– Практика будет сдана, когда на месте горелых развалин появится парк. Такая уж мне досталась практика – заниматься благоустройством вашего двора, если у вас самих руки не доходят. Если понадобится, я буду заниматься этим одна.
Маша взяла лопату, лежащую за песочницей, и пошла к свалке. Не оглядываясь ни на кого и ни с кем не прощаясь.
Под осуждающими взглядами соседей Влад почувствовал себя неуютно. Ну вот, стоило задать один-единственный вопрос, и уже весь двор считает тебя злодеем. Как так ловко у нее это получается?
– Эй! – неуверенно крикнул кто-то. – Да подожди ты!
Но Маша уже оторвала от забора державшуюся на одном гвозде доску и пробиралась на огороженную территорию свалки.
Растерянно переглянувшись, люди потянулись за ней.
Сосед снизу, любитель утренних пробежек, неодобрительно покачал головой, глядя на потемневшую от старости доску с торчащим гвоздем: «Еще наткнется кто-нибудь».
– Что ты делаешь? – поинтересовался студент-химик из соседнего подъезда.
– Мусор разбираю, чтобы парк вам разбить, – пропыхтела Маша. Она как раз пыталась вытащить из развалин разбухшую и лишившуюся стекол оконную раму.
– Пытаешься доказать, какие мы плохие? – спросил Влад.
Соседи снова посмотрели на него. Не осуждающе, но так, что он решил воздержаться от новых вопросов.
– Ничего я не пытаюсь доказать. – Дернув сильнее, Большакова сломала раму, и в руках у нее оказалась одна верхняя перекладина. – Я пытаюсь сдать свою практику. И вам здесь парк сделать, если уж эти две цели оказались вдруг связанными.
– Кстати, почему именно парк? – возмутился малознакомый Владу гражданин. – В шаговой доступности имеются два сквера и зеленая аллея в придачу. Нужно сделать футбольное поле, а то каждый раз приходится ездить к черту на кулички.
– Летом футбол, а зимой пусть будет каток! – потребовал студент-химик.
– А я цветник хочу, – подала голос хорошо одетая женщина с парой малышей, крутящихся вокруг нее, словно планеты вокруг солнца, – большой цветник, как в Центральном парке.
Сзади послышались глухие удары. Вернувшийся с молотком любитель пробежек загибал в отломанной доске гвоздь, чтобы никто не напоролся.
– Кто-то обещал выдать рабочую одежду? – ни к кому конкретно не обращаясь, напомнил химик.
Облокотившись на воткнутую в землю лопату, Большакова сказала:
– Так вы вроде бы все страшно заняты проживанием своего законного выходного дня, или я не права?
– Не дерзи, – осадил девчонку мужчина в спортивной куртке.
– Тебе помощь нужна или как? – спросил студент-химик.
– Очень нужна, – призналась Маша. – Просто очень-очень.
– Тогда я еще ребят подтяну, – предложил студент и зачем-то объяснил окружающим: – Мы в институте давно решили активную ячейку собрать, только как-то все повода не было.
– Спасибо, – поблагодарила Маша. Поблагодарила так, что Владу тут же захотелось переодеться в рабочее, взять перчатки и до позднего вечера воскресенья разбирать горелые завалы, превращая старую свалку в цветущий сад.
Нет, честное слово, захотелось! Какая-то магия витала в толпе соседей, передаваясь от одного человека к другому, как насморк. Кто-то с кем-то начинал обсуждать, как вытащить плиту из-под груды обрушивших перекрытий, кто-то бежал домой переодеваться. Энергично разбирались лопаты и крепкие мешки для мелкого мусора. Дядя Федя, пожилой крановщик, тихо переговаривался с Машей насчет хотя бы простейшей строительной техники.
Поднявшаяся суета увлекала, призывала влиться в нее, стать частью веселой и деятельной суматохи. Однако Влад сумел перебороть этот позыв. Он развернулся и просто пошел домой. Наверняка Маша даже не смотрела ему вслед – она раздавала рабочий инструмент и защитную одежду, что-то обсуждала одновременно с тремя людьми. Она просто физически не могла смотреть Владу в спину осуждающим взглядом.
Но ему казалось, будто она смотрит, и это было неприятно. До тех пор, пока дверь подъезда не хлопнула за спиной о косяк, разом отрезая все возможные взгляды.
