Вчера я просидела так целый час. Потом заказала еще один кофе с собой, расплатилась и ушла.
– София. А помнишь, ты вчера рассказывала, как читала что-то по работе в своем ноутбуке. Можешь рассказать, что это?
– О, это долгая история. Та еще загадка. Убийство Антона Жибарецки.
– Убийство? Ты – детектив?– он смотрит на меня, слегка приподняв бровь, уголки его губ приподнялись. Чертовски красив.
– Я адвокат. У нас с бывшим мужем юридическое агенство. Сейчас я хочу отделиться как адвокатская контора с парой-тройкой человек из персонала, кому доверяю. А у него останется все остальное. Меня не интересует обычная юриспруденция. Уголовные преступления – вот мой конек.
– А что такого в этом деле? Почему вчера ты снова занялась им?
– Понимаешь, Жибарецки убил его компаньон. Но нет ни единой улики, даже зацепиться не за что. И что уж совсем невдомек, так это почему он это сделал. Они были друзьями с самого детства. Никаких предпосылок для мести. Вторая часть компании перешла к его жене, так что это не жажда власти…
– Ты снова задумалась? Что-то вспомнила?
– Да!!
Меня вдруг осеняет. Я даже вскакиваю со стула и бросаюсь к своей сумочке, чтобы отыскать смартфон.
И точно, я вспомнила, что могло запустить вчера реакцию «пробуждения».
– Вот это я вчера увидела по телевизору в кафе – я поворачиваю смартфон экраном ко Льву.
– «Двадцать пятого мая совладелец МосЭнергоБанка Ширин Владлен Мирославович выдвинул кандидатуру на должность мэра Санкт-Петербурга и Ленинградской Области». Вот это да!
– Вчера я впервые за долгое время увидела предполагаемый мотив преступления. Это конечно пока только идеи, и нужно разобраться, почему Жибарецки мешал ему в этом, но чувствую, что взяла правильный след.
– Скажи, а ты адвокат? Кого ты защищаешь? Кого подозревают в убийстве.
– Это была его супруга. Я ее оправдала. Дело закрыли. Но я знаю, что полиция продолжает следить за ней до сих пор.
– Так ты ведешь дело, которое уже закрыто?
И тут я вижу восхищение на лице моего учителя. Меня даже бросило в жар. Минуту мы молча смотим друг на друга, он словно изучает меня. А потом деликатно прерывает тишину.
– Что ж. Предлагаю скорее разделаться с этим завтраком и приступить к расследованию.
Спустя пару часов мы уже летим в Санкт-Петербург на пассажирском вертолете для сотрудников Института. Лев сумел договориться, чтобы арендовать его под личную ответственность. С нами летит тот самый рыжий джентльмен – Пасабан Пьер. Он француз, совсем недавно в России, но без изъяна говорит по-русски.
Жуткий шум от лопастей не дает полностью насладиться красотой момента, но все же я невероятно счастлива, что всего за один день моя жизнь переменилась из серой унылой реки, в которой плывешь по течению со всеми, даже не замечая этого, в водоворот событий, яркий фонтан впечатлений и … мне кажется я влюблена в Сомова.
Имеют ли ответ ли мои чувства? Думаю, да. Хотя я уже ни в чем не уверена. И это тоже
по-своему прекрасно.
– Куда мы летим? – в наушниках кричать в микрофон не приходится, слышимость идеальная. Пьер даже не напрягается.
– Я хочу попросить одного знакомого детектива вновь возбудить уголовное дело, поэтому летим в сто тридцать восьмой участок.
– Разве это разрешено законом?
– Вы правы. После закрытия дела его нельзя возбуждать вновь без наличия улик.
– А они у вас есть?
– Пока нет, но скоро будут.
– А если Вам откажут?
Мне не нравится скептицизм моего попутчика, он же кинетик. Первое, чем он должен обладать по моему мнению, так это оптимизмом.
– Не сегодня. – как много прекрасного за окном. К тому же зачем продолжать этот неприятный разговор.
