица Гэнси было всё ещё раздражённым и искрилось.
— О ней позаботятся.
— Позаботятся, — повторил Адам.
— Уже наложили швы.
— Наложили швы, — повторил Ронан.
Гэнси не унимался:
— Думаете, я запаниковал из-за ничего? Говорю вам: Ноа был одержим.
Одержим, как дьяволом. Одержим, как рука Адама. В промежутках между кипящей чернотой в Энергетическом пузыре и этим жестоким результатом одержимости Ноа Адам смог прочувствовать, на что была бы способна его собственная рука, если бы Энергетический пузырь не сумел его защитить. Часть его хотела рассказать об этом Гэнси, но другая часть никогда не забывала отчаянный крик Гэнси, когда Адам изначально заключил сделку с энергетическим пузырём. На самом деле, он не думал, что Гэнси скажет: «Я же говорил». Но Адам бы знал, что у него было бы право так сказать, а это даже хуже. Адам всегда был самым негативным голосом в своей голове.
Невероятно, Ронан и Гэнси всё ещё ссорились. Адам снова вернулся к ним, когда Ронан выдал:
— Ой, да ладно тебе... Мне совершенно плевать, позвал ли Генри Ченг меня на вечеринку.
— Смысл в том, что я тебя позвал, — сказал Гэнси. — Не в том, что Генри это сделал. Ему всё равно, мне не всё равно.
— Аа, — произнёс Ронан, но как-то недобро.
— Ронан, — предупредил Адам.
Гэнси попытался стряхнуть кровавое пятно со своих штанов.
— А вместо этого вы пошли в Энергетический пузырь. Вы могли там умереть, а я бы даже не узнал, где вы, потому что ты не утруждаешься ответить на телефон. Вы помните ту драпировку, о которой мы с Мэлори говорили, когда он был здесь? Ту, с лицом Блу? О, конечно, помнишь, Адам, потому что ты сотворил тех кошмарных Блу в Энергетическом пузыре. Когда фигня с Ноа была окончена, Блу выглядела точно так же. — Он поднял руки ладонями вверх. — Её руки были красными. В её собственной крови. Именно ты, Ронан, сказал мне много месяцев назад – что-то начинается. Сейчас не время для обмана. Кого-нибудь могут убить. Больше никаких игр. Нет времени для чего-либо, кроме правды. Мы, как предполагается, во всём этом вместе, чем бы оно ни было.
На всё это не существовало эффективного возражения, всё было безусловной правдой. Адам мог бы сказать, что был в Энергетическом пузыре бесчисленное количество раз, работая с энергетической линией, и что он думал, в этот раз будет так же, как и в любой другой, но он абсолютно точно знал, что сам понял, с лесом творилось нечто неправильное, но всё равно продолжил.
Девочка-Сиротка опрокинула вешалку за дверью комнаты и отскочила от места падения.
— Брось тут крутиться, — рявкнул Ронан. Как это ни странно, но потеря им самообладания означала, что спор был окончен. — Убери руки в карманы.
Она прошипела что-то ему в ответ на языке, который был не английским и не латынью. Здесь, в этом будничном месте, было особенно ясно, что её собрали в соответствии с правилами какого-то другого мира. Старомодный свитер, громадные чёрные глаза, худенькие ножки с копытцами, спрятанными в обуви. Невозможно было поверить, что Ронан вытащил её из своего сна, но невозможно было поверить и в другие нагреженные им диковинные предметы. Теперь казалось очевидным, что они энергичными шагами в течение уже некоторого времени двигались по направлению к миру, где демон правдоподобен.
Они резко подняли глаза, когда открылась задняя дверь. Блу и Мора зашли в комнату ожидания, а медсестра переместилась за стойку. Всё внимание тут же переключилось на Блу.