Даша Стрельцова
Звонить пришлось долго и упорно, но наконец дверь открылась, явив еще привлекательное, но уже немного потасканное и вдобавок заспанное лицо.
– Николай Синицын? – уточнила Даша Стрельцова. – Вы помните, как отличились вчера, точнее, сегодня ночью? Такому хорошему инженеру должно быть стыдно…
Синицын обескураженно помотал головой.
– Будем перевоспитываться? – потребовала Стрельцова.
Синицын еще более активно замотал головой.
– А придется, – не терпящим возражений тоном резюмировало обнаружившееся на пороге его холостяцкой берлоги чудо. – Разрешите пройти.
Синицын попытался собраться с мыслями и сказать, что не разрешает непонятно кому входить в квартиру и заниматься его, взрослого человека, каким-то там перевоспитанием.
Но уже было поздно.
Из глубины квартиры донеслось:
– С вашим количеством «потерянных в системе» неоплаченных штрафов за мелкое хулиганство я бы даже летать научилась, лишь бы информация о ваших художествах не дошла до коллег и заводского начальства. Кстати, насчет «полетов»…
Влад
Отдохнуть, разумеется, не получилось. С закрытыми окнами в квартире жарко, а с открытыми слышны звуки импровизированного субботника, то есть воскресника. И так громко, будто у них там развернулась не меньше чем всесоюзная стройка. Или он просто стал излишне раздражительным?
Спустя два часа Влад серьезно размышлял: может быть, плюнуть и присоединиться к остальным? И почти уже решился, когда жены, сестры и просто соседки начали выносить работникам обед. Мужчины побежали за столами, составили из них один большой прямо во дворе, в жидкой тени двух молодых березок и старого тополя со спиленной верхушкой. Все принесенное без разбора составили на стол, и каждый брал себе, что хотел и что успевал.
Выходить «к обеду» было как-то неправильно, и Влад был вынужден продолжить сидеть дома и злиться. Злиться на девчонку, на стихийно образовавшуюся соседскую «коммуну» и, разумеется, на самого себя. На самого себя в первую очередь.
К концу обеда он так разозлился, что передумал выходить и вместо этого включил какой-то глупый фильм. В холодильнике одна заморозка – готовить не хочется, а идти в магазин тем более. Душно, жарко и уже немного голодно. Не самое худшее воскресенье на свете, но где-то очень близко к этому.
Так продолжалось до семи вечера, когда тишину прорезал дверной звонок, и истомившийся Влад открыл дверь, даже не взглянув в глазок. Разумеется, на пороге стояла Большакова собственной персоной. Пыльная, уставшая – это было видно – но довольная – и это тоже хорошо заметно.
– Можно мне у вас принять душ? – попросила Маша. – Все местные уже разошлись, а мне еще домой ехать через полгорода.
Собравшись с мыслями, Влад покачал головой:
– Жена может не понять.
– Она же только послезавтра прилетает из Калининграда. И не смотрите на меня так. Если вы не хотели, чтоб об этом знали, то зачем было писать на своей странице?
Влад завис, будто перегревшийся без надлежавшего охлаждения процессор.
– Писали-писали, – повторила Маша. – А ваша жена выкладывает в сеть фотографии с симпозиума. Кстати, пишет, что скучает. Так можно принять душ или нет?
– Можно. – Влад отступил в сторону, освобождая путь.
– Тогда держите, это вам. – Маша вручила Владу сверток. – И откройте окна, на улице уже почти лето.
В свертке оказались пироги, видимо, оставшиеся с импровизированного коммунального обеда. Ведь не сама же Маша их пекла спозаранку, а затем где-то хранила весь день, чтобы сейчас принести их ему.
В любом случае пироги пришлись очень кстати. Пока Маша плескалась в ванной, Влад вскипятил чай, разогрел пироги в микроволновке и съел две штуки, после чего жизнь показалась не такой унылой, а девчонка – не такой гадкой.
– Поймите, Влад, – говорила вышедшая из ванной посвежевшая и веселая девушка. – Я не воюю с вами. Я вообще не воюю. Мне нужно только практику сдать, а если при этом вы вместо горелого квартала получите под окнами чистый парк или футбольное поле – кому от этого плохо?