Вертолетная площадка тринадцатиэтажного здания – кстати, самого высокого полицейского участка в городе, оказалась не такой уж и просторной. Кровля выглядит сильно пошарпанной, очевидно сюда часто приземляются правительственные и частные вертолеты. И кажется, меня слегка подташнивает.
– Все нормально? – Лев обхватывает меня за плечи.
– Да, спасибо. Просто слегка укачало. – обожаю, когда он заботится обо мне.
Мой старый друг Амозов Константин Петрович – следователь с двадцатилетним стажем, майор полиции, просто хороший и умный человек появляется на крыше из дверей лестничного пролета и широко мне улыбается.
Я протягиваю руку, а он по-свойски меня обнимает. Обожаю русские традиции, мы знаем когда важна тактичность, а когда можно и по-человечески.
– София, как ты? Я слышал ты отделилась от «Бергольц компани». Ты открыла что-то свое?
Шум лопастей все еще не прекращается, мне приходится кричать.
– Константин Петрович, я теперь владелец небольшой адвокатской конторы «офис Софии Бергольц». Некоторые дела я забрала у Ивана. И по поводу одного из них как раз и при летела к Вам.
– Хорошо. Я всегда рад тебе. Господа. Пройдемте в мой кабинет.
На восьмом этаже находился просторный офис для верхушки сто тридцать восьмого участка.
– Наше государство щедро снабжает полицию. И сколько же у вас штат? –Пасабан не очень-то и вежлив с теми, кому является гостем.
– Шестьсот человек. В последнее время на улицах города не так спокойно как раньше. – Амозов оказался невозмутим. –Только за прошедшие два года преступлений от мелких до особо тяжких выросло почти на триста процентов. Министерство внутренних дел приказало увеличить штат и переселиться в это здание, по причине крайней необходимости.
– Милитаристический режим наконец-то потерпел крах. Внешняя угроза уже не так страшна, как внутренние неурядицы? – Вчера Пасабан не казался таким хамом. Или я не все замечала.
– Да, к сожалению, это так. – Амозов– настоящий профессионал: не поддается на провокации незваного гостя. – София, а теперь расскажи мне, пожалуйста, что за дело привело тебя ко мне.
– Константин Петрович, помните дело Жибарецки?
Седовласый майор сдвигает брови и с некоторой тревогой оглядывает наши лица, как будто в поисках здравого рассудка.
– О нет, моя девочка, забудь. Теперь это не дело полиции, и уж тем более не твое.
– Но мне кажется, я начала его распутывать.
– Уже не важно. Дело передали в ФСБ.
– Так его все-таки снова возбудили?
– Нет, его и не закрывали. Ты же знаешь, нам нельзя портить статистику незаконченными делами. В последнее время мы ничего не закрываем. Они просто лежат до истечения срока давности, или пока не появляется новая зацепка. – Амозов вглядывается в мои глаза – Это уже ни для кого не секрет, даже правительство знает, что мы так поступаем.
– Хорошо, а при чем тут ФБР?
– Ширин Владлен Мирославович выдвинул кандидатуру на должность мэра Санкт-Петербурга и Ленинградской Области. И это спустя полгода после смерти партнера.
– Это очень подозрительно.
– Это еще цветочки, дорогая. Но больше я тебе ничего не скажу. Забудь про это дело.
И тут я поворачиваюсь к Сомову и вижу – он резко хватает Пьера за плечи, видимо чтобы не дать сделать что-то нежелательное. А потом все замирает.
Снова то же явление. Время остановилось. Амозов замер, грусть в его глазах поражает меня. Я выглядываю в окно. Даже тучи больше не плывут.
Пасабан и Сомов помчались вниз по лестинице.
– Куда вы?
– В архив.– бросает мне Лев, спешащий за рыжеволосым мужчиной.
– Вы там ничего не найдете. Константин Петрович же сказал, что все документы теперь у ФБР.
– И ты ему веришь?
