— Это ночь правды, — объявил Гэнси, в любое другое время они, возможно, посмеялись бы над ним. Но не сегодня. Сегодня ночью они все могли бы сказать, что были частью медленно катящегося механизма, и его чудовищность потрясала. — Давайте соединим всё вместе.
Они медленно описали всё, что случилось с ними днём ранее, делая паузы, позволяя Гэнси записать всё в журнал. Когда он набросал факты — энергетическую линию заело в 6:21, атака Ноа, дерево, из которого сочилась чернота, глаз Адама, движущийся сам по себе — он начал нащупывать очертание ролей, которые они играли. Он мог бы практически увидеть конечный результат, если бы достаточно внимательно всмотрелся.
Они обсудили, обязаны ли они защищать Энергетический пузырь и энергетическую линию – обязаны. Думали ли они, что Артемус знал больше, чем говорил — думали. Считали ли они, что когда-нибудь он свободно заговорит об этом — никто не был уверен.
Пройдя часть этого пути, Ронан замыслил походить взад и вперёд. Адам направился на кухню и вернулся, сделав себе кофе. Блу устроилась в подушках на диване рядом с Гэнси и положила голову ему на колени.
Такое не разрешалось.
Но было. Правда выходила на свет.
Ещё они говорили о городе. Мудрее было бы скрыться от чужаков, идущих в Генриетту, чтобы нарыть сверхъестественные реликвии, или бороться с ними? Пока они разбрасывались идеями о нагреженной защите и опасных союзниках, монстрах, являющихся оружием, и кислотных рвах, Гэнси нежно коснулся волос над ухом Блу, осторожно, чтобы не задеть кожу возле её брови из-за раны, осторожно, чтобы не встретить взглядов Ронана и Адама из-за смущения.
Такое разрешалось. Ему разрешалось такое желать.
Они говорили о Генри. Гэнси помнил, что раскрывал строго охраняемые секреты Генри, но также он к концу школьного дня решил, что поведать что-то Гэнси означает рассказать и Адаму, и Ронану, и Блу. Они шли в комплекте, Гэнси не мог ожидать, что выиграет, без такой же победы для них. Адам и Ронан отпускали ребяческие шутки на счёт Генри («Он наполовину китаец», «На какую половину?») и хихикали; Блу их упрекнула («Сильно ревнуете?»); Гэнси велел отложить в сторону свои предубеждения и подумать о нём.
Никто до сих пор не произнёс слова «демон».
Оно висело, несказанное, но обозначенное разговором. То, что преследовало Адама и Ронана, то, что поселилось в Ноа, то, что, скорее всего, напало на Энергетический пузырь. Вполне возможно, что они могли бы весь вечер его не затрагивать, если бы Мора не позвонила с Фокс Вей 300. Она сказала, что Гвенллиан увидела что-то в зеркалах на чердаке. Потребовалось много времени, чтобы выяснить, что же она на самом деле видела, но, кажется, это была Нив с предупреждением.
Демон.
Разрушитель.
Разрушающий лес и всё, что с ним связано.
Это открытие заставило Ронана остановиться, а Адама полностью замолчать. Ни Блу, ни Гэнси не прерывали эту любопытную тишину, и в итоге Адам выдал:
— Ронан, думаю, им тоже нужно сказать.
Лицо Ронана, пожалуй, выражало предательство. Это утомляло; Гэнси мог в точности увидеть спор, зарождающийся на ту тему. Адам бы выстрелил чем-нибудь невозмутимым и правдивым из лука, Ронан ответил бы из матерной пушки, Адам капнул бы бензина на пути снаряда, и потом всё полыхало бы в огне несколько часов.
Но Адам просто серьёзным тоном сказал:
— Это ничего не изменит, Ронан. Мы сидим тут с нагреженным светом вокруг, и я вижу, как девочка с копытами ест в зале пенопласт. Мы разъезжаем вокруг на машине, которую ты достал из снов. Удивительно, но это не изменит их отношение к тебе.
А Ронан возразил:
— Ты не очень справился с этим откровением.
По обиженному тону Ронана Гэнси решил, что он внезапно что-то понял о нём.
— У меня происходили другие вещи, — ответил Адам. — Из-за них принять это было немного сложно.
Гэнси определённо казалось, что он что-то понял о Ронане.
