Дениятос впечатал Храмовника в пол, припав на одно колено и вбив голову врага в землю.
Задняя часть черепушки несчастного вмялась внутрь, кровь брызнула изо рта, марая светящиеся зубы. Дениятос вздернул обратно тело со сломанной шеей, труп почти сразу же задергался под бешенным лазерным огнем других спрыгивавших вниз Храмовников.
Йелт был снова на ногах и уже успел всадить одному из Храмовников боевой нож в спину. Из торса человека показалось острие пробившего грудину мономолекулярного лезвия.
Перестрелка прервалась. Полдюжины Храмовников погибли за пару секунд. С третьего этажа прилетело тело, одна рука была начисто оторвана огнем тяжелого болтера Даггерана. Йелт снял наполовину расколотый лазерным огнем шлем. На обожженном лице играла ухмылка.
Наверху послышался шум. Приближалась следующая волна Храмовников.
— Лезем, — приказал Дениятос. — Пробиваемся. Пробиваемся вперед.
Храмовники были фанатиками. Их единственной целью было пасть за Императора — этих людей грубо обманули, они присягнули маньяку и должны были умереть. Все до единого.
Сдаваться они точно не собирались.
«Что ж, — подумал Дениятос, — да будет так».
Перестрелка возобновилась.
Врата пали через четыре часа после высадки Испивающих Души. Дениятос установил связь с отрядами, штурмовавшими западную башню, и когда те добрались до вершины и заставили умолкнуть зенитные орудия, «Громовые ястребы» обрушили на восточную башню столько огня, что даже Храмовники не смогли противостоять этой буре.
Вскоре врата были открыты, и Севайнские разбойники промаршировали через гигантские двери, перед которыми пали сотни их сослуживцев.
Неподалеку примерно такие же по составу силы Астартес выполняли свою собственную задачу по захвату арены, на которой во время собраний кардиналов разыгрывались пьесы и выступали благочестивые хоры. Эти воины были не из ордена Испивающих Души, а из «Огненных Ястребов» — еще одного ордена Астартес, из числа прибывших на Терру с целью покончить с так называемыми Войнами Отступничества.
Человек по имени Гог Вандир жил во Дворце Экклезиархии. Где точно — не знал никто, поскольку Дворец был слишком большим, чтобы его нормально картографировать, к тому же значительные площади монументального здания лежали в руинах. Каждый день, чаще даже каждые несколько часов, изо всех вокс-динамиков Дворца раздавался его визгливый голос, вещавший о развращенном Империуме и о том, что лишь человек его взглядов может вывести общество на путь истинный. Гвардейцы уничтожали вокс-динамики всюду, где только могли. У них было довольно много прозвищ для Гога Вандира, но правильный титул был всего один — экклезиарх Гог I, 361-й магистр Администратума, лорд-протектор духовности Империума человечества.
Гог Вандир узурпировал роль экклезиарха и использовал свое положение в качестве фундамента для установления собственной диктатуры в Империуме. У самого Имперского Кредо была громадная армия и флот, созданные предыдущими экклезиархами, а Вандир, будучи, несомненно, безумцем, обладал при этом огромным талантом по поиску податливых командиров Имперской Гвардии и Флота. В результате любая прихоть экклезиарха исполнялась, и не было никого, кто мог бы остановить его. Амбиции Вандира росли до тех пор, пока не вышли за границы человеческой логики и не стали абсолютно безумными. И вот это безумие он навязывал Империуму. Не поддававшиеся объяснению казни, порабощения и орбитальные бомбардировки, проведенные по его приказу, вызвали столь сильное религиозное помешательство, что в результате стихийных погромов и апокалиптичных суицидов сгинуло больше народу, чем Вандир смог бы угробить при помощи подчиненных ему войск.
Он распространял нравственное разложение. Был настоящим ересиархом, иконой греха. И должен был быть уничтожен.
Адептус Астартес, космодесантники, были далеки от царствования Вандира. Их не волновала светская власть. В них не было желания править Империумом. Но всему есть границы.
