Арлес пытался провожать Сесили домой как можно чаще, но в этот раз его задержали после уроков, и благодарная судьбе Сесили отправилась домой одна. Ожидавший у выхода Глоуэн едва не прозевал ее, но успел заметить уже вдали и догнал ее бегом.
Сесили обернулась: «Ох, я испугалась — думала, опять Арлес!»
«Нет, это я... С тех пор, как ты упомянула о затруднениях с выбором кавалера, я не переставал об этом размышлять».
«Неужели? Как любезно с твоей стороны! И ты что-нибудь надумал?»
«Да! Я подумал... что, может быть, я мог бы... с твоего разрешения... сопровождать тебя на фестивале».
Сесили вдруг остановилась и улыбнулась, оказавшись лицом к лицу с едва не натолкнувшимся на нее Глоуэном: «Какая неожиданность! И ты это сделаешь не из жалости ко всеми покинутой воображуле?»
«Разумеется, нет. То есть, абсолютно... о чем разговор!»
«И ты не считаешь меня потрепанной куклой на ниточках?»
«Никогда я ничего такого не считал!»
«В таком случае — будь моим кавалером!»
Окрыленный радостью, Глоуэн совершил полный оборот на каблуках и схватил ее за руки: «Знаешь, я почему-то чувствую себя — внутри — очень странно, будто меня наполнили шипящими пузырьками».
«Я тоже. Может быть, нас наполнили одним и тем же?»
«Не знаю».
«Наверное, не совсем одним и тем же... Следует учитывать разницу полов».
«Поверь мне, я об этой разнице не забываю ни на секунду!»
«Считается, что даже если мы делаем одни и те же вещи или хотим одного и того же, то по разным причинам. По меньшей мере так говорит Флоресте. Он говорит, что на этом мир стоит».
«Сесили, ты замечательная!»
«Никакая я не особенно замечательная, — Сесили приблизилась к Глоуэну на полшага и поцеловала его, после чего отпрянула, как в испуге. — Зачем я это сделала! Теперь ты подумаешь про меня невесть что».
«Да нет... ничего я такого не подумаю».
«А я хотела тебя поцеловать давным-давно, и не вытерпела».
Глоуэн попытался обнять ее за талию, но у Сесили случился приступ капризной застенчивости: «Целоваться могу только я, а не ты!»
«Это несправедливо!»
«Наверное, нет... Тогда не задерживайся — нельзя слишком долго не возвращаться из школы...»
Арлес, шагавший по Приречной дороге и глазевший по сторонам, заметил Глоуэна и Сесили, обнимавшихся в тени плакучей ивы. Сперва он выпучил глаза, потом разразился издевательским смехом: «Хо-хо! Прошу прощения за то, что прерываю нежные лобзания! С каких пор стало принято выставлять интимные отношения на всеобщее обозрение? Глоуэн, не ожидал от тебя такого пренебрежения к приличиям!»
Сесили рассмеялась: «Глоуэн был очень добр, и я поцеловала его из благодарности. Может быть, поцелую еще раз. А ты зачем тут торчишь?»
«А почему нет? Может быть, снова увижу что-нибудь интересное».
«В таком случае нам пора, — Сесили взяла Глоуэна под руку. — Пошли, здесь скверно пахнет».
И они с достоинством удалились, оставив Арлеса посреди дороги. Сесили с тревогой заглянула Глоуэну в глаза: «Он тебя не слишком разозлил?»
Глоуэн мрачно покачал головой: «Чувствую себя последним дураком». Заметив, что Сесили напряглась, он торопливо добавил: «Потому что никак не мог решить: что делать? Съездить ему по роже? Стоял, как вкопанный! При том, что Арлеса я не боюсь».
«Ты все сделал правильно, — успокоила его Сесили. — Арлес — дубина стоеросовая! Зачем из-за него потеть и марать себе руки? Тем более, что он тебя гораздо тяжелее и побить его тебе, скорее всего, не удастся».
Глоуэн резко выдохнул: «Может быть. Но если он снова позволит себе что-нибудь в этом роде...»
Сесили взяла его за предплечье и крепко сжала пальцы: «Я не хочу, чтобы из-за меня были какие-нибудь глупые драки. Слышишь? Ты меня проводишь домой?»
«Конечно!»
