– Жертва не была зарезана. Причина смерти не установлена. Но если учесть, с какой аккуратностью все сделано, учесть отсутствие на теле жертвы лишних ран, как было бы, например, в случае, если бы она пыталась дать отпор, можно сделать вывод, что она была мертва к тому моменту, когда убийца начал снимать с нее кожу. Я криминалист, а не психолог, и тем не менее мне кажется, что ему важен сам ритуал. Боль и крики жертвы не приносят ему морального удовлетворения, как другим маньякам. Короче говоря, он убил ее и лишь потом снял кожу.
Это должно послужить утешением. Женщина уже была мертва, когда холодное острие ножа плавно скользило под ее кожей… И все же Ди-Ди пришла от этого в еще больший ужас. Сексуальный маньяк, хищник, наслаждающийся каждой каплей страдания своей жертвы, находился в пределах ее понимания. Но убийца, который снимает кожу со своих жертв просто из спортивного интереса?
– А это что? – Голос Ди-Ди снизился до шепота, когда она указала на то место, где огромное пятно крови расплывалось в трех направлениях.
Алекс взял карандаш. Он использовал его как указку, чтобы было проще показать и объяснить.
– Вспомни, кожа снята в основном с туловища и верхней части бедер. Теперь посмотри внимательнее. Вот здесь, похоже, лежала голова жертвы, видно следы от волос. Здесь и здесь пятно светлее – думаю, лопатки были плотно прижаты к постели, поэтому под ними простыня не так сильно пропиталась кровью. Значит, в этом месте лежала ее голова… здесь плечи… туловище… а здесь ноги. Получается, что там, где пятно разделяется на три части…
– Были ее бедра.
– Или там стоял убийца. В любом случае он стоял прямо на постели, расставив ноги по обеим сторонам ее бедер, поэтому под подошвами его ног простыня также не пропиталась кровью.
– Он убивает свою жертву, – проговорила Ди-Ди, пытаясь воссоздать в голове цепочку событий, – а затем ставит декорации. Шампанское, наручники, роза. Наверняка он раскладывает все это прежде, чем кругом станет слишком… грязно.
Алекс повернулся к прикроватной тумбочке, на которой так и стояла бутылка шампанского, и направил на нее фонарь. На ней не было ни одной капли крови.
– Пожалуй, ты права.
– Затем… он раздевает ее. Обнажает кожу.
Алекс посветил в левый угол комнаты, где Ди-Ди увидела небольшую кучу темной одежды.
– Черные штаны, футболка «Ред Сокс», нижнее белье, – отрапортовал Алекс.
– Подходящая одежда для сна. Значит… он бросает ее вещи в сторону.
Алекс снова кивнул.
– А потом, – детектив повернулась, – он залезает на кровать, ставит ноги по бокам от обнаженного тела жертвы и начинает… снимать кожу. Но зачем?
Алекс пожал плечами:
– Часть ритуала? Или, быть может, мы имеем дело с очень своеобразным видом некрофилии, когда именно это доставляет извращенцу огромное удовольствие. Он режет кожу на очень тонкие полоски. И, как заключили судмедэксперты после изучения первой жертвы, делает он это предельно аккуратно и почти профессионально. По их мнению, этот процесс занял у убийцы не меньше часа, а то и два или три.
– Есть следы спермы? Он ее насиловал?
– Первую жертву нет. Что касается второй, то мы пока ждем результатов экспертизы.
– Подожди. То есть он проникает в дом и убивает жертву. Вот так просто? Может, он умудряется как-то их усыпить или отравить?
– Это тоже станет известно позже, когда будут готовы результаты экспертизы.
– Хорошо. Значит, затем он снимает с нее кожу. И весь процесс длится не меньше часа?
– Да, причем у него определенно есть особый навык, – добавил Алекс. – Судмедэксперты предполагают, что он охотник или даже мясник. Я в этом не уверен, но, учитывая, с каким, я бы даже сказал, художественным профессионализмом он все это делает, опыт у него есть.
– Каким ножом он пользуется?