Генерал-фабрикатор Марса отправил легионы Титанов и техногвардию, чтобы приструнить Вандира. Под их знаменами сплотились не перешедшие на сторону экклезиарха полки Имперской Гвардии. Потом к этому воинству присоединились Астартес, и судьба Вандира была предрешена.
Сержант Дениятос снял шлем и глубоко вдохнул.
— Святая Терра, — провозгласил он, — запах пороховых газов и пота. Легкий аромат ладана! Привкус разлитого горючего! Вот она, вонь святости, братья! Бывал ли когда-нибудь смрад столь святым?
— Зачем нам певцы и писари, — произнес брат Торло, — когда у нас есть такой поэтичный сержант.
Полу-отделение Дениятоса вместе с остальными отрядами Гарна расположилось в тыловой части периметра, установленного Имперской Гвардией сразу же за вратами. Дворец здесь представлял собой гигантские монастыри, с потолками такой высоты, что иногда внутри шел дождь. Древние курильницы с давно высохшим ладаном свисали с терявшегося во мраке сводчатого потолка, опиравшегося на колоссальные колонны. Имперская Гвардия установила палатки, организовала склады боеприпасов, техническую станцию для приема танков и лазарет с сотнями окровавленных коек. Командиры расположились в приделе, из позолоченных дверей которого торчал жгут проводов связи.
Астартес держались в стороне от гвардейцев. Солдаты благоговели перед ними, большинство из них не видели Астартес вживую до сегодняшней битвы, и даже самые бывалые и мрачные гвардейцы только и делали, что таращились на космодесантников. Для них Астартес были отклонением, которое их человеческий разум не в силах был постичь. Внешне космодесантники были людьми, но при этом и не были — слишком высокие, слишком сильные, слишком смертоносные в каждом своем проявлении и движении.
Испивающие Души собрались вместе и молились. Они выполняли ритуалы обслуживания снаряжения, чистили оружие и броню, проговаривали вслух боевые упражнения, тем самым оттачивая разум. Это было не отдыхом, а подготовкой. Космодесантники не отдыхали.
Братьям, совершившим значимые убийства, было разрешено вскрыть черепа жертв и извлечь мозговое вещество. Отклонение в геносемени Испивающих Души отразилось на их внутреннем органе, омофагии, сделав его необычайно чувствительным, поэтому полученные генетические воспоминания вызывали мощные эмоциональные и духовные резонансы. В те времена это было религиозным обрядом, Испивающие Души проглатывали сырые куски розоватого мяса и переживали лившиеся из них воспоминания и чувства.
Были приняты необходимые меры для того, чтобы гвардейцы не видели ритуала. Моральные устои солдат были прямолинейны, поэтому не было уверенности в том, что при виде кровавых ритуалов Астартес гвардейцы сделают правильные выводы.
Вандир окружил себя такими же безумцами, как и он сам. Сразу после рекрутирования храмовников ломали психически, удаляли их человечность и индивидуальность, после чего их воссоздавали, заполняя сознание Имперским Кредо. Закрывая глаза, они видели Гога Вандира. Открывая их — врагов, которых Вандир желал уничтожить.
Сотелин, послушник Дениятоса, отыскал своего командира, протолкавшись через царившую в монастыре суету.
— Брат, — обратился к нему послушник, — есть ли деяния, достойные записи?
Послушник был облачен в полуброню, которую в других орденах выдавали скаутам. У Испивающих Души новички не служили скаутами на поле боя. Вместо этого, они перенимали науку войны, сопровождая старших братьев, постигая смысл бытия Астартес. Остроглазый и расторопный Сотелин быстро учился. Возможно, он заслужит право стать полноправным братом. Возможно — нет.
— Ничего значительного, — ответил Дениятос. — Не деяния делают нас теми, кто мы есть, послушник. А полученные знания. Если хочешь добавить новую строку в песнь о свершениях Дениятоса, отметь, что он чуть лучше стал понимать нашего врага.
— Непременно, брат-сержант, — произнес Сотелин. — Прошу тебя поделиться открывшимся тебе знанием.
— Мы победим, — сказал Дениятос. — Существует ли большая истина?