У неё было два заметных шва на правой брови, которые скрепляли сглаженные края борозды, что тянулась вниз по щеке. Бледные царапины по обеим сторонам от самой глубокой раны поведали историю о пальцах, скребущих её кожу. Её правый глаз был по большей части закрыт, но, по крайней мере, он всё ещё был на месте. Адам мог сказать, ей было больно.
Он знал, что беспокоится за неё, потому что его живот неприятно закололо только от взгляда на её рану, предложение насилия скреблось в нём, словно пальцы по доске. Это сделал Ноа. Адам свернул руку в кулак, припомнив, как чувствовал себя, когда она двигалась по своей собственной воле.
Гэнси был прав: любой из них мог погибнуть этой ночью. Пришло время прекратить игры.
Одну странную секунду никто ничего не говорил.
Наконец, Ронан произнёс:
— Боже, Сарджент. У тебя швы на лице? Это. Круто. Давай сюда, засранка.
С каким-то облегчением Блу подняла свой кулак и стукнула им об его.
— Царапины на роговице, — сообщила Мора. Её сухой, деловой тон выдал её беспокойство сильнее, чем мог бы любой плач. — Антибиотик в каплях. Должно быть всё хорошо.
Она посмотрела на Девочку-Сиротку. Девочка-Сиротка смотрела на неё в ответ. Как и у Ронана, её внимательный взгляд стал где-то между угрюмым и агрессивным, но эффект получился слегка более жутким, так как взгляд этот был представлен беспризорной девочкой в резиновых сапогах. Мора выглядела так, будто собиралась что-то спросить, но вместо этого удалилась к стойке заплатить за визит.
— Слушайте, — тихо заговорил Гэнси. — Мне нужно вам кое-что сказать. Это странное время для подобных слов, но... Я ждал подходящей минуты и не могу перестать думать, что, если бы эта ночь закончилась хуже, я мог бы так и не дождаться нужного момента. Так что вот: я не могу просить вас быть откровенными, если сам так не поступаю.
Он собирался с духом. Адам видел, как его взгляд остановился на Блу. Возможно, оценивая, знает ли она, что он собирался сказать, или должен ли он это говорить. Он коснулся большим пальцем своей нижней губы и, поймав себя на этом, опустил руку.
— Блу и я встречаемся, — сказал он. — Я не хочу ранить ничьи чувства, но я хочу и дальше с ней встречаться. И больше не хочу это скрывать. Это съедает меня, а вот такие ночи, когда я должен стоять тут и смотреть на лицо Блу в таком состоянии и притворяться, как... — Он заставил себя остановиться, сосем остановиться, тишина стояла настолько напряжённая, что никто не разбавлял её ни звуком. Тогда он закончил, повторив: — Я не могу просить вас поступать так, как не поступаю сам. Простите, что был лицемером.
Адам никогда бы не поверил, что Гэнси мог подтвердить отношения таким резким способом, и теперь, когда признание повисло в воздухе, это было очень неприятно. То, что Гэнси выглядел таким несчастным, не приносило никакой радости, а то, что Гэнси и Блу, по сути, спрашивали разрешения, чтобы продолжать видеться, не приносило удовольствия. Адам хотел, чтобы они просто говорили всё время правду, тогда всё не дошло бы до такого.
Ронан приподнял бровь.
Блу сжала пальцы в маленькие крепкие кулачки по бокам.
Гэнси ничего больше не добавил, просто ждал решения суда, в особенности его неуверенный взгляд остановился на Адаме. Он был словно истерзанная версия человека, которого Адам когда-то впервые встретил, и Адам не мог сказать, становился ли Гэнси кем-то другим, или он возвращался к тому, кем уже давно был. Адам покопался в себе в поисках чего-либо, что он хотел сейчас сказать Гэнси, но ничего не выделялось. Уважение было тем, что он хотел всё время, и уважение было тем, на что он сейчас смотрел, даже если оно запоздало.
— Спасибо, — произнёс Адам. — Что, наконец, сказал нам.