У ворот парка, откуда начиналась аллея, ведущая к пансиону Ведеров, Сесили задержалась и внимательно осмотрелась: «Нужно соблюдать осторожность. Мама и так уже считает, что я разбитная девчонка». Наклонив голову, она поцеловала Глоуэна. Тот попытался ее обнять, но Сесили рассмеялась и отстранилась: «Мне пора».
«Ты выйдешь вечером, после ужина?» — густым от напряжения голосом спросил Глоуэн.
Сесили отрицательно покачала головой: «Нужно еще рисовать объявление для школы и разучивать мелодии, которые придется играть на фестивале. А потом меня погонят спать... И все-таки... знаешь что? Завтра вечером мама пойдет на собрание комитета, и за мной не будут следить в подзорную трубу. Как раз тогда, когда это, по всей видимости, было бы целесообразно...»
«Значит, завтра вечером! Где?»
«Помнишь сад с белыми розами, с восточной стороны нашего пансиона?»
«Там, где статуи стоят, как на часах?»
Сесили кивнула: «Выйду, если смогу, часа через два после заката — туда, где ступени спускаются с верхней террасы».
«Буду ждать!»
На следующий день, в мильден, занятий в лицее не было. С утра до вечера Глоуэну казалось, что каждая минута тянется бесконечно.
Через час после заката он надел темно-синие брюки и мягкую серую рубашку. Шард заметил приготовления: «Что происходит? Или это секрет?»
Глоуэн ответил небрежным жестом: «Ничего особенного. Договорился о встрече».
«И кто счастливая избранница?»
«Сесили Ведер».
Шард усмехнулся: «Смотри, не попадайся на глаза ее матушке, Фелиции. Она из рода Вуков и слывет отъявленной блюстительницей нравов».
«Придется рисковать».
«Хорошо тебя понимаю. Сесили — очаровательная девушка, спору нет! Давай, валяй — и... если тебе нужен совет...»
«Пожалуй, что нет. Как-нибудь сам разберусь».
«Дело твое».
Глоуэн задержался у двери: «Только никому не говори. Особенно Арлесу!»
«За кого ты меня принимаешь?»
«Да нет, просто... Ты ведь сам предупреждал, что никому и ни в чем нельзя полностью доверять...»
Смеясь, Шард взял сына за плечи и встряхнул: «Так точно! Не попадайся мамаше!»
Нервно ухмыляясь, Глоуэн выскочил из квартиры, сбежал по лестнице и шагнул в ночную тьму. Не чувствуя под собой ног, он летел, как на крыльях, к пансиону Ведеров. Далеко обойдя открытый любопытным взорам газон, он приблизился к саду и пробрался между двумя огромными мраморными вазами, обросшими темным плющом и бледнеющими в звездных лучах. Слева и справа обращенными лицом к лицу рядами высились героические статуи, перемежавшиеся кустами белых роз. Дальше, почти без огней, темнели башни и террасы, эркеры и балконы пансиона Ведеров — лишь несколько редких прямоугольников тускло желтели на фоне роскошной россыпи звезд.
Глоуэн прошел по центральной аллее до ступеней, начинавшихся в дальнем конце. Там он прислушался, но в саду было тихо. Воздух полнился ароматом белых роз — с тех пор, до конца жизни, запах роз напоминал Глоуэну об этой ночи.
В саду никого не было, кроме него и статуй. Он тихо прошел к месту свидания. Сесили еще не появилась. Глоуэн присел на скамью в тени и приготовился ждать.
Шло время. Подняв голову, Глоуэн смотрел на звезды — многие он знал по именам. Вскоре он нашел созвездие Лютни Эндимиона. В центре Лютни, пользуясь мощным телескопом, можно было разглядеть древнее Солнце... Раздался шорох. Тихий голос спросил: «Глоуэн, ты здесь?»
Глоуэн выступил из теней: «Здесь, у скамейки».
Сесили издала короткий нечленораздельный звук и побежала навстречу. Они обнялись — опьяняющий миг! Сверху звезды: сверкающая в черном бархате пустоты Прядь Мирцеи. В саду: благоухающие белые розы и немые статуи, застывшие под лучами звезд.
«Пойдем! — сказала Сесили. — Пойдем в беседку, там можно спрятаться».
Она привела его в круглую, открытую со всех сторон беседку с лозами, спирально вьющимися по столбам. Они уселись на обитую кожей скамью, полукругом огибавшую беседку изнутри. Шли минуты. Сесили встрепенулась, подняла голову: «Ты молчишь».