*Из «Границ моральной стойкости» стр. 3876.
***
Сотелин сделал запись пером в инфо-планшете, который держал в руках, ярко светящиеся зеленые слова на низком готике побежали по экрану.
Калинос похлопал Дениятоса по наплечнику.
— Братья желают, чтобы ты провел ритуалы, — обратился к сержанту космодесантник. — Наш прицел был верен сегодня. Мы почтим его.
— Проведи ритуалы, брат Калинос, — ответил Дениятос. — Тебе не стоит беспокоиться о прицеле. В том, как ты стреляешь, нет недостатков. Скорее, тебе не хватает духовного понимания. Часы, потраченные тобой на тренировки с болтером, должны были быть совмещены с медитацией и изучением священных писаний ордена. Проведение ритуалов будет с этого момента твоей обязанностью.
— Как скажешь, брат, — отозвался Калинос.
Калинос собрал вокруг себя оставшихся воинов полу-отделения Дениятоса и преклонил колени с братьями. Они положили болтеры и тяжелый болтер Даггерана на землю, благодаря машинных духов оружия за верную службу и обещая почет и реки пролитой крови врагов в обмен на дальнейшую благосклонность. Столь много быта ордена было в подобных вещах, в деталях ритуала. Именно это сплачивало Испивающих Души. Без этих мелочей Испивающие Души были бы простыми солдатами.
Окинув взглядом монастырь, Дениятос увидел капитана Гарна и полковника Севайнских разбойников Рейлара, идущих по направлению к часовне. Командующие что-то обсуждали, возможно, план следующего штурма. Передышка вряд ли продлится дольше нескольких часов, Гвардия и Астартес пойдут дальше, как только плацдарм будет надлежащим образом укреплен.
За монастырями располагалась Гробница Малкадора. Сигиллит Малкадор, конечно, не был там похоронен, но каким-то образом эта часть Дворца заполучила его имя, и теперь считалось, будто Малкадор и правда был там погребен. Гробница была настоящим лабиринтом, и, по имевшимся сведениям, Храмовники вместе с телохранителями Вандира — Невестами Императора, укрепили там каждый перекресток и проход. Это будет кровавая баня. Многие гвардейцы погибнут. Некоторые Испивающие Души тоже. Огненные Ястребы уже обходили гробницу с фланга, отрезая пути подкреплениям извне. Глухие звуки далеких взрывов то и дело отдавались через каменную кладку стен и пола.
Внимание Дениятоса привлекло что-то еще. Несколько севайнских солдат сидели и пели, словно пьяные, с той поправкой, что, похоже, выпивки у них не было. Они чествовали кого-то из своей компании, но кого точно, Дениятос разобрать не мог.
— Он бесстрашен! — выкрикнул кто-то. — Этот человек, больше чем просто человек! Он смотрел в морду Великому Кровоплюю Карадона и не дрогнул!
— Он был пленником владыки Друвана Нечистого! — воскликнул другой. — А когда выбрался, то принес шкуру Нечистого с собой!
— Мы не потерпим поражения, пока он жив! — встрял еще один голос. — Только не тогда, когда среди нас есть воин, прошедший все поля сражений, начиная с Хироса и до самой Джанны. Он проехал двадцать тысяч километров, чтобы перерезать глотку Пустынному королю! Он сыграл кровавый марш на черепе кардинала Борейского!
Солдаты одобрительно загудели, и Дениятос понял, что стал свидетелем их ритуала, грубой аппроксимации ритуальных обрядов Астартес, помогавших привести разум в порядок после боя.
Дениятос подошел к гвардейцам. Первый, кто его заметил, казалось, съежился, едва космодесантник приблизился. Остальные прекратили празднование и повернулись к нему. Самый высокий из солдат едва дотягивался Дениятосу до плеча, броня делала космодесантника вдвое шире обычного человека. На гладко выбритом черепе и лице, пусть и достаточно молодом для Астартес, хватало отметин войны, чтобы посрамить любого ветерана из числа гвардейцев.
— О каком человеке, — спросил Дениятос, — вы говорите?