Блу и Гэнси обменялись взглядами. Блу приподняла бровь под чёлку; её второй глаз всё ещё был закрыт. Из-за этого она выглядела даже более любопытной, чем обычно.
Ронан дёрнул свои кожаные браслеты.
— Хрен с ним. Я нагрезил Энергетический пузырь.
Ещё раз в комнате повисла абсолютная тишина.
На определённом уровне Гэнси понял, почему Ронан колебался, рассказывать ли им это: способность вытаскивать магический лес из головы добавляет потусторонние черты твоей личности. Но на всех других уровнях Гэнси был слегка смущён. Ему казалось, будто ему поведали секрет, о котором уже говорили раньше. Он не смог бы сказать, то ли Энергетический пузырь сам, возможно, нашептал им эту правду во время одной из прогулок, то ли просто весомость доказательств была уже настолько убедительной, что его подсознание признало владение тайной до того, как свёрток был официально доставлен.
— Подумать только, ты мог бы нагрезить лекарство от рака, — произнесла Блу.
— Слушай, Сарджент, — парировал Ронан. — Прошлой ночью я собирался нагрезить тебе какой-нибудь крем для глаза, так как ясно, что современная медицина ни хрена для тебя не делает, но мне едва не вручила мою задницу смертельная змея из четвёртого круга ада сновидений, так что, пожалуйста.
Блу выглядела должным образом тронутой.
— Хм, спасибо, чувак.
— Без проблем, брат.
Гэнси постучал ручкой по журналу.
— Раз уж мы откровенны, ты нагрезил другие географические объекты, о которых тебе следовало бы нам рассказать? Горы? Водные объекты?
— Нет, — сказал Ронан. — Но я нагрезил Меттью.
— Ради Бога, — выдохнул Гэнси. Он жил в непрерывном состоянии невозможности, время от времени перемещаясь в более мощное состояние ещё большей невозможности. Во всё это было сложно поверить, но во всё было сложно поверить уже на протяжении нескольких месяцев. Он давно пришёл к выводу, что Ронан не похож на кого-либо ещё, это лишь ещё одна часть подтверждающих доказательств. — Это значит, ты в курсе, что означают те видения в дереве?
Он имел в виду впалое дерево, что выдавало видения каждому, кто в него становился; они обнаружили его, когда первый раз исследовали Энергетический пузырь. Гэнси было показано два видения: одно, где он на грани поцелуя с Блу Сарджент, и второе, где он на грани обнаружения Оуэна Глендовера. Он был заинтересован в них обоих. Оба казались очень реальными.
— Ночные кошмары, — снисходительно ответил Ронан.
И Блу, и Адам моргнули. Блу повторила:
— Ночные кошмары? И всё? Не видения будущего?
Ронан сознался:
— Когда я грезил о том дереве, я сделал так. Наихудшие сценарии. Какая бы дрянная ситуация, как оно думало, круче всего сокрушила бы тебя назавтра.
Гэнси не был уверен, что он бы классифицировал оба своих видения как наихудшие сценарии, но правда в том, что они оба обеспечивали определённую степень дрянных ситуаций. Озадаченное выражение лица Блу предполагало, что она согласна. Адам, с другой стороны, так безмерно выдохнул, что, казалось, он сдерживался несколько месяцев. Неудивительно. Реальная жизнь Адама уже была ночным кошмаром, когда он ступил в дерево. Дрянная ситуация за гранью обыденной действительности должна быть по-настоящему ужасной.
— А возможно, — начал Гэнси, но остановился, задумавшись. — А возможно, чтобы ты нагрезил какую-нибудь защиту Энергетическому пузырю?
Ронан пожал плечами.
— Чёрная фигня в Энергетическом пузыре означает чёрную фигню в моих снах. Я говорил, я не смог достать даже какой-то бальзам для глаза Сарджент прошлой ночью, а это пустяк. Ребёнок смог бы его материализовать. У меня не получилось.
— Я могу постараться тебе помочь, — предположил Адам. — Я мог бы войти в транс, пока ты грезишь. Может быть, я способен очистить достаточно энергии, чтобы у тебя получилось что-нибудь полезное.
— Это кажется таким несущественным, — сказал Гэнси. На самом деле монстр казался таким чудовищным.
Блу села и застонала, держась за глаз.
— Я умею ладить с несущественным. Не думаю, что мы должны предпринимать что-нибудь существенное, пока не поговорим с мамой. Я хочу услышать больше о том, что увидела Гвенллиан. Мой глаз сводит меня с ума и заставляет чувствовать, будто я устала больше, чем на самом деле. Простите, ребята.