– Точно не знаю. Скорее всего, очень маленьким и бритвенно-острым. Вероятно, даже сделанным специально для этой работы. Смотри, еще какая интересная деталь. В подобного вида преступлениях убийца всегда обязательно выпустит свое оружие из рук. Ну, знаешь, если оно вдруг мешает или просто в нем нет необходимости, пока убийца ходит по комнате, раскладывая свои театральные реквизиты. Как правило, никто из них даже не задумывается о том, что лезвие ножа может оставить свой след и послужить дополнительной уликой. И в тех случаях, когда убийца так много времени проводит рядом с жертвой, почти стопроцентно можно ожидать, что он выпустит нож из рук. Вот только…
– Он этого не сделал.
– Похоже, он достаточно умен, достаточно хладнокровен, чтобы если и класть где-то нож, то только на другие кровавые пятна, где, как он думает, нож не оставит следа.
Ди-Ди посмотрела на мужа:
– Постой, ты сказал «как он думает, нож не оставит следа»?..
Алекс слабо улыбнулся. Он снова повернулся к висящей на стене простыне и навел на нее синий луч.
– В таких случаях, когда жертва на протяжении долгого времени истекает кровью…
– Как же он этого не предусмотрел…
– Кровь может отпечататься поверх крови. Подсыхая, она начинает загустевать, желтеть. Это происходит из-за того, что гемоглобин отделяется от тромбоцитов. Таким образом, подсохшая кровь может служить основой для свежей.
Ди-Ди представила весь этот процесс.
– То есть, если убийца положил испачканный свежей кровью нож на подсохшую простыню, это значит, что на ней должен остаться след?
– Точно.
– А в таком случае…
Теперь лицо Алекса было всего в пяти сантиметрах от покрытого кровью полотна.
– Мне кажется… вот здесь я вижу очертания. Не очень четкие, но все же. Я бы сказал, что это филейный нож, однако трудно определить наверняка. Иногда мы видим лишь то, что хотим увидеть. Когда вернемся в лабораторию, надо будет провести несколько химических опытов – может быть, удастся усилить контраст. Думаю, это важная деталь.
– Определенно, – подтвердила Ди-Ди.
Нахмурившись, Алекс снова принялся рассматривать простыню. Ди-Ди сделала то же самое, хотя без разъяснений Алекса все эти замысловатые узоры ничего для нее не значили. Ее тревожил застоявшийся запах крови, которой здесь было много… на простыне… на матрасе…
Но в остальном комната была почти нетронутой.
Ди-Ди прошлась вокруг кровати, осматриваясь и размышляя о дальнейших действиях убийцы. Алекс шел за ней, дополнительно освещая фонарем стены и пол комнаты.
– Он прибрался, – удивилась Ди-Ди.
– Несомненно, – согласился Алекс. – Здесь он постарался.
Он снова посветил на кровать, тщательно осматривая ее по всему периметру, высвечивая из темноты отпечатки собачьих лап. Возле двери в ванную тоже был огромный след от крови, такой же, как внизу, – в этом месте лежала Лили.
– Собака даже не лаяла? – спросила Ди-Ди.
– По крайней мере, никто не слышал.
– Странно. Она же явно была напугана. – И Ди-Ди указала на дорожки следов, ведущих от спальни к лестнице и обратно.
– Напугана или, скорее, просто удивлена. Вспомни, как бы странно ни звучали мои слова, но это не было жестоким убийством. По крайней мере, нет никаких доказательств того, что убийца вламывался в дом и боролся с жертвой. Что бы здесь ни произошло, все было… у него под контролем. Тем более мы уже решили, что кожу он снимал с жертвы, когда та была уже мертва. Ни драки, ни криков, ничего такого, что могло бы заставить собаку нервничать.
Ди-Ди вздрогнула. Ей стало не по себе.
– У него был план, – произнесла она вслух, пытаясь снова собраться с мыслями. – Он выполнил его, сыграл свою роль. А затем…
– А затем прибрался за собой, – закончил за нее Алекс и нахмурился. – Только вот этого я как раз не понимаю. Даже если все прошло так гладко – я имею в виду, не было ни погони, ни драки, никакого сопротивления со стороны жертвы, – все равно, сколько же здесь крови. У него руки по локоть должны были быть в ней. Не говоря уже о том, что он, совершенно очевидно, сидел прямо на жертве, пока снимал кожу… Надо будет и пол весь изучить, вдруг найдем какие-нибудь следы его пребывания. Если не найдем конкретных следов, то хотя бы попытки от них избавиться. Так что почему бы и нет, верно?