И правда. Почему я так легко поверила человеку, чья обязанность служить правительству? Он, конечно, мой друг, но ведь долг превыше всего.
– Стойте! Это же мое дело!– Такое чувство, что я обманутая школьница, а мальчишки стащили мой портфель.
– Мы для тебя и стараемся. Просто у нас мало времени. – Приглушенный голос Сомова с глубины лестничного пролета успокаивает меня.
Интересно, и как останавливается время, если мы движемся? Ведь время – это же просто изменения частиц, тел, объектов. И снова ощущение обманутой школьницы. Где же мне лгали – на уроках физики или сейчас, когда я – просто часть большой Вселенской шутки?
Я подхожу к кофеварке, в которой уже стоит колба с кофе, пар над которой застыл в виде облака. Я протягиваю руку, чтобы потрогать его, но чуть не сломала ногти. Он твордый. Он твердый как застывший янтарь. А что с кофе? Я достаю колбу и пытаюсь налить кофе. Он такой же, даже не отделился от дна стеклянного сосуда. Удивительно.
Шаги бегом поднимающихся по лестице мужчин приводят меня в чувства.
И вдруг кофе полился на пол, я смотрю на Амозова, он очнулся. Кошмар, остановка закончилась так не вовремя.
– Что ты делаешь, София?
– Простите, тут кофе… – Боже, как неловко. Я быстро подставляю кружку. В кабинет зашли запыхавшиеся Сомов и Пасабан. Я не знаю, как они останавлвают время, но у них точно есть проблемы с его контролем.
– Что происходит? Вы же стояли в том углу? – Следователь до мозга костей пристально смотрит на меня и моих спутников.
– Констатин Петрович, вы на мгновение потеряли сознание, и мы только рванули за помощью, а София за антигипотоником, как вы пришли в себя. – Лев Геннадьевич поражает меня своей смекалкой. По-моему он нас спас. На лице Амозова появляется недоумение и некоторая потерянность.
– Да? Ну да… Такое бывает со мной иногда. Врачи говорят, что это синкопа– кратковременные потери сознания. Но не находят никаких физических отклонений. Даже проверяли на опухоль мозга.
– Скажите, а когда в последний раз она заставала вас в расплох?– Похоже, антикинетики уже побывали тут и не один раз. Я должна узнать все детали. Ощущение обманутой школьницы пропало. Я могу распутать это дело.
– Во время приезда ребят из ФБР я в очередной раз на секунду отключился, но мне быстро помогли ношатырем.
– Понятно. А они показывали Вам удостоверения?
– К чему ты клонишь, София? – спросил майор. Сомов неодобрительно посмотрел на меня. Я прикусила язык. Он прав, нельзя чтобы Амозов стал подозревать ФБР в нечестности.
– Вообще-то я редко смотрю документы правительственных органов. Эти люди уже не в первый раз в моем участке. Я их лет десять знаю.
– Хорошо. Все в порядке. – карты раскрыты, мой старый друг уже давным давно является пешкой наших врагов. Тут больше нечего делать.
Еще минут десять мы прощались с сотрудниками полиции, благодарили за теплый прием, а потом сели в свой вретолет и полетели в петербуржкий пентхаус Сомова.
Вот это да! У моего бедного учителя физики пентхаус в Северной Столице, и это помимо дорогой квартиры в Старом Холме. Что у него еще есть? Не удивлюсь наличию пары островов или маленького государства в Тихом океане.
– И часто ты здесь бываешь?
– Только, когда приезжаю по делам. Симпозиумы, научные конференции, встречи со столичными кинетиками – этот ответ меня не удовлетворил. Я продлжаю смотреть в его большие карие глаза. – Ну хорошо. Я бываю тут примерно раз в месяц.
– А Вы, господин Пасабан, часто бываете в Петербурге?
– Не так часто, как Лев, только для встреч с кинетиками. Они проходят здесь раз в два месяца и иногда чаще, если что-то случается.
– Например?
– Ну например, когда Евросоюз объявил санкции России, мы каждый день заседали в поисках пятой колонны.