Пару секунд солдаты молчали. Они разглядывали сержанта с ног до головы — золоченую чашу на наплечнике, резного орла на керамитном нагруднике и трехгранный символ похода на одном из поножей.
— Фиделионе, — ответил кто-то.
— Фиделион! — поддержал другой. — Величайший солдат всех времен! Каждый севайнец знает его имя.
— Он здесь сейчас? — продолжил расспросы Дениятос.
— Да! Он до смерти забил четырех Храмовников. Он даже добыл голову Невесты.
— Где он?
Один из севайнцев повернулся и указал колонну неподалеку. Там был разбит небольшой лагерь — палатка, костер, несколько ящиков со снаряжением и боеприпасами.
Дениятос покинул солдат и отправился в сторону бивака. Одинокий гвардеец сидел на ящике с боеприпасами и подогревал на огне несколько рационов «мертвечины». Лазган был прислонен к колонне за спиной солдата, сам он был одет в поношенные брюки и жилет. На фоне костра выделялись голые руки, покрытые вытатуированными счетными отметками, уходившими под жилетку спереди и сзади. Лицо гвардейца было вытянутым и тощим, а волосы бледными. С первого взгляда было видно, что на груди воина уже не хватало места для медалей, поэтому часть из них размещалась на цепочке личного жетона и брючном ремне. Некоторые свисали с рукояти и дула лазгана.
— Ты — Фиделион, — обратился к нему Дениятос.
Человек поднял голову, собственный глаз у него был один. Второй был заменен бионикой, не такой утонченной, как та, что досталась Калиносу в кузницах ордена. Довольно грубая бионика гвардейца крепилась к стальной пластине, закрывавшей половину лба владельца.
— Да, я, — ответил солдат.
Фиделион стал первым человеком на памяти Дениятоса, кто выдержал взгляд Астартес. Он не дрогнул, как и говорили его сослуживцы. Было ясно, что мужчина рассматривал Дениятоса, всего лишь как другого солдата.
— Я слышал, что ты — герой.
— Так говорят другие, — ответил Фиделион. — Мне повезло, что мои побратимы считают меня достойным.
*Полковые записи, хоть их и нельзя назвать исчерпывающими, не содержат информации о человеке с таким именем, служившим в рядах какого-либо соединения севайнцев.
***
— В судьбе солдата нет места везению, — сказал Дениятос. — Он творит свою судьбу сам.
— Значит, я неплохо справляюсь, — поддержал разговор Фиделион. — Мне выпал шанс пасть на Святой Терре. Сколько гвардейцев могут похвастаться тем же? Бьюсь об заклад — ни один со времен Ереси.
— Ты прибыл, чтобы умереть здесь?
— Я прибыл сюда сражаться, потому что получил приказ, — Фиделион потыкал заскворчавшие на огне рационы. — Так же как и ты, как и все остальные парни. Все мы здесь солдаты. В конце концов, все мы похожи.
— Я не считаю тебя похожим на других гвардейцев, — произнес Дениятос, махнув рукой в сторону остальных севайнцев, занятых отдыхом и чисткой оружия. Они преклоняются пред тобой.
— Для Астартес, ты проявляешь слишком много интереса к делам обычных людей, — ответил Фиделион. Он сказал это без злого умысла, продолжая помешивать «мертвечину». Это было мрачное варево из белка и питательных веществ. Гвардейцы находили какое-то особое веселье в распространении баек о том, что рационы и вправду делают из мяса покойников.
— Меня интересуют качества любого, кого другие называют героем, — сказал Дениятос. — Люди говорят, будто ты убил владыку Друвана и облачился в его шкуру.
Фиделион пожал плечами:
— Было холодно, — просто пояснил он.
— Почему они рассказывают все эти вещи? Что делает тебя особенным? — Дениятос присел на одно колено и теперь лишь немного возвышался над Фиделионом. Космодесантник стал еще более настойчивым. Взгляды гвардейцев, говоривших о деяниях Фиделиона, возбудили в нем любопытство, которое Дениятос не мог понять в полной мере.