Но в наличии больше не было идей, не требующих больше информации, так что остальные тоже использовали этот предлог, чтобы встать и потянуться. Блу направилась на кухню, и Ронан потащился за ней, намеренно толкнув её бедром.
— Ты говнюк, — произнесла она, а он весело рассмеялся.
Гэнси был глубоко тронут зазвучавшим смехом именно здесь, здесь, в Барнс, здесь, в комнате, которая всего в пятидесяти футах от того места, где Ронан нашёл своего отца мёртвым, а свою жизнь — разорванной на кусочки. Этот смех сейчас был таким непринуждённым. Лёгким, что говорило, будто он так свободно появился, потому что возник больше чем по одной причине. Раны затягивались, вопреки всем напастям; жертва, в итоге, выкарабкалась.
Они с Адамом остались размышлять, стоя в гостиной. Окно выходило на тёмную площадку для парковки, где стояли БМВ, развалюха Адама и великолепный Камаро. Свинья смотрелась словно космический корабль в свете от крыльца; сердце Гэнси всё ещё наполняли обещание и магия, тьма и свет.
— Ты ведь знаешь о проклятье Блу, верно? — спросил Адам, понизив голос.
«Если ты поцелуешь свою настоящую любовь, он умрёт».
Да, он знал. А ещё он знал, почему Адам спрашивает, и он ощутил искушение похвалиться и пошутить по поводу выхода Адама из этой ситуации, потому что было странно неловко говорить о нём и Блу. О Блу и о нём. Он снова превратился в ученика средних классов. Но сегодня была ночь правды, и голос Адама был серьёзен, так что он сказал:
— Знаю.
— Думаешь, это относится к тебе? — поинтересовался Адам.
Гэнси осторожно ответил:
— Думаю, да.
Адам посмотрел, благополучно ли ещё на кухне Ронан и Блу, они были там.
— А что ты?
— А что я?
— Проклятие говорит, что ты её настоящая любовь. А что ты? Ты её любишь? — Адам очень аккуратно произнёс «любовь», как будто это был неизвестный элемент в периодической таблице. Гэнси приготовился уйти от ответа, но взгляд, брошенный на Адама, сказал ему, что его друг весьма заинтересован в ответе, и что этот вопрос, возможно, на самом деле о чём-то совершенно другом.
— Да, — коротко и ясно произнёс Гэнси.
Теперь Адам напряжённо повернулся к нему.
— Что это означает? Как ты понял, что это отличается от просто дружбы с ней?
Теперь было абсолютно очевидно, что Адам думает о чём-то совершенно другом, так что Гэнси не знал, как ответить. Это на миг напомнило ему ситуацию в яме с Генри чуть раньше днём, когда Генри ничего не нужно было, только чтобы Гэнси выслушал. Тут было не так. Адаму что-то было нужно. Так что он попытался найти способ сформулировать ответ.
— Полагаю... она меня успокаивает. Как Генриетта.
Однажды он говорил об этом Адаму: о том, как в тот момент, когда он нашёл этот город, что-то внутри него затихло — он даже не осознавал, что в нём всегда что-то было взбудоражено. Адам не понял, но опять же, Генриетта для него всегда имела иное значение.
— И всё? Так просто?
— Не знаю, Адам! Ты просишь дать определение абстрактному понятию, которое никто не сумел объяснить с начала времён. Ты вроде как бросил его в меня, — попытался Гэнси. — Почему мы дышим воздухом? Потому что мы любим воздух? Потому что не хотим задохнуться. Почему мы едим? Потому что не хотим умереть от голода. Как я узнал, что люблю её? Потому что я могу спать после разговора с ней. А что?
— Ничего, — произнёс Адам, это было настолько бессовестная ложь, что они оба снова в тишине смотрели в сад. Адам постукивал пальцами одной руки по ладони другой.
Обычно Гэнси дал бы ему личное пространство, всегда было контрпродуктивно задирать Адама или Ронана в разговоре, прежде чем они были бы готовы. Но в этом случае уже поздно, и у Гэнси не было в распоряжении месяцев, чтобы ждать, когда Адам вернётся к теме разговора. Он напомнил:
— А я думал, это ночь правды.
