— Чертова черная свинья! — проворчал Коринг — Если бы я мог, то начинал бы каждый день с того, что порол бы всех аборигенов на сафари кнутом, просто чтобы показать им, как нужно вести себя.
— Им это может не понравиться, — сухо заметил Камминс, а на его узком, загорелом лице появилась лукавая улыбка. — Могут даже взбунтоваться.
Все больше и больше Камминс убеждался, что управляющему шахтами Акасси не стоило нанимать Коринга вслепую, основываясь лишь на паре хороших рекомендаций. Но защищать горных инженеров, норовящих углубиться в буш Акасси, было не так-то просто, и босс, очевидно, был очень доволен, когда приказал Камминсу — проводнику, охотнику и местному умельцу на все руки — привести Коринга обратно по его возвращении с двухнедельного отпуска на побережье. Теперь коренастый, с суровым лицом инженер яростно пинал камень, лежащий на тропе в джунглях.
— Взбунтоваться? — проворчал он. — Да ни в коем случае. Они могут сбежать — некоторые уже сделали это. Вот почему я позволяю тебе всем заправлять. Я никогда не смогу пресмыкаться перед ними.
— Не совершай ошибку, думая, что африканцы все безропотно сносят, — возразил Камминс.
— Да. Я уже слышал болтовню о том, что пора бы пристрелить босса, и все такое. Но я не боюсь ни одного чертова аборигена.
— Ну, мы же не хотим, чтобы во время этого путешествия что-нибудь случилось, — раздраженный самоуверенностью своего спутника, отрезал Камминс. — У нас и так все идет не столь гладко, как я рассчитывал. Ты взял с собой слишком много... роскоши, а у нас мало носильщиков.
— Я — белый человек, — упрямо ответил Коринг.
Вывод был очевиден. Камминс покраснел, вспомнив, что «роскошь», в основном, состояла из виски, который Коринг потреблял в больших количествах.
В выражении, что если вы прошли по африканскому бушу хотя бы километр, то видели весь материк, есть определенная правда. Полоса, тянущаяся вдоль берега на триста двадцать километров, невероятно однообразна. Узкие тропы проходят через густой лес, в большинстве мест непроходимый, как кирпичная стена. Изредка путник выходит на небольшие поляны, где, как правило, оказывается деревня. И всегда, невдалеке, в самом густом участке леса, стоит дом шамана.
Это может быть, пышно оформленное здание со стариком, называющим себя верховным жрецом, или просто крошечная полянка, расчищенная от кустов и не имеющая ничего, что могло бы указывать на ее священность, кроме пары жалких подношений: чаши с маниоком, разбитой бутылки из-под джина, или мертвой птицы.
О фетишизме практически ничего не известно. Вся эта языческая чепуха, суеверия и тайные религиозные обряды обычно объединяют словом джу-джу.
— Какого дьявола парни обходят это место стороной? — потребовал Коринг, когда экспедиция прошла мимо небольшой хижины, рядом с которой сидел старый африканец. — Только не говори мне, что они боятся этого сморчка!
Камминс просто кивнул. Он устал, час был уже поздний, и у него не было настроения для бесцельных бесед. Жилища джу-джу встречались довольно часто, и этот ничем не отличался от сотни других, которых он видел раньше.
В эту ночь экспедиция остановилась в соседней деревне, расположенной на берегу реки, и после ужина Коринг что-то пробормотал о том, чтобы прогуляться по окрестностям и поискать всякие диковинки.
— Может быть, взгляну на хижину джу-джу. Я слышал, лучшие вещи они хранят именно там.
— Только будь поосторожнее, — внезапно встревожившись, сказал Камминс.
— А что такое? Боишься, что эти бушмены рискнут что-нибудь предпринять?
— Не они, — нахмурившись, ответил Камминс, — а наши парни. Ты заметил, как они глядели, проходя мимо этой хижины — испуганно, настороженно. Нам не надо, чтобы кто-нибудь из них удрал от нас ночью.
— Да к черту их! Они все равно ничего не узнают.
Коринг ухмыльнулся Камминсу, хлебнул изрядную дозу виски и через какое-то время ушел.