Влад ел пироги, пил чай и молча кивал. Соглашаться вслух он был еще не готов, но доброжелательно кивать уже был способен.
А затем Маша посетовала, что соседи так и не смогли прийти к общему мнению насчет того, чему быть на месте свалки. Хотелось и парк, и футбольное поле, и крытый зимний каток, и даже цветник. Для начала решили просто расчистить место. Но Маша уже заранее думала о том, как уместить все это на небольшом в общем-то пятачке.
Большакова достала планшет с набросками. Влад с удовольствием включился в обсуждение. Зимний каток вполне мог располагаться на месте футбольного поля, а цветник совмещаться с парком. Кроме того, зачем ограничивать мышление тремя измерениями: длиной, шириной и однонаправленной стрелой времени? Есть еще высота, и тот же цветник вполне может быть как минимум двухъярусным, занимая вдвое меньше места на земле. Можно сделать капельный полив чуть ли не в полностью автоматическом режиме. Можно натянуть над футбольным полем тент, чтобы оно не размокало в дождь. Много чего можно…
Давно закончились пироги, остыл в кружках недопитый чай.
– Спасибо, Влад! – горячо благодарила Маша. – У тебя просто замечательные идеи. Честное слово, замечательные!
* * *
…Утром на работе Влад столкнулся – невиданное дело – с чисто выбритым Синицыным. Притом этот новый, необычный Синицын во время обеда сосредоточенно читал книгу по основам любительского дельтапланеризма.
– Я в летчики пойду, пусть меня научат, – пошутил Влад, но Синицын шутки не поддержал. Заложив пальцем страницу, на которой остановился, он внимательно посмотрел на растерянного Влада и угрюмо буркнул что-то вроде: «Укатали сивку крутые горки. Поспорил тут с одним… одной… человеком».
Влад осторожно, чуть ли не на цыпочках, отошел от вернувшегося к сосредоточенному чтению Синицына и тихо покачал головой. Но на этом необычные события и не думали заканчиваться.
Дома Влад застал не меньше трех десятков соседей, разбирающих свалку. Вместе с людьми урчал мотором и грозно щелкал четырехпалым манипулятором малый строительный комбобот-универсал, крашенный отшелушившейся синей краской. В прозрачном защитном колпаке кабины дядя Федор, голый по пояс, азартно тягал рычаги, цепляя манипулятором закопченную бетонную плиту и оттаскивая к паре таких же, сложенных вдоль забора.
Одна из занятых разбором завалов фигур отделилась от остальных и побежала навстречу Владу. Мешковатый пластиковый балахон помешал сразу узнать жену, вернувшуюся на день раньше обещанного. Она поцеловала Влада, а потом забеспокоилась:
– У меня балахон грязный! Да постой ты, испачкаешься ведь!
Он и вправду испачкался – рубашку украсило неровное серое пятно.
– Наконец-то решили разобрать этот ужас, – радостно говорила жена, пока они шли к импровизированной стройке. – Я, кажется, тысячу раз об этом упоминала. Да и не я одна – все говорили.
Влад кивал.
– А как ты здорово придумал с многоярусными садами! – восхитилась она.
– Придумал, да…
Маша
В аудитории было светло и тихо. Солнце простреливало широкие окна насквозь, и можно было заметить, как в его свете играют и пляшут редкие пылинки.
Здесь находились всего двое – Маша и Виктор Жумагазыевич, по случаю жаркой погоды одетый в клетчатую рубашку с короткими рукавами. Он внимательно посмотрел в ее лицо, намеренно выдержал паузу и наконец с легкой усмешкой сказал:
– Значит, вам повезло. Вы организовали стихийный митинг, и люди включились в рабочий процесс. А могли бы и по шее дать, как тому же Филатову.
Маша сверкнула улыбкой:
– Не могли по шее!
– Почему же? – удивился преподаватель. – Филатов, например, полностью завалил практику. После него специалистам придется не один месяц там все аккуратно подчищать. Он, как и вы, полез на броневик, собирался решить задачу одним махом…
– Филатов полез по-глупому, а я по-умному.
– И в чем же разница?