«Мне приходят в голову... самые странные мысли».
«Какие? Расскажи!»
«Трудно рассказать — это скорее настроения, а не мысли».
«Все равно, попробуй».
Глоуэн заговорил, часто останавливаясь: «Я смотрел на небо и на звезды и вдруг почувствовал… что небо открылось, будто я вижу… нет, не вижу, а слышу и ощущаю одновременно всю Галактику. Ощущаю миллионы и миллиарды людей, расселившихся по звездам. Их жизни, всех этих людей, будто издают тихое журчание или гудение… на самом деле, что-то вроде медленной тихой музыки. На какую-то долю секунды я слышал эту музыку и мне казалось, что я ее понял… А потом музыка пропала, и я просто смотрел на звезды, а ты меня спросила, почему я молчу».
Помолчав, Сесили сказала: «Такие мысли наводят тоску. Предпочитаю думать, что мир начался, когда я родилась, и останется таким, какой он есть — навсегда, никогда не меняясь».
«Невероятный мир!»
«Ну и что? Он меня вполне устраивает и хорошо работает — а как именно, меня не беспокоит». Она выпрямилась и повернулась к Глоуэну: «Не хочу, чтобы ты думал странные мысли, чтобы у тебя в ушах гудела странная музыка. Все это отвлекает тебя от меня, а я гораздо теплее и веселее звезд… Так мне кажется, по крайней мере».
«Не сомневаюсь!»
Едва заметное матово-красное зарево в восточной части небосклона оповестило о восходе Синга и Лорки, двух других светил системы. Пока Сесили и Глоуэн смотрели на небо, сначала над горизонтом всплыл Синг, подобный бледно-оранжевой луне, а за ним вспыхнула Лорка — очень яркая звезда, переливающаяся всеми цветами радуги.
«Мне нельзя долго задерживаться, — сказала Сесили. — Комитет собирается у нас в пансионе — причем сегодня пожаловала твоя родственница Спанчетта. Они с мамой всегда ругаются, а из-за этого собрание кончается раньше обычного».
«Что за комитет?»
«Они составляют программу Парильи. В Орфеуме будет меньше представлений, чем в прошлом году, и теперь приходится уговаривать маэстро Флоресте, а это почти невозможно, потому что Флоресте слышать ни о чем не хочет, кроме своего театра. Мечта его жизни — новый Орфеум прямо напротив лицея, и каждое сольдо, вырученное в межпланетном турне «Лицедеев», пойдет в его строительный фонд».
«Ты ему уже сказала, что уходишь из труппы?»
«Нет, еще нет. А ему все равно. Он этого ожидает. Флоресте приспосабливает пьесы к составу труппы, а не наоборот. Именно поэтому его композиции пользуются успехом. Во время Парильи должны состояться три коротких представления, мне придется участвовать во всех трех. Два музыкальных концерта по вечерам в верд и мильден, и спектакль в смоллен вечером — там я танцую бабочку с четырьмя крыльями. Мне хотелось бы самой сделать себе костюм — из крыльев настоящих бабочек».
«Где ты их достанешь?».
«Все не так уж сложно — если ты мне поможешь. Тебе уже разрешают летать?»
Глоуэн кивнул: «На прошлой неделе Чилке подписал мои права. Теперь я «начинающий пилот первой категории». Мне можно летать на любом из тренировочных «Митриксов»».
«Тогда мы могли бы слетать на луг Мароли и собрать крылья бабочек!»
«Не вижу, почему нет... Если твоя мать разрешит такую экспедицию — чего она, разумеется, не сделает».
«Не разрешит, если предупредить ее заранее. А я ей скажу, когда мы вернемся — если она спросит. Пора уже мне проявлять независимость, в конце концов! Как ты думаешь? Но не слишком — я хотела бы еще побыть маленькой девочкой... Пора возвращаться, мама начнет меня искать. У нее другое представление о независимости».
«Когда ты хочешь лететь? Мне нужно знать заранее — за два-три дня».
«Каникулы в лицее начнутся через неделю после инга. «Клуб Каллиопы» собирается устроить вечеринку с плаванием и пикником на озере, у Голубой горы. Может быть, мы с тобой под шумок слетаем на луг Мароли и устроим свой собственный пикник?»
«Хорошо. Я попрошу Чилке зарезервировать «Митрикс»».
