— Встаньте, — сказал он грозно, но смягчил голос после надрывного стона Аллегры: — Встаньте, мисс Кэрроу, прошу…
Но она не встала, продолжая утопать в слезах, причины которых были неизвестны.
«Что с тобой, девочка? Что ты натворила?»
Он опустился и взял её за плечи, потянув вверх. Аллегра пошатнулась и едва снова не потеряла равновесие. Ноги ослабли, он ощущал её дрожь. Но справившись с балансом, все же встала ровно, только лицо её было зарыто в ладони.
— Простите меня… — прошептала она содрогающимся голосом.
Северус вздрогнул и напрягся, так это было чувство вины, но что она могла сделать ему? Его руки все еще находились на ее плечах, и внезапно он отстранился, почувствовав неладное. Нечто холодком пробежалось от кончиков пальцев ног до головы. Не хотел… прятал ужасные, угнетающие мысли, растворяющие реальность.
Уверенности не было, но все сходилось… эти намеки старика, тайны, её взгляды… Череда картинок прошедших дней пронеслась в голове в обратном порядке, пока кадр не остановился на событии, разложившем его душу на останки…
— Я не хотела… — срывающийся голосок девушки подтверждал догадки.
Он сделал еще один шаг назад и схватился за край стола, чтобы удержаться на ногах. Нет, она не могла так с ним поступить, но откуда… как Аллегра могла узнать? Всхлип за всхлипом, секунда за секундой. Он смотрел на нее, прячущую взгляд, не в силах поверить, сколько страданий она ему принесла. И внезапно обрушилась боль…
— Это было ошибкой, я думала… Думала, что… — тихий стон, и сквозь пальцы Снейп увидел блестящие от слез глаза Аллегры, которую бесконтрольно начинал ненавидеть.
Один момент, и лохматый мальчишка превратился во врага номер один. Она единственная, кто мог знать пароль его Омута памяти, Северус слишком доверял ей, не мог предвидеть хитрость, что якобы задремав за проверкой эссе, Аллегра могла подслушать пароль, когда ему понадобилось сгрузить кое-какие воспоминания в чашу…
— Покажи… — хрипло произнес он, смешивая ярость, боль, опустошение и некрепкую веру, что подобное возможно.
Её глаза наполнились ужасом. Непонимание, вина, взгляд болел отчаяньем, окуная Аллегру в смятение. Его собственные глаза пытались смотреть на нее, зная, что сейчас произойдет, страх проникал в самые глубины, но Северус боролся, защищал последние крупицы самообладания, чтобы не упасть на колени и не разрыдаться, или того хуже, прикончить соплячку…
— Сделай это! — нервно скомандовал он, всё ещё надеясь, что она не окажется метаморфом.
Ступор, руки упали параллельно телу, словно тряпицы. Она не ожидала, что он захочет увидеть… Несколько секунд сдавленного молчания и наконец… Мерлин, боль истощала организм мужчины, упиралась в грудную клетку сильными ладонями, стальной хваткой. Он не мог поверить в то, что видит: как лицо Аллегры, словно подернулось мелкой вибрацией, колебаниями, он заметил, как меняются черты и цвет кожи, приобретая мягкость, знакомые линии скул и бровей. Нос немного опустился и стал уже, короткие черные волосы отрастали, рассыпаясь по плечам, наливались красноватым оттенком, светлели, пока не стали теми родными локонами, что он видел каждый день много лет назад. Завершающим штрихом перевоплощения стали глаза, немного потемневшие, обретшие зеленый апрельский окрас. Несколько веснушек охватили лицо, он так хотел целовать каждый дюйм лица любимой. Лили…
Но это была другая, чужая девушка, использовавшая ее образ в своих эгоистичных целях. Ненависть затуманивала рассудок, он готов выпалить запрещенное пыточное заклятие, посмотреть, как эта обманщица корчится от боли на полу, вымаливая прощение. Аллегра подсмотрела в Омуте воспоминания, воплотила Лили точной копией. Северус покачнулся, но снова удержался на ногах. Рука сама собой потянулась в карман за палочкой – этот жест был машинальным, он осознал это и постарался успокоиться, схватившись второй рукой за другой край письменного стола. Она стояла перед ним, настоящая, живая, в слизеринском галстуке, как он и мечтал когда-то. Сердце невыносимо болело, учащая пульс рваным дыханием. Глаза видели, но разум понимал, что это всего лишь маска бездушной девчонки, опорочившей светлую память…
— Аллегра, почему… — выдавил он сквозь близкую к полоумию апатию. – Чем я заслужил это?..