Он имел в виду «сказал мне». Гэнси понял, он едва-едва кивнул. Блу и Адам разглядывали друг друга. Она прикусила губу, он приподнял плечо. Они оба сожалели.
— Хорошо. Я рад, что всё открылось, — заносчиво сообщил Гэнси. Давным-давно Адам счёл бы такой высокомерный ответ невыносимым, он бы решил, что это легкомыслие. Теперь же он знал, что была и обратная сторона. Когда затруднения подбирались слишком близко к чему-нибудь огромному и личному, Гэнси погружался в оживлённую вежливость. Это было так неуместно здесь, в отделении неотложной помощи, этой бурной ночью, что действительно выбивало из колеи, особенно в сочетании с непроходящим смятением на его лице.
Блу взяла Гэнси за руку.
Адам был рад, что она это сделала.
— Гадость, — сказал Ронан, и это была самая незрелая реакция из всех возможных.
Но Гэнси ответил:
— Спасибо за участие, Ронан, — снова с присущим ему выражением лица, и Адам отметил, как ловко Ронан ослабил напряжение момента. Они все опять могли дышать.
Мора вернулась к ним от стойки. У Адама сложилось впечатление, что она намеренно там задержалась, предоставляя им пространство. Теперь она достала ключи от машины и предложила:
— Давайте уберёмся отсюда. Такие места заставляют меня нервничать.
Адам наклонился, чтобы стукнуть костяшками пальцев по кулаку Гэнси.
Больше никаких игр. Время только для правды.
Глава 28
Независимо от того, с какого места вы начали знакомиться с этой историей, она всегда была о Деклане Линче.
Хотя в это и сложно поверить, он не родился параноиком.
И в самом деле, была ли это паранойя, ведь он необязательно был неправ?
Осторожность. Вот как называлось, когда действительно появлялись люди, кто хотел тебя убить. Он учился осторожности, не паранойе.
Он родился мягким и доверчивым, но он научился. Он научился с подозрением относиться к людям, спрашивающим: «Где ты живёшь?» Он научился говорить с отцом только по одноразовым мобильным телефонам, которые покупал на заправках. Он научился не доверять никому, кто утверждал, что не почётно тосковать по историческому таун хаузу в коррумпированном городе, по главной спальне с ковриком из тигриной шкуры, по ящику, полному красиво подмигивающего бурбона, и по немецкому автомобилю, который знал о мире больше, чем ты. Он выучил, что ложь была опасна, только если ты иногда говорил правду.
Самый старший и самый естественный сын Найла Линча стоял в своём таун хаусе в Александрии, Вирджиния, и прислонялся лбом к стеклу, разглядывая тихую утреннюю улицу за ним. Движение на вашингтонских дорогах только начинало с рычанием оживать, и такое соседство до сих пор побуждало к бдительности.
Он держал телефон. Тот звонил.
Телефон был ещё большей рухлядью, чем его рабочая трубка, которую он использовал на своей стажировке у Марка Рэндала, политического деятеля и убийцы мячей для гольфа. Он специально выбрал модель явно другой формы для работы своего отца. Не хотел сунуть руку в сумку и достать не тот мобильный. Не хотел нащупать его на тумбочке среди ночи и легко заговорить с ненужным человеком. Не хотел давать Эшли подержать неправильный телефон. Что угодно, что только можно, чтобы напоминать себе быть параноиком – осторожным – пока бизнесу Найла Лина нужна была помощь.
Этот телефон не звонил неделями. Он думал, что, наконец, выбрался.
Мобильный звонил.
Он обдумывал долгое время, что опаснее: ответить или проигнорировать.
Он поправил себя. Он не был больше Декланом Линчем, заискивающим политическим молокососом. Он был Декланом Линчем, сыном Найла Линча со стальной челюстью.
Мобильный звонил.
Он ответил.
— Линч.
— Считай это звонком вежливости, — сказал человек на том конце провода. Фоном играла музыка, какие-то плачущие струнные инструменты.