Ди-Ди понимала, что слова Алекса не лишены смысла. На полу более сотни пятен от собачьих лап, должны быть и следы убийцы.
– Он мог пойти в ванную, чтобы привести себя в порядок, – предположила Ди-Ди. – Может, принял душ? Уверена, Фил заставил следователей изучить каждый миллиметр душевой и раковины на предмет ДНК убийцы.
– Это само собой. Но как он попал в душевую? Не по воздуху же. – Алекс посветил на дверь хозяйской ванной.
На полу возле нее не было никаких следов крови, кроме тех, что оставила Лили. Он подошел ближе и внимательно осмотрел медную ручку. Никаких следов. Затем, чтобы просто удостовериться, он осветил фонарем пол ванной, душевую кабину, раковину, унитаз. Абсолютно ничего.
– Может, у него очень хороший растворитель? – усмехнулась Ди-Ди. – Облил здесь им все, а потом зубной щеточкой каждый сантиметр…
– Возможно, но маловероятно. – Лицо Алекса оставалось непроницаемым.
Как он уже говорил, кровь нельзя удалить с места преступления на все сто процентов. Многие криминалисты смогли сделать себе имя, используя пробелы в знаниях недостаточно предусмотрительных убийц, которые могут дочиста оттереть все стены, но забыть о защелке на оконной раме или о заводном колесике на часах. Убийцы убирают только то, что видят. В то время как следователи благодаря специальным световым приборам и химическим веществам типа люминола способны найти невидимые на первый взгляд вещи.
В голову Ди-Ди пришла новая мысль.
– Давай посмотрим на это с другой стороны. У нас есть убийца, которому удалось не только пробраться в этот дом незамеченным, но и уйти, не вызвав подозрений. Только вот после своей грязной работы он должен был весь быть в крови. Неужели он потом в таком виде вышел на улицу и как ни в чем не бывало пошел дальше?
Алекс пожал плечами:
– Самый очевидный выход – это принять душ, как ты уже говорила. Преступник смыл с себя кровь, надел чистую одежду и вышел через переднюю дверь.
– Однако, по твоим словам, мы бы тогда увидели следы, ведущие к ванной. Хм… А что, если он уже был раздетым? Что, если, убив свою жертву, прежде чем приступить к самой главной части, он снял с себя всю одежду?
– Здраво, – ответил Алекс. – Смыть кровь с одежды куда труднее, а так…
– Еще я заметила, что все полотенца в ванной висят на своих местах. А если убийца принимал здесь душ, то чем же он тогда вытирался?
Алекс коротко кивнул, продолжая размышлять.
– Может быть, – продолжила Ди-Ди, – раз уж убийца сам приносит шампанское и наручники, то он берет с собой также все необходимое, чтобы привести себя в порядок. Пару полотенец, даже коврик для ванны, который кладет вот здесь, рядом с кроватью, – она указала на едва заметный прямоугольный след на полу, возле тумбочки. – Он встает на коврик, снимает всю одежду и только затем взбирается на кровать, чтобы освежевать жертву. Закончив, он встает обратно на коврик и надевает свою по-прежнему чистую одежду. Остается аккуратно собрать грязное полотенце, нож и так далее, сложить все в свою спортивную сумку – и можно идти. Это, по крайней мере, объясняет отсутствие следов крови в остальной части дома, включая ванную.
– Не просто здраво, – поправился Алекс. – Умно.
– Дело в опыте. – Ди-Ди подчеркнула последнее слово. – Разве не это сказали судмедэксперты? Этот человек знает, что делает. Он хладнокровен, расчетлив. Ситуация у него под контролем с самого начала и до конца. Вряд ли мы здесь что-то еще найдем.
Алекс включил стоящий на тумбочке торшер и погасил свой фонарь.
– Я бы на твоем месте не был так уверен. Конечно, фокус с переодеванием уменьшает риск испачкаться кровью жертвы и так далее, но, с другой стороны, он увеличивает шанс оставить после себя волосы, частички кожи, ДНК.
– В этом ты, пожалуй, прав.
– Еще одна важная деталь: каким именно способом он убивает своих жертв. Как только судмедэксперты это выяснят, у нас появится еще одна зацепка.
Супруги покинули спальню и вместе пошли по коридору к лестнице.