По веснушчатым щекам бежали дорожки слез, наказание за жестокость.
— Я всего лишь эгоистка… — тихо проронила она на тяжелом вздохе. — Простите меня, профессор… Я не знаю, что на меня нашло, – она не имела никакого права говорить её устами. – Я была глупа, я не думала, что это причинит вам столько боли…
- Ложь! – взревел он, не в силах простить, так же как не мог смотреть в зеленые глаза, сияющие весенней свежестью.
Северус забыл где была иллюзия, а где реальность, он так давно мечтал, хотел увидеть её, ощутить, прикоснуться… Рушился мир, разваливались барьеры, на последнем издыхании пела рапсодию душа, исковерканная безрассудством девчонки. Снейп оттолкнулся от стола и на ватных ногах подошел к ней. Аллегра опустила взгляд, не в состоянии видеть его боль и простить себя… Ладонь сама потянулась к желанному лицу, он взял ее подбородок и насильно поднял вверх с такой силой, что её челюсть должна была хрустнуть.
— Больше никогда! — громкий голос наполнил помещение. — Слышишь? Никогда так не делай!
Он заглянул в заплаканные глаза, родные зеркала души, затуманенные страхом. Гримаса отвращения застыла на лице Северуса, и он с силой оттолкнул от себя девушку. Та упала на пол, не издав не единого звука. Аллегра смотрела на него, боялась, что тот достанет палочку и проклянет ее, сделает то, что должен, убьет…
— Убирайся! — рявкнул он.
Глаза, полные неподдельного ужаса, сверкнули, и на мгновение время остановилось, но потом лицо девушки снова начало меняться, и перед ним уже лежала черноволосая Аллегра, утопающая в чувстве вины под взглядом, полным жгучей ненависти. Несколько секунд, и она вылетела за дверь, по дороге задев плечом дверной косяк. Северус осел на пол, схватился за голову, и ему было плевать, что дверь была открыта и его слабость могли увидеть. Он утонул в слезах, побрел по пути отчаяния, забылся от горя…
====== Глава 16. Непрощённая... ======
Уйди, прошу, оставь на бренном теле,
Скупые отпечатки прошлого вины,
Прости за грех, за одиночество в постели,
Прости за глупости нечаянной любви.
Ты был один, одним останешься навеки,
Ты оттолкнул в мгновенье выбора судьбы,
Безвольное постыдство, тяжесть боли в человеке,
И бесконечность страха на земном пути.
Я ухожу, забудь о пламенной ошибке,
Я уничтожила твой мир, скользя по лезвию ножа,
Прости меня… О, Боги! Слезы в ледяной улыбке,
Забудусь вдалеке, мгновенья в память положа.
Уйдет со временем пылающая ярость,
Тугая боль, минувшая в покаянной груди,
Поймешь, что тот порыв — всего лишь слабость,
А чувства юности любовью сожжены.
Я не вернусь, забудешь грусти опечатки,
Но время не простит, разделит странствий череда.
В душе лишь подлости усталые улыбки,
А нить любви — надежд потеря навсегда.
Безвольно плетутся ноги, горечь несёт по каменным ступеням, орошая пустоту неясными всхлипами. Осознание тяжелой правды, причинившей тугую боль тому, кто дорог...
Я не имею права забыть, не смогу смотреть в глаза. Я уничтожила, растоптала чувства человека. Бездушная стерва — существо, сплетенное из эгоизма и неисправимых ошибок. Я потеряла себя и потеряла мужчину, который никогда не был моим. Отдалился, аппарировал настолько далеко, что невозможно больше приблизиться. Видела агонию, первобытную злобу в его глазах. Хотел убить, пытать за низкую слабость влюбленной студентки.
Удушье. Глотаю слезы, ноги несут к Астрономической башне за одним... За безоговорочным спасением, еще одним проявлением слабости и слабоумия. Отрешиться, прыгнуть, избежать участи, мучений за исковерканные светлые воспоминания о рыжеволосой девушке. Кто наделил меня правом так жестоко шутить? Нет, то была не шутка, а порыв глупости, страсти. Эйфория вседозволенности, принесшая в итоге наказание совестью. Теперь он знает, что это была я. Что может сделать мужчина в подобном состоянии? Крушить мебель собственных покоев, бить себя по щекам, утопать в Омуте памяти, напиться или просто принять яд? Северус сильный, но выдержит ли он подобную пытку любовью, очередную пытку её смертью? Все чувства вернулись, старые раны открылись, а на них насыпали соль.
Ненависть… Моё жалкое существо даже этих эмоций недостойно. Чудовище, олицетворяющее все грехи человечества, я украла чужую любовь, убила исстрадавшееся сердце… Список можно продолжать. Забытая самобичеваниями, я оказалась перед дверью в башню. Закрыто.
— Алохомора, — нервно звучит голос.
Ничего не происходит, наверное, стоит выключить все мысли, но я не могу.
— Алохомора! — отчаяние сквозит в каждом слоге. – Да чтоб тебя! Открывайся, проклятая дверь!
Снова никакой реакции, словно место заперли специально, чтобы юные самоубийцы, подобные мне, не имели шанса на жалкое спасение. Я не имею права жалеть себя! Низость, планка, до которой я опустилась, не позволяет простить. Ноги ослабли, я опустилась на холодные ступени винтовой лестницы и зарыла лицо в трясущиеся ладони. Волшебная палочка выпала из руки и с негромким стуком покатилась по ступеням вниз. Эхо страха, неизвестности будущего отдалось всхлипом на пустом лестничном пролете. Мысли свалялись, запутались. Внезапная усталость…
Глупость, которую я могла совершить, если бы дверь в башню была открыта… Лишиться жизни — самое простое решение, побег от ответственности… Раствориться воздухе, лететь, последний раз вспоминая его лицо, прикосновения изящества тонких пальцев… Кто спасет от дьявола, затаившегося внутри, кто излечит от безумия, неправомерной любви, жажды желать? Все мои права закончились еще в субботу, грехи исказили достоинства, заказали вход в рай, оставив у врат ада гнить, мучиться, разлагаться. Я умерла уже тогда, не осознавая в полной мере убогости поступка, приведшего к гибели двух душ. Северус, ты не заслужил этого…
Отвращение – это то, что уготовано мне в твоем сердце, но отвращение к самой себе куда глубже, непростительнее. Как просто забрать у человека жизнь, забрать смысл существования, единственные воспоминания о несбывшейся любви…
*
“Ненавижу, чтоб ты сдохла! Умри, ничтожество! Ты не заслуживаешь жизни, маленькая дрянь, исчезни…».
Он умер сегодня, забылся на грани безумства. Истощение не давало возможности здраво мыслить. Она забрала его память, раздавила то, ради чего он жил, использовала хрупкую слабость. Теперь Северус считал её хуже Тёмного Лорда…
«Грязная эгоистичная мразь, бесчеловечная сука…».
Слезы катились по бледным щекам, вместе с ними волнами выходила злоба. Еще никогда он не ощущал ничего подобного. Голову зажали в тиски, моральная боль становилась физической.
«Я убью тебя…».
В действительности сломленный Северус был готов сделать это. Ярость, ненависть, вперемешку с насильственным отчаянием и гулкой пустотой. Часть его души была оторвана и забрана с собой глупой девчонкой, возомнившей себя… Лили…
“Мерлин! Почему именно ты стала жертвой издевательств?.. Как же болит сердце…».
Руки прижались к груди, комкая ткань сюртука. Рваное дыхание… Хриплый выдох, сопровождаемый тугой агонией… Он хоронил избитую память под крышкой иллюзорного гроба, засыпал рыхлым песком, потом откапывал, снова прижимал к себе юное тело мертвой рыжеволосой девушки. Его сознание рисовало ужасающую картину: огненные локоны укорачивались, лицо менялось… С отвращением он отталкивал от себя хрупкое посиневшее тело Аллегры, снова брал лопату стенаний и зарывал ненавистную, предавая её земле, смерти… Но все повторялось. Пальцы грязные от земли, чернота под ногтями, Северус сгребал насыпь, разрывая свежую могилу своей несбывшейся любви… Снова она… Лили, её лицо, прекрасное даже в погибели с… Слабеющие руки прижимали крепко, и опять она превращалась в черноволосого дьявола… Замкнутый круг… Тишина, тяжело дыхание, звук собственного пульса…
“Как ты могла…».