Это была одна из тех влажных, знойных ночей, которые так часто встречаются в Африке, когда белый человек спит лишь урывками. Постоянный шум, доносящийся из буша, действует на нервы. Жабы, квакающие в близлежащих прудах, и невероятно громкий хор насекомых. Летучие лисицы, вразнобой кричащие с манговых деревьев, и все живые существа, молчащие в течение дня, казалось, оживают по ночам, чтобы объявить о своем присутствии.
Камминс очнулся от дремоты и увидел на светящихся стрелках своих часов, что уже почти десять. Койка Коринга на другой стороне палатки была все еще пуста. Неужели этот дурак не понимает, что в таком климате совершенно необходимо выходить в дорогу как можно раньше? Не понимает, что аборигены в этом регионе, мирные во всех остальных отношения, не терпят никакого вмешательства в свои религиозные обряды?
В этот момент в палатку ворвался Коринг, бросил на свою койку мешок и зажег керосиновую лампу. Он налил себе полстакана виски, и Камминс заметил, что руки у Коринга дрожат.
— Ты бы не налегал так, старина, — посоветовал он. — Это не мое дело, но...
— Да ладно, заткнись! — прорычал Коринг. — Ты бы тоже захотел выпить, если бы прошел через то же, через что и я этой ночью.
— Грабил местный банк? — спросил Камминс.
Коринг поставил стакан и стал расшнуровывать ботинки.
— Хуже. Наверное, ты бы назвал это святотатством, но... гм... ну, всякое случается.
Последнюю фразу он сказал совсем тихо.
Камминс встревоженно сел.
— Что ты хочешь сказать, Коринг? Что у тебя на постели?
Вместо ответа, Коринг пополнил стакан, зажег трубку и после
секундного промедления открыл мешок и достал находку.
Сначала Камминс подумал, что это просто обычная западноафриканская статуэтка, одно из нелепых изображений животных или рептилий, которые так любят вырезать дикари. Но, поднеся ее ближе к свету, он увидел, что это была не игрушка или и вообще не расхожий товар.
Это была практически идеальная фигурка крокодила, сделанная из какой-то твердой древесины и выкрашенная краской с таким же зеленоватым оттенкам, какой имеют эти рептилии, достигшие зрелости. Статуэтка была длиной почти в метр, очень тяжелой и такой похожей на настоящего крокодила, что Камминс не смог не содрогнуться от отвращения.
Кто бы ни сделал ее, он знал крокодилов. Не было упущено ни одной детали: чешуйки, зубы во много рядов — рот фигурки был открыт — короткие, похожие на руки, лапы, все совпадало.
— Просто пощупай его, — предложил Коринг. — Если это не подлинное искусство, я... я его съем.
Возможно, это было воображение, но Камминсу, действительно, показалось, что рука липла к светлому брюху. А из открытой пасти явно шел отчетливый мускусный запах.
— Вот чего я ждал с тех пор, как попал на Побережье, — продолжал Коринг. — Чего-то большего, чем просто какая-то старая безделушка. У парнишки может не оказаться большой суммы наличных...
— Где ты достал этого крокодила? — прервал Камминс. — Местным тут не нужны деньги, а я знаю, что ты не брал с собой ничего ценного.
— Утром я все тебе расскажу, — пробормотал Коринг.
— Ты расскажешь сейчас, — отрезал Камминс.
Если его спутник украл вещь, то есть шанс вернуть ее на место еще до того, как пропажу обнаружат.
Коринг налил себе третий стакан, и на этот раз Камминс не стал протестовать.
— Чутье мне подсказывало, — объяснил Коринг заплетающимся языком, — что в этой хижине джу-джу, мимо которой мы прошли, есть что-то необычное, во всяком случае, стоило заглянуть. Было темно, когда я забрался туда, но я достал фонарик и прополз через входное отверстие. Я впервые оказался в подобном месте. Там было много мусора — черепа животных, кости и какие-то мумии. Старикашка сидел на полу посреди комнаты, полностью голый, и что-то бормотал себе под нос — ну, вы знаете, как они себя ведут, когда занимаются резьбой. Самое смешное то, что он даже не взглянул на меня и вообще не заметил. Кажется, он глухой и слепой. Но, если он не увидел то меня, то что-то другое сделало это за него. Говорю тебе, я подпрыгнул, когда я понял, что лежало в метре от того места, где я затаился. Ты это увидел?