Сесили встрепенулась: «Страшно не хочу уходить — но я должна! Возвращаясь домой, пожалуйста, будь осторожен. Не упади и не разбей себе нос. И смотри, чтобы тебя не унес какой-нибудь громадный филин! Что я буду без тебя делать?»
«Постараюсь».
7
Чилке сам научил Глоуэна летать, и поэтому без возражений доверил ему «Митрикс», занеся в журнал номер машины, дату и краткую запись: «Кадет: дневной патруль».
Безоблачным утром назначенного дня Глоуэн и Сесили прибыли в аэропорт. Глоуэн захватил пару больших сетчатых корзин и сачки на длинных ручках, а Сесили несла корзину с крышкой, содержавшую припасы для пикника.
Чилке указал на ближайший автолет: «Вот твой «Митрикс». А зачем корзины и сачок?»
Сесили ответила: «Мы ненадолго приземлимся на лугу Мароли, чтобы собрать крылья бабочек. Мне они нужны для танцевального костюма. Я буду изображать в фестивальном спектакле прекрасную бабочку с четырьмя крыльями!»
«Не сомневаюсь, что у тебя это получится», — галантно заметил Чилке.
Сесили предупредила его: «Никому не говорите! Это должен быть сюрприз!»
«Молчу, как могила!»
«А у вас какой будет костюм?» — спросил Глоуэн.
«У меня? Костюм? — удивился Чилке. — Я тут посторонний служащий...»
«Чилке, бросьте притворяться! Вы придете на фестиваль — это всем известно!»
«Ну... может быть. Мне разрешили напялить костюм. Дескать, лицо закрыто маской, никто меня не узна́ет. Наряжусь «шутом-балаболкой» — хотя, чтобы выступать в этой роли, мне и притворяться не нужно... А ты?»
«Черный бес в бархатной шкуре, даже лицо все будет черное».
«Значит, не бесстрашный лев?»
«Ни в коем случае! Львы будут в костюмах львов, — Глоуэн указал локтем на «Митрикс». — Можно лететь?»
«Если он взлетит — у вас на Кадуоле еще те автолеты... Давай-ка проверим, помнишь ли ты перечень предполетной проверки».
Под наблюдением Чилке Глоуэн исполнил ритуал инспекции: «Основной аккумулятор — заряжен! Аварийный — заряжен. Навигационный блок — отметки на нулях. Часы — правильное время. Проводимость цепей — все индикаторы синие. Радио — все индикаторы синие. Рекордер — все индикаторы синие. Сигнальные ракеты — в ящике. Пистолет — в кобуре на двери, обойма вставлена. Аварийный запас воды — полный бак. Аварийный инструмент — в ящике под сиденьем. Двигатели — запуск без сигналов неисправности. Все системы функционируют нормально — индикаторы синие...»
Проверка продолжалась еще некоторое время. К удовлетворению Чилке, Глоуэн ничего не забыл.
«На лугу Мароли помни о двух вещах, — напутствовал его Чилке. — Приземляйся точно на площадку. Если потревожишь «гамак», на вас набросятся жуки и вы проклянете тот день, когда появились на свет! Во-вторых, не заходите в лес. В районе Мароли недавно видели змееголовов. Так что держите ухо востро и не отходите далеко от машины».
«Так точно! Будем стараться!»
Глоуэн и Сесили погрузили в автолет сачки, корзины и припасы, забрались в машину, попрощались с Чилке и, по мановению руки Глоуэна, вознеслись в небо. Включив автопилот, Глоуэн направил воздушный аппарат на юг, выбрав достаточно безопасную высоту — триста метров.
«Митрикс» потихоньку — не слишком быстро — пролетел над плантациями и виноградниками, над рекой Уонн и Большой лагуной, после чего анклав станции Араминта кончился, и началась дикая заповедная территория. Здесь мирная, чуть холмистая саванна поросла ковром синевато-серых трав и бледно-зеленого кустарника, оживленным редкими темно-зелеными пятнами дендронов — иногда одиноких, иногда растущих небольшими группами. Время от времени попадались дымчатые деревья, возносившие на сто метров в воздух голубые облачка хрупкой листвы. К западу холмы постепенно повышались, гряда за грядой, и в конце концов вздымались громадой Мальдунских гор, среди которых даже отсюда можно было различить Порхающий провал — глубокую узкую расщелину, откуда вниз по долине Мароли устремлялись на свидание с морем полчища мигрирующих бабочек.