– Ну и как, удалось ее найти?
– К сожалению, нет. Пока что, антикинетики умнее нас.
Я смотрю на Сомова, его взгляд такой острый и направлен сквозь меня, что какой-то невероятный холод пробивает всю меня дрожью.
Через десять минут вертолет приземляется на вертолетной площадке возле одной из высоток на окраине города.
Мы втроем проследовали через эксклюзивный лифт снаружи здания на тридцать седьмой этаж. Я впервые вижу трехэтажный пентхаус. До этого я работала с разными людьми и долларовыми миллионерами в том числе, мне приходилось защищать в суде даже местного владельца гольф-клуба, когда его обвинили в домогательстве к молодому гринкиперу. Неприятное было дельце.
Но такую роскошь я еще не видела вблизи.
– Это миссис Пен, она русскоговорящая англичанка, управляющая моей городской недвижимостью. – немолодая, но очень красивая женщина в изумрудном твидовом костюме открывает стеклянную дверь и скупой улыбкой проводит нас в дом.
– Шато О-Брион, дорогая Дорис, пожалуйста. – Пасабан целует руку миссис Пен, а она на сей раз щедро улыбаясь, немедля подает второй рукой жест молодому человеку в углу.
– Это официант, у тебя есть свой собственный официант?
– И не только, в доме есть еще охрана – Том и Кит. – самодовольная улыбка растягивается по лицу Сомова. Так и хочется сказать ему «мы все взрослые люди, прекрати бахвалиться».
– Ясно.
Как же красив мой учитель, когда смеется.
– Мне тоже вино, и для леди, пожалуйста.
– Хорошо, господин. Желаете поужинать?
– Да, мы сильно проголодались. Накрой, пожалуйста, на троих.
– На двоих. Мне нужно ненадолго уехать. – Пасабан кажется мне странным.
– Хорошо. Оставь дело Жибарецки на столе, пожалуйста.
– Безусловно.
С дальнего угла большого стеклянного атриума потянулись ароматы базилика и пармезана. Боже, как я хочу есть.
Ужин оказался просто потрясающим. Через час мы уже сидели в небольшом кабинете Сомова, вино расслабило меня, я даже забыла про подозрительность рыжеволосого кинетика.
– Лев, скажи, а когда ты узнал, что не такой как все?
– Я всегда это знал – Сомов пугает меня своей самоуверенностью.
– То есть, ты сейчас на полном серьезе хочешь сказать, что тот бедный сельский учитель, только что закончивший университет, уже знал, что обладает великой силой?
– А, я понял твое недоумение. Ты думаешь, что лет в тридцать я узнал о великой власти, возможности красть и манипулировать и тут же воспользовался этим, став миллионером?
– Ну, не так грубо, но да. Не обижайся. Просто я вижу, как вы с сером Пасабаном останавливаете время в личных целях. И несмотря на мои небольшие познания антикинетиков, мне кажется, что способностью останавливать время в личных целях вы пользуетесь нередко.
– Ты права. В последнее время Пьер стал часто это делать. Но не я. Свое богатство я заработал честным путем, исключительно вкалывая на Институт. А вот Пьера я давно предупреждаю об опасности остановок времени. Даже сегодня в полицейском участке мне не хотелось, чтобы он это делал. Но как видишь, дело Жибарецки у нас, так что не все так плохо.
– Наверно. И все-таки, останавливать время – это плохо, но почему?
– Дело в том, что останавливая время, останавливается движение. Все частицы в любом объекте, все молекулы и атомы перестают перемещаться. То есть они становятся единым целым, неделимым…
– Так вот почему пар был плотным!– меня озаряет.
– Пар?
– Не бери в голову. Просто я наблюдала то, о чем ты говоришь, сегодня.
– Так вот, чем чаще мы останавливаем движение, тем плотнее становятся объекты. И наш совет кинетиков однажды подсчитал, что если произойдет еще миллиард остановок, то в это вселенной станет невозможно жить. Придется искать новую.