Тонкая, липкая струна нервов натянулась и тонкой струйкой закапала по шее Деклана.
Он произнёс:
— Вы же не думаете, что я поверю, будто это всё.
— Я бы не ожидала ничего подобного, — ответил голос на другой стороне. Он звучал отрывисто, весело, с акцентом, неизменно в сопровождении с какой-нибудь музыкой. Деклан знал её только как Сондок[22]. Она не покупала много артефактов, но когда покупала, драмы не происходило. Соглашение было чётким: Деклан предъявлял магический предмет, Сондок делала предложение, Деклан передавал ей предмет, и они расходились до следующего раза. Деклан никоим образом не ощущал, что он мог быть по настроению засунут в багажник машины отца, слушая, как того мутузят, или закован в наручники, а его заставляют наблюдать, как обыскивают сарай его родителей, или избит до бессознательного состояния и оставлен умирать в комнате в общежитии Аглионбая.
Деклан ценил мелочи.
Но ничему из них не мог доверять.
Осторожность, не паранойя.
— Ситуация в Генриетте очень переменчива, — продолжила Сондок. — Я слышала, это больше не склад Гринмантла.
Переменчива, да. Правильное слово. Давным-давно Найл Линч продавал свои «артефакты» дилерам по всему миру. Каким-то образом выбор сузился до Колина Гринмантла, Ламоньера и Сондок. Деклан предполагал, что это было для безопасности, но, возможно, он слишком преувеличивал заслуги отца. Может быть, тот просто испортил отношения с остальными.
— Что ещё вы слышали? — спросил Деклан, не подтверждая и не опровергая.
— Рада слышать, что ты мне не доверяешь, — ответила Сондок. — Твой отец слишком много болтал.
— Я не ценю такой тон, — сообщил Деклан. Его отец много болтал. Но это сказать мог Линч, а не какая-то корейская дилер незаконных магических старинных предметов.
Музыка на заднем плане заплакала извинениями.
— Да, это было грубо с моей стороны. Говорят, кто-то может продать нечто особенное в Генриетте, — сказала Сондок.
Нервы сочились под воротником Деклана.
— Не я.
— Я так и не думала. Как я уже сказала: звонок вежливости. Я посчитала, может, ты захочешь узнать, если волки подойдут к твоим дверям.
— Сколько волков?
Музыка запнулась, возобновилась.
— Возможно, стаи и стаи.
Может быть, они разузнали о Ронане. Пальцы Деклана сжались на телефоне.
— Вы знаете, из-за чего они развылись, seonsaengnim[23]?
— Мм, — произнесла Сондок. Это был выразительный звук, который передавал, что она знала, он подлизывался, и что она, тем не менее, это допускала. — Этот секрет ещё слишком молод. Я позвонила в надежде, что дам тебе достаточно времени, чтобы действовать.
— И как, вы считаете, я должен действовать?
— Едва ли я на своём месте могу тебе указывать. Я не твои родители.
Деклан сказал:
— Вы знаете, что у меня нет родителей.
Позади неё музыка шептала и пела. Наконец, она ответила:
— Я не твои родители. Я лишь очередной волк. Не забывай об этом.
Он оттолкнулся от окна.
— Извините. Теперь я был груб. Я оценил ваш звонок.
Его разум уже окопался наихудшими сценариями. Ему нужно вытащить Ронана и Меттью из Генриетты — только это имело значение.
Сондок произнесла:
— Я скучаю по находкам твоего отца, они самые прекрасные. Он был очень проблемным человеком, но, думаю, имел самый прекрасный ум.
Она воображала Найла Линча пробирающимся через шкафы, коллекции и подвалы, внимательно отбирающим предметы, которые он находил. Деклан воображал что-то ближе к правде: его отец грезил в Барнс, в номерах отелей, на диванах, на заднем сидении БМВ, который теперь у Ронана.