— Ронан поцеловал меня, — тут же выдал Адам. Очевидно, слова были на подходе. Он старательно смотрел в сад перед домом. Когда Гэнси сразу ничего не сказал, Адам добавил: — Я тоже его поцеловал.
— Господи, — выдохнул Гэнси. — Боже.
— Удивлён?
Главным образом, он был удивлён тем, что Адам ему рассказал. Гэнси потребовалось несколько месяцев тайных свиданий с Блу, прежде чем он сумел заставить себя поведать об этом остальным, и то только из-за чрезвычайных обстоятельств.
— Нет. Да. Не знаю. Сегодня меня одарили где-то тысячей сюрпризов, поэтому я не могу сказать больше. Ты был удивлён?
— Нет. Да. Не знаю.
Теперь, когда у Гэнси было больше секунды на раздумье, он рассматривал все пути, какими что-то подобное могло закончиться. Он представлял Адама даже учёным. Ронана – грозным, верным и хрупким.
— Не добивай его, Адам.
Адам продолжал пялиться в окно. Единственное, что говорило о бешеной работе его мозга, это медленно сплетающиеся пальцы.
— Я не идиот, Гэнси.
— Я серьёзно. — Теперь воображение Гэнси забежало вперёд и представило будущее, где Ронан должен будет существовать без него, без Деклана, без Меттью и с только что разбитым сердцем. — Он не такой стойкий, как кажется.
— Я не идиот, Гэнси.
Гэнси не думал, что Адам — идиот. Но у него было и свои собственные чувства, которые Адам снова и снова ранил, даже когда не хотел вредить. Кое-какие худшие надломы появились, потому что Адам не осознавал, что становился их причиной.
— Я думаю, ты противоположность идиоту, — сказал Гэнси. — Я не имею в виду другое значение. Я только хотел сказать...
Всё, что Ронан когда-либо говорил об Адаме, перестраивалось в голове Гэнси. Каким странным созвездием все они были.
— Я не собираюсь пудрить ему мозги. Почему, думаешь, я рассказываю тебе? Я даже не знаю, как я... — Адам умолк. Это была ночь правды, но они оба отклонились от всего, в чём были уверены.
Они снова посмотрели в окно. Гэнси достал из кармана мятный лист и положил его в рот. Ощущение магии, которое он чувствовал в начале ночи, стало даже более отчётливей. Всё возможно, как хорошее, так и плохое.
— Думаю, — неторопливо сделал вывод Гэнси, — дело в том, чтобы быть честным с самим собой. Это всё, что ты можешь.
Адам выпустил одну руку из другой.
— Думаю, это то, что мне нужно было услышать.
— Я стараюсь.
— Знаю.
В тишине они слушали, как Блу и Ронан разговаривают с Девочкой-Сироткой на кухне. Было что-то утешающее в любимом и знакомом приглушённом шуме их голосов, и Гэнси снова ощутил, как сверхъестественно тянется время. Будто бы он проживал уже этот момент или проживёт ещё в будущем. Момент желания и момент обладания, один и тот же момент. Его поразило осознание, что он жаждал покончить с поисками Глендовера. Он хотел остальную часть своей жизни. До этой ночи он на самом деле не думал, будто верит, что где-то есть что-либо большее для его жизни.
Он сказал:
— Думаю, пришло время найти Глендовера.
— Думаю, ты прав, — согласился Адам.
Глава 37
В зависимости от того, с какого места вы начали знакомство с этой историей, она была о Генри Ченге.
Генри никогда не ладил со словами. Показательный пример: в первый месяц пребывания в Аглионбае, он попытался объяснить это Джона Майло, учителю по Английскому, и ему было сказано, что он слишком строг к себе. «У тебя прекрасный словарный запас», — сказал ему тот. Однако Генри знал наверняка, что у него никогда не было прекрасного словарного запаса. Это не то же самое, как находить нужные слова, чтобы выразить себя. «Ты прекрасно общаешься со сверстниками», — добавил еще Майло. — «Черт, ха, даже с моими сверстниками». Но озвучивание чувств получалось не таким, каким ощущалось. «Большинство людей, у которых английский — второй язык, чувствуют то же самое», — подытожил Майло. — «Моя мама говорила, что никогда не чувствовала себя собой в английской речи».
Но Генри не то чтобы чувствовал себя меньше собой в английском. Он чувствовал себя меньше собой, говоря на нём вслух. Думал он на родном языке.