Камминс кивнул. Странным образом он тоже испугался бледных глаз статуэтки рептилии. Смертельный, бесстрастный блеск во взгляде ужасного натурщика был воспроизведен слишком уж добросовестно.
— Вот что я называю искусством, — заметил Коринг и ухмыльнулся, увидев, как Камминс невольно поморщился.
— Какой ценой ты заполучил ее?
— Небеса видят, что, когда я вошел в хижину, мои намерения были вполне благородны, — ушел от прямого ответа Коринг.
— Что ты хочешь сказать? — Камминс все больше и больше тревожил тон Коринга, из которого пропало привычное хвастовство.
— Я подобрал эту... эту штуку, и, как только сделал это, старик подал признаки жизни. Он закричал на меня, и скажу тебе, его горящие красным глаза здорово меня напугали. «Сколько хочешь, дедушка?» — спросил я, но он, пошатываясь, встал на ноги и продолжал ругаться. В этом я не ошибся. Он рассердился потому, что я сделал ему честное деловое предложение. Я держал фонарь, то включая, то выключая его. Если даже такая магия не заинтересует, тогда ничего не поможет. Так и случилось. Он бросился на меня с каким-то ножом в руке. Естественно я ударил его. Факелом. Не сильно, но... знаешь, факел — штука тяжелая, а... а черепа туземцев гораздо тоньше, чем черепа белых людей.
Возникла многозначительная пауза.
— Ты... дурак, Коринг! — прошептал Камминс.
— Это была самозащита. И он все равно уже лет двадцать как должен был умереть.
Камминс молчал, напряженно думая.
— Нам лучше встать пораньше. Я попытаюсь все уладить, но ты натворил черт знает что.
Вместо ответа Коринг повернулся на бок и через пять минут захрапел.
После завтрака, старший носильщик Твало вошел в палатку.
— Хозяин, — начал он без предисловий. — Все парни ушли в буш.
Рот Камминса напрягся. Это было серьезно. Это значило, что все носильщики убежали одновременно. А африканцы не отказываются понапрасну от честно заработанных денег.
— Почему они убежали? — коротко спросил Камминс.
Твало помялся и посмотрел туда, где спал Коринг.
— Умер старик джу-джу, — пробормотал африканец. — Но это еще не все. Белый человек ограбил джу-джу, это...
Слова подвели его, он разрывался между верностью хозяину и ужасом перед отвратительным преступлением прошлой ночи. Камминс знал, что бесполезно пытаться выяснить, откуда Твало и его люди пронюхали о случившемся. Это одна из загадок Африки: местные узнают о событии еще до того, как оно произойдет.
— Как насчет того, чтобы нанять людей из деревни? — предложил Камминс.
Твало покачал головой.
— Этих людей не интересуют пешие экспедиции, они плавают на каноэ. Кроме того... — он со страхом оглянулся, — ...они не любят, когда кто-то входит в дом джу-джу.
Камминс понял, что это значит. Безобидные и, по своей природе, совершенно не агрессивные, западные африканцы способны быть невероятно злобными, когда на поверхность выходят их религиозные страхи. И чем дальше от цивилизации находится племя, тем сильнее в нем равнодушие к власти белого человека.
Коринг вышел из палатки, протирая глаза. Камминс объяснил, в чем проблема, и предложил ему снова проникнуть в храм и вернуть статуэтку на место.
— Черта с два я это сделаю! — проворчал Коринг. — Найду я тебе новых носильщиков.
Он схватил кнут из кожи бегемота и направился было к деревне.
Камминс схватил его руку.
— Ты дурак... ты и так создал кучу проблем! Нам повезет, если мы вообще выберемся отсюда живыми.
Он затолкал Коринга в палатку, и впервые Коринг не стал возражать. Возможно, он начал понимать, что ситуация становится очень серьезной. Камминс же не мог решить, что ему предпринять. Он хотел бы спросить Твало, но белый человек не спрашивает совета у аборигенов. Их место назначения, Акасси, располагалось в семи днях пешего пути. Но можно было взять каноэ и поплыть длинным окружным путем. Камминс решил двигаться по воде, хотя знал, что гребцов будет раздобыть сложно.