Северус сцепил руки и стал бить себя в грудь. Сильные удары затуманивали рассудок. Он не жалел последних сил, избивая ни в чем неповинную плоть, а в голове звучал все тот же голос ненависти: «Умри…». Открытая дверь захлопнулась, ему было неинтересно, видел ли кто-нибудь его – профессора зельеварения, сурового, язвительного, бездушного человека плачущим на полу собственного кабинета. Аккуратным движением рука легла на плечо, Северус даже не вздрогнул. Он знал, что Дамблдор обязательно придет, но не хотел его видеть, желал остаться наедине с оглушающей болью. Старик молчал, картина застыла еще на какое-то время, разбавляясь скупыми всхлипами сломленной души. Он искренне желал Аллегре смерти, как никогда и никому, мог бы сам произнести два запрещенных слова и увидеть, как зеленая молния пронзает хрупкое тело, заслужившее такой исход. Но с каждым вздохом он представлял все более тяжелые пытки, она должна умирать медленно, мучительно, кричать от боли, стонать, молить о невозможной пощаде.
— Северус…
— Не надо, уходите… — перебил он сдавленно.
Директор замолчал, Снейп ненавидел его почти так же сильно, как и Аллегру за то, что тот все это время скрывал правду. Старик прекрасно знал, что тайна этой обманщицы определит его в ранг врага. Это шок, а шок всегда проходит. Снейп очнется со временем. Забудет, простит обоих, вернется к нормальному существованию, но не сейчас, когда ему так больно и так тоскливо от невольного предательства влюбленного ребенка, который и представить не может, что наделал.
— Ты должен простить…
— Почему вы скрывали? — обессилено произнес Снейп.
— Я дал ей шанс открыться самой, – ответил Дамблдор в своей манере милосердия. – Она всего лишь искренне любит тебя, она не могла знать…
— Любит?! – взорвался Северус. – Альбус, вы сделали это для себя, если бы вы открылись сразу, она бы сбежала моментально... — он не мог произнести ненавистного имени.
— Нет, мой мальчик, если бы её тайну рассказал тебе я, то ты бы её никогда не простил. А так она открылась тебе лично, и ты наверняка со временем принял бы и простил, – директор замолк на мгновение, словно обдумывая следующую фразу: – Ты должен понять Аллегру, она запуталась, и слишком много свалилось на бедную девочку. На неё постоянно давит отец и потом, ты же понимаешь, что она не знала, что может причинить тебе такую боль, это всё юношеский максимализм…
— Альбус, я бы убил её, я и сейчас не отвечаю за свои действия, – гнул свое Снейп. – Это не дар, а проклятие.
Дамблдор гладил плечо обессиленного друга, пытаясь успокоить, поддержать.
— Нет, мой мальчик, ты должен взять себя в руки, теперь ты понимаешь, почему мы не можем потерять её. Её дар – настоящая находка, как для нас, так и для Тома.
«Господи, как жестоки эти слова, как они обжигающе бездушны».
Спятившие черные глаза смотрели вверх на седовласого старца, во взгляде которого читалось искреннее понимание. Находка? Напускное, маска Дамблдора причиняла еще больше боли. Дамблдор лишь бесчеловечный гроссмейстер, двигающий шахматные фигуры к победе, готовый к жертвам манипулятор. Покачнувшись, Северус встал и отправился к дивану возле камина. Больше всего хотелось сжаться в комок и не замечать «праведных» наставлений.
— Где она? — процедил Снейп, вкладывая в шипение всю ненависть.
— Аллегра, — начал Дамблдор; Северус вздрогнул при звуках этого имени, — сейчас у себя, снова пыталась попасть на Астрономическую башню, но я запер дверь, ожидая, что она пойдет именно туда.
Черные глаза блеснули огнем… Нужно было позволить прыгнуть стерве еще тогда, в ту дождливую пятницу. Какого черта он спас её?
— Она сожалеет о содеянном...
«Оставьте меня в покое…».
Дамблдор заступается за дрянь. Она, видите ли, сожалеет! Сказал бы ещё, что она не хотела… Снейп понимал, что сам виноват в своей слабости, винил себя за любовь к умершей, но не мог изгнать мысли об убийстве Аллегры.
— У вас всё так просто, Альбус, – пытаясь придать голосу привычный сарказм, произнес Северус. – Она сожалеет… — глупая усмешка появилась на лице разбитого человека. — Я не хочу её видеть…
— Тебе придется, мисс Кэрроу, наверное, уже собирает вещи, – несмотря на мягкий тон, в словах Дамблдора сквозил равнодушный приказ.
— Пускай катится на все четыре стороны! — заорал Снейп не своим голосом.