– Мне надоело сидеть дома. – Ди-Ди услышала свой голос словно со стороны.
– Я знаю.
– Надоело чувствовать себя слабой и бесполезной. Я хочу вернуться на работу. Хочу поймать этого маньяка.
– Ты так ничего и не вспомнила?
– Имеешь в виду, не вспомнила ли я, почему решила полетать с лестницы? Или зачем три раза подряд пальнула в стену? – Детектив покачала головой.
– Сегодня ты очень помогла.
– Да, но неофициально. Официально я детектив, который в одиночку вернулся на место преступления и без видимой на то причины воспользовался табельным оружием. Теперь я обуза для всего отдела, и мы оба с тобой знаем, что даже если сегодня ночью моя рука чудесным образом заживет, никто не вернет мне полицейский значок. Моя карьера под угрозой, а копы просто ненавидят вопросы, на которые нет ответа.
– Да, ты оставшийся без ответа вопрос, – согласился Алекс и взял жену под руку.
– Ну, спасибо.
Он задумчиво на нее посмотрел:
– Хотя знаешь что? Ты нечто большее.
– Великолепный детектив? Идеальная жена? Любящая мать? Я тебя умоляю, ты мне льстишь. Хотя Мелвин меня уже изрядно заколебал, так что я не откажусь от своей порции тошнотворно сладких банальностей.
– Вообще-то я подумал о другом. Я подумал, что, кроме тебя, никто не сможет найти ответ на этот вопрос. В том числе и я.
Ди-Ди уставилась на спутника:
– Ты же криминалист…
– Точно. Я изучаю места преступлений. А ты, Ди-Ди, – твое плечо, рука, ранение, – часть совершенного преступления. Только, в отличие от других своих жертв, тебя убийца контролировать не смог, и это дает нам огромное преимущество.
Глава 5
Боль – это…
Диалог. Когда мне исполнилось двенадцать, приемный отец стал учить меня различать все возможные проявления и функции физического и душевного дискомфорта. Боль – это… смотреть, как домработница, прерывисто дыша, пинцетом вытаскивает из большого пальца осколки разбитого стакана.
Боль – это… забыть во время экзамена, как пишется слово «позвоночник», даже несмотря на то, что повторяла материал прошлой ночью. Из-за одной ошибки я получила всего девяносто баллов, и хотя отец сказал, что это хороший результат, мы оба с ним знали – не идеальный.
Боль – это… когда отец не приходит поддержать тебя на государственную научную выставку, ссылаясь на то, что у него слишком много работы. Пока он оправдывался, извинялся и говорил, как сильно любит меня, я внимательно смотрела ему в глаза, пытаясь в них разглядеть его чувства. Сожаление. Раскаяние. Эмоции, которые у человека по определению появляются из-за боли.
Боль – это… когда лучшая подруга в красках описывает подробности своего первого поцелуя, а ты, с завистью глядя на ее восторженное лицо, тихо надеешься, что тоже сможешь когда-нибудь почувствовать нечто подобное. Мой отец нашел двух сестер, которые, несмотря на врожденную нечувствительность к боли, вышли замуж и завели детей. Одна из них во время родов сломала тазобедренную кость, но заметила это только через несколько недель, когда просто не смогла больше терпеть странное щелканье в бедре. Неспособность чувствовать боль ни в коем случае не исключает возможности влюбиться или быть любимой и уж тем более никак не лишает человека с генетическим отклонением надежды стать нормальным.
Она не лишает желания завести семью…
Мой приемный отец любил меня. Конечно, не так, как все отцы любят своих дочерей. Нет, у него был взвешенный контролируемый подход к жизни. Когда стали ясны жестокие реалии, с которыми мне придется столкнуться в жизни, он сделал огромный вклад в мое будущее, открыв для меня двери своего роскошного дома и внушительного размера кошелек. Он нанял лучших сиделок, которые помогали мне преодолевать ежедневные трудности, в то время как сам продолжал изучать мою особенность и писать сухие научные отчеты.
Однако он не мог предвидеть то обстоятельство, что мне часто будут сниться кошмары. Откуда ему было знать, что маленькая девочка, неспособная ощущать боль, станет каждую ночь чувствовать ее во сне. Узнав об этом, отец начал задавать мне бесконечное количество вопросов. Что я видела? Что я слышала? Что я чувствовала?