– Я сначала обошла людей и поговорила с глазу на глаз. Целую неделю потратила. Одному обещала непременно сделать детский каток. У него сыну два года, а он уже клюшку ему купил и шлем, хочет, чтобы знаменитым хоккеистом стал. Другому гараж надо: боится оставлять новую машину под дождем и снегом. Какой-то дед вообще хочет погреб, будто у него дома нет холодильника и магазины вдруг закрылись. Одна женщина рассказала, как в детстве, на таком же замусоренном пустыре, за ней увязался какой-то бродяга, еле убежала. Я потом эту историю раз сто пересказывала другим домохозяйкам.
– Что, неужели вы обошли всех жителей всех окрестных домов? – Жумагазыевич недоверчиво поднял бровь.
Подняв голову, Маша посмотрела в смеющиеся глаза преподавателя:
– Нет, конечно. Нужно было сформировать деятельную группу, ядро. Остальные потянулись следом. Вы столько раз повторяли это на лекциях, что, даже если бы я не хотела, все равно бы запомнила.
– Приятно слышать! Хорошо, что вы озаботились подготовительной работой, прежде чем бросаться в атаку.
– Когда я обходила людей, мне очень смешной человек попался, – вспомнила Маша. – Ему ничего не надо было. Ни гаража, ни погреба, ни катка – ничего. Живет один, работает программистом… Потом я с ним села и подсчитала, что на пути от дома к остановке в обход пустыря он тратит четыре минуты. Туда и обратно, получается, восемь минут. В год выходит больше сорока восьми часов. Двое суток! Тут его и проняло.
Преподаватель доброжелательно кивал в такт ее рассказу, а когда она закончила, сказал:
– Хорошо. Зачет за практику вы получите.
Маша победно улыбнулась. Она знала.
– Получите, ибо формально задание вы выполнили. Но имейте в виду, что реальная оценка там – тройка с плюсом.
У Маши дернулась щека, но она смолчала.
Басмач разрешил:
– Спрашивайте.
– Почему тройка?
– А потому, Марья Сергеевна, что вы отнеслись к заданию на практику как к разовой работе. Сдать и забыть, что в корне неправильно. Вы ведь с тех пор, как пустырь расчистили, так к ним ни разу и не зашли, верно? Ни живьем, ни в комменты – вы хоть читали, что о вас пишут?
Хитро прищурясь, преподаватель уставился на Машу, как будто ожидая ее ответа. Не дождавшись, он продолжил:
– Значит, даже не читали… Поймите, вам предстоит и дальше работать именно с этими людьми. Сдавать другие практики. Да-да, именно с ними сдавать. До самого выпуска. Или до отчисления – уж как получится. Наемный рабочий выполняет чей-то заказ, но вы не наемный рабочий – вы работаете для себя. Сдать и забыть – это для вас отныне роскошь. В конце концов, мы должны быть в ответе за тех, кого…
* * *
Когда Маша выходила из института, ей было холодно, несмотря на летнюю жару. К черту зачет, она все равно проиграла. Скорее всего, кто-то в комментах ей как следует отомстил: и за отнятое время, и за оттоптанное ЧСВ, и за все на свете – и она даже догадывалась, кто именно. За ту неделю, что она не заходила в группу, ее, должно быть, смешали с навозом, а она ничего не ответила. А теперь поздно: все равно никто не прочитает ее ответ… Эти люди для нее потеряны навсегда, новых взять негде – значит, следующую практику ей уже не сдать.
На негнущихся ногах Маша подошла к скамейке. Никуда идти не хотелось: хотелось лечь на солнце и растечься по асфальту. Ладно, хуже все равно не будет. Достать планшет. Набрать адрес. Показать ответы…
Сообщений в личке было хорошо за сотню, и Маша не читала их до конца, а бегло пролистывала. Постепенно ее лицо светлело, страх в ее глазах сменялся удивлением, а потом и восторгом. Чертов Басмач, он опять ее обманул. Впрочем, она и правда не представляла, что о ней писали.
– Спасибо за доброту и неравнодушие, говорите? Ну-ну!
В группе – еще под две тысячи новых постов. Кто-то удивленно спрашивал, куда пропала девочка из Сот, но гораздо больше люди писали друг другу. Обсуждали строительство, предлагали организовать велопрогулки на выходных. Какая-то женщина робко интересовалась, не нужен ли кому-нибудь ее старый кухонный комбайн, а кто-то звал соседей в недавно открывшийся клуб дельтапланеризма…