Так и случилось. В деревне не было видно ни одного жителя, все хижины опустели.
— Да ну их к черту! — воскликнул Коринг после бесплодных поисков. — Только зря потратили время. Сами справимся.
Он подошел к небольшому челноку, вытащенному на берег реки, и начал складывать туда их вещи.
Твало что-то пробормотал в качестве согласия. Другого выхода никто не видел. Тащить столько багажа на себе было невозможно, он едва поместился в узкую лодку, которая даже в лучшие времена не была устойчивой. Камминс настоял на том, чтобы палатку и большую часть провизии оставить в деревне в качестве платы за каноэ, и подчеркнул, что плыть налегке, — жизненно важно. Но на то, чтобы убедить Коринга, что виски тоже нужно оставить за бортом, как и различное снаряжение, все равно ушло довольно много времени. Однако Камминс был непреклонен.
— Если хочешь взять эту штуку с собой, — он указал на деревянного крокодила, которого его спутник завернул в одеяло, — лучше сделай так, чтобы Твало ничего не увидел.
— А что такого? Почему я должен обсуждать свой багаж со слугой?
— Послушай, Коринг, — сказал Камминс, — Твало довольно умный парень, не такой суеверный, как большинство африканцев, но и не агностик. Понимаешь, к чему я веду? Сейчас мы зависим от него.
Камминс вряд ли когда-нибудь забудет это путешествие по реке Огван. Каждый день они гребли, потея от непривычной работы даже в прохладе раннего утра. Их руки покрылись мозолями, все конечности невыносимо болели из-за неудобного положения, в котором приходилось сидеть. Дневная жара была почти невыносимой. Казалось, она давит, как невидимая тяжесть. Тем не менее, они гребли от заката до рассвета.
Коринг, несмотря на то, что любил выпить и был весьма толст, видимо страдал меньше всех. Он постепенно снимал одежду, предмет за предметом, пока не остался практически голым. Прекратил бриться и даже мыться. Вечерами, на привалах, он мало говорил, да и в целом он угрюмо молчал, открывая рот только тогда, когда к нему обращались напрямую.
Пока Камминс обдумывал более серьезные вещи, чем внешний вид его спутника, его волновало то, как Твало изредка посматривает на Коринга. Почти голый белый человек с длинными спутанными волосами и налитыми кровь глазами вряд ли мог поднять дух африканца.
Как-то вечером Камминс велел Твало проверить ловушки для рыбы, которые он расставил, и, когда африканец ушел, обратился к Корингу.
— Завтра мы доберемся до деревень, расположенных выше по течению. Может, тебе немного привести себя в порядок? — Не получив ответа, Камминс продолжал: — Тебе лучше сесть поближе к костру, старина, а не то какой-нибудь крокодил утащит тебя. Здесь их полно, сам знаешь.
— Ну и пусть, — не шевельнувшись, проворчал Коринг. — Я не боюсь их.
— Ну, а как насчет помыться и побриться? — поинтересовался Камминс.
— Зачем?
— Послушай, Коринг. Так не пойдет — только не в Африке. Мы, белые, должны выглядеть определенным образом ради нашей же безопасности.
В качестве ответа Коринг отвернулся.
Вскоре Твало вернулся с парой пойманных рыб. Он начал чистить ее, собираясь поджарить ее на костре. Коринга это словно разозлило. Он неуклюже поднялся на ноги, выхватил рыбу из рук африканца и, пока двое других завороженного смотрели на него, сожрал ее сырой, прямо с костями. Камминс взглянул в глаза Твало и тут же отвернулся.
Камминс проснулся посреди ночи и посмотрел туда, где должен был лежать Коринг. Кроме Твало, стоящего поодаль, у костра никого больше не было.
— Где он? — тихо спросил Камминс.
— Хозяину Корингу нужна вода, — буркнул Твало. — Он ушел плавать.
— Плавать?
— Да. Возможно, еще и ловить рыбу.
Странно, подумал Камминс. По его позвоночнику пробежала дрожь нехорошего предчувствия. Белые люди, как правило, не встают посреди ночи, чтобы искупаться в кишащей крокодилами африканской реке. Он посмотрел на сверток, который его спутник использовал, как подушку. Деревянный идол пропал.