— Ты меня даже никак не называешь.
От неожиданности Макнейр сказал первое, что пришло на ум:
— Ты меня тоже…
— Правда.
Они переглянулись и фыркнули, хотя ничего смешного тут не было, если разобраться.
Нихрена смешного.
========== Глава 8 ==========
На следующий день Макнейр возился на кухне, попутно думая, что же делать с Поттером. Нужно было решать быстрее — август перевалил за половину, и Макнейр чуял, что Лорд вот-вот объявится.
Отдать Поттера? При одной мысли об изломанном пытками теле кулаки сжимались сами собой. Макнейр уже привык касаться его по-другому. Отпустить на все четыре стороны? Никто не узнает — Лорд давно не применял к своему верному палачу легилименцию. “Уолден, друг мой; цельный как камень, из которого сложены шотландские горы. Побольше бы мне таких сторонников…” Можно сказать, Лорд ему доверял — насколько он вообще мог кому-то доверять. И обмануть в этот раз, значит предать его. Только псих может думать, что Поттер представляет угрозу, но после воскрешения Лорд как раз и спятил окончательно. Могущественный, хитрый, умный… псих. От запаха его безумия у Макнейра иной раз слезились глаза, но… Приняв метку, он принёс клятву верности, а слово Макнейра — не пустой звук. Что будет с миром, если всякий начнёт творить, что взбредёт в голову, потакать своим желаниям и плевать на всё остальное? И что бы сказал дед? “Если ты твёрд и неизменен, то ты чист…” Он никогда не стыдился звания палача; но стать предателем? Одна маленькая трещина, а потом всё — рассыплешься ржавчиной и не заметишь.
Внезапно Макнейр подумал, что ему, пожалуй, и не придётся пытать Поттера: наверняка Лорд захочет заняться им сам. Колдуны обычно использовали Круцио, которое быстро превращало человека в слюнявый овощ. Когда становилось ясно, что толку уже не будет, звали Макнейра. Одну руку на темя, другую — на подбородок, резко повернуть до упора, до сухого треска позвонков, — он быстро прекращал хныканье или страшный, неестественный смех жертвы, чувствуя при этом непонятное облегчение. Хотя Лорд, наверное, знает вещи поинтереснее Круцио. Что-нибудь изощрённое. Долгое.
Макнейр сглотнул. Уж лучше придушить Поттера сразу. А что? Сказать, что попытался сбежать. Может, Лорд даже не станет сильно наказывать. Или вообще ничего не говорить…
Предплечье будто прошило раскалённой иглой. Он застыл с ножом в одной руке и недочищенной картофелиной в другой. А вот и Лорд. Лёгок на помине — значит, жить долго будет. Игла впилась опять. Макнейр невольно затаил дыхание. Может, ещё не вызов? Метку покалывало и до этого, но…
Игла превратилась в гарпун. Выпавший нож глухо стукнулся о деревянный пол — Макнейр схватился за предплечье. Всё-таки вызов. А гарпун медленно повернулся в ране.
Приходи.
Он так и стоял неподвижно, не зная, на что решиться. Боль полыхнула опять, и Макнейр уловил миг, когда она взлетела по паутине нервов прямиком к мозгу, захватила, опутала, точно вкусную жирную муху, впилась ядовитым жалом.
Приходи немедленно!
Он сполз на пол, сжимая меченую руку всё сильнее — в ней уже что-то хрустело. Только не орать, приказал себе Макнейр. Только не орать. В соседней комнате Поттер, не нужно, чтобы он видел…
От следующего приступа потемнело в глазах. Макнейр дёрнулся, впечатался лбом в ножку стола; что-то опрокинулось, покатилось и рухнуло на пол с противным лязгом. Он успел заметить краем глаза возникшего в дверях Поттера и прохрипел:
— Уйди…
А потом скрутило ещё раз.
Макнейру показалось — его больше нет; осталась лишь развороченная рана, и в неё затягивало, точно в водоворот, но он знал, что утонет не сразу, выдержит ещё, и ещё — до прокушенного языка, до лопнувших глаз, до ломающих кости судорог…
Он не сразу понял, что вызов прекратился. Тело всё так же сжималось в комок, игнорируя команду “Отбой”. Отпустило только от прикосновения чего-то холодного. Макнейр открыл глаза. Оказалось, он сидел, привалившись спиной к плите. Поттер стоял рядом на коленях — бледный, с перекошенной физиономией, и прикладывал к Метке пакет замороженного горошка. Макнейр вспомнил странный хруст и с усилием разжал кулак.
На пол шмякнулась раздавленная в кашу картофелина.
Макнейр рассмеялся.
Вылетевший из горла натужный хрип испугал Поттера окончательно. Он пихал Макнейру чашку с водой (тот чуть не захлебнулся, глотать было тяжело), вытаскивал из морозилки ещё какие-то пакеты, попытался обложить ими всю руку…
Макнейр собрался с силами, стряхнул “компресс”, кое-как поднялся и, шатаясь, вышел из кухни.
*
Обычно раненый зверь забивается в тёмный угол. Макнейр же поковылял на крыльцо – глотнуть прохладного воздуха. Поттер, шмыгая носом, увязался следом. Надо было цыкнуть на него, да сил не хватило. Очень непривычное состояние. Макнейр сел на широкую ступеньку, уткнулся лицом в колени, отмечая, что противная дрожь в теле потихоньку проходит. Истёрзанный мозг тоже начинал работать. И то, что до него доходило, Макнейра не радовало.
Так Лорд звал только однажды — после своего воскрешения. Стало быть, случилось что-то особенное. Но самое особенное, что могло произойти, сидело сейчас рядом, ёрзая на тощей заднице, и пыталось заглянуть в глаза.
Значит, Лорд готовит операцию. Но он никогда не отправлял Макнейра истреблять магглов (“Стрелять по воробьям из пушки, зачем?”), только на операции в магомире. Или когда сам собирался поучаствовать. А может, планирует поймать Поттера? По пути в школу, например. Хотя какая разница. Главное — Лорд звал, а он не пошёл. На первый раз можно отвертеться — был далеко, прятался от авроров, ещё что. Но во второй прощения не будет. Лорд всё равно достанет его и вскроет черепушку, проверяя, не утаил ли чего верный слуга. Макнейр медленно, почти нехотя повернулся и посмотрел на Поттера. Тот ответил знакомым взглядом кусачего зверька. А ведь мог свалить, подумалось Макнейру. Пока он там корчился на полу — отнял бы палочку и дёру. Деревня не так уж далеко. Растерялся, не сообразил сразу? Может быть.
Поттер явно хотел что-то сказать или спросить, но не решался и только не глядя обрывал траву, росшую у крыльца. Нервишки шалят. Ничего удивительного, с его-то счастьем. Судя по всему, пророчество определяло Путь, и это Макнейр понимал и уважал как никто. Но… Путь надо выбирать самому, а не так… Не тащить человека на аркане, пусть даже из самых лучших намерений. Знаем мы эти намерения – ты Избранный, так будь любезен, иди и сдохни. Придумают тоже.
Поттер вдруг зашипел и затряс рукой, живо напомнив Макнейру кошку, наступившую в лужу. Он вспомнил, что у крыльца рос чертополох, к осени ощетинившийся сухими злыми шипами, и достал поясной нож.
— Руку дай.
Голос не подвёл, хоть и звучал надтреснуто. Поттер не колеблясь протянул ладонь. Пальцы украшала россыпь загнутых колючек. Макнейр аккуратно, кончиком ножа вытащил их все; стиснул каждый палец, проверяя, не осталось ли чего (из ранок выступила кровь, залила подушечки), и выпустил его.
— Всё.
Поттер посмотрел на свою руку, потом опять поднял взгляд на Макнейра и медленно поднёс ладонь ко рту. Полузабытый жест из детства: поранился – лизни ранку, и всё заживёт. Жаль, со временем этот способ перестает работать. А может, просто раны остаются слишком глубокие…
Поттер не ожидал поцелуя — он успел заметить, как округлились его глаза, но не отстранился. Ни о каком трахе после такого вызова и речи быть не могло, Макнейр был не в состоянии; он просто целовал Поттера. Зачем-то. А тот отвечал — неумело, старательно. Поцелуй длился и длился, и было непонятно, почему у него вкус железа и соли – из-за искусанных губ одного, или израненных пальцев другого.
Потом они ещё долго сидели на крыльце, привалившись друг к другу, словно двое раненых. Молчали. А солнце катилось за горизонт перезрелым августовским яблоком, и небо было заляпано густо-алым.
Это к ветру, припомнил Макнейр.
========== Глава 9 ==========
К ночи и впрямь стало ветрено. Макнейр слышал скрип деревьев в Каледонском лесу; чудилось, что они раскачиваются всё сильнее и сильнее, вырывают из замшелой земли длинные корни, идут к замку короля-убийцы и окружают его молчаливой чащей — выходи, ответь за свои дела…
Макнейр невольно поёжился — какая чушь лезет в голову, и вспомнил, что утром нашёл на крыльце несколько жёлтых листьев. В горах лето всегда заканчивается раньше. Он покосился на поттеровскую макушку, лежащую у него на плече, и попытался понять, спит тот или нет, но из-за шума снаружи дыхания не было слышно. Ладно, будем считать, спит.
Сам Макнейр уже который час пялился в темноту, хотя и думал, что вырубится ещё на пути к кровати. Он ничего не просчитывал и не строил планов, решив отложить это на утро. “Утром всё становится ясно”, — говаривал дед. Потом обычно добавлял: “А если не стало — поспи ещё чуток”, и смеялся. Макнейр вздохнул. Тоскливый вой ветра в долине вытащил наружу последнее связанное с Иннесом воспоминание — то, которое он предпочёл бы забыть.
…Погода тем летом тоже испортилась рано. С каждым днём становилось прохладнее, и солнце появлялось всё реже. Дед смотрел в серое небо, хмурился, приговаривая: “Буря грядёт, большая буря”. Уроков не было — он объявил внуку, что тот знает и умеет всё, что нужно. Уолден находил дело в доме и старался не шуметь, думая, что ему просто хочется помолчать. Но как-то вечером дед повёл себя совсем странно: прежде, чем уйти наверх спать, вдруг подошёл к нему, взял за плечи:
— Уолли…
Тот замер — его уже давно никто не называл детским именем.
— Уолли, — повторил дед. Синие, ничуть не выцветшие с возрастом глаза смотрели строго и печально. — Моя жизнь… — он запнулся, словно подбирая слова. — Я всегда… Я честно делал своё дело и не жаловался, но… Никогда не считал это лучшей долей. И даже хорошей, пожалуй, не считал. Понимаешь?
Уолден кивнул, хотя и не понял ни черта.
— Я хочу сказать, — голос деда звучал всё тише, — это то, чем я владел в жизни, и я передал всё тебе, всё, что мог. Если б у меня было больше — отдал бы больше… Понимаешь?
— О чём ты… — Уолден осёкся: на лице деда промелькнуло нечто похожее на страх, но это было совершенно невероятно — он же никого и никогда не боялся, только не он! Уолден моргнул, и наваждение рассеялось, но теперь страшно было уже ему.
— Наверное, мне стоило… — дед досадливо мотнул головой. — А, к чёрту. Стоило, не стоило, чего уж теперь. Всё так, как оно есть. И всё неплохо, а, Уолли? — он улыбнулся. — Я вот что думаю: может, старик Макнейр и не самый худший из людей — ведь судьба за что-то послала ему замечательного внука. Так?
— Так, — тот тоже рассмеялся. Видеть деда привычным, весёлым и спокойным, было огромным облегчением. — А к чему ты…
— Ну, спокойной ночи, — перебил дед и опять удивил — почти забытым жестом коснулся его щеки, на которой уже пробивалась щетина — предмет тайной гордости Уолдена. А потом подхватил свечу и двинулся вверх по лестнице. На середине приостановился:
— Будет буря; не забудь закрыть ставни на ночь.
— Это когда это я забывал их закрыть! — возмутился Уолден. Дед тихо рассмеялся, но ничего не сказал. Уолден провожал взглядом широкую, слегка сутулую спину. Зачем дед завёл этот странный разговор? Он ведь ничего не говорил без умысла, уж Уолли-то знал. Так и не поняв, в чём тут дело, он разобрался со ставнями и пошёл спать. Дубина.
А утром всё стало ясно — ещё до того, как дед не спустился к завтраку, Уолден уже знал. Догадался. Он не стал делать себе поблажек и оттягивать неизбежное: допил кофе и поднялся к деду. Дурацкая надежда всё-таки заставила постучать. Ответа, конечно, не последовало.
Можно было подумать, Иннес просто прилёг ненадолго поверх пледа — вытянулся, устроил голову поудобнее и задремал. Смерть забрала его тихо, поцеловала в лоб, спящего, и шепнула: “Отдохни”. Так, по крайней мере, показалось Уолдену. Для деда больше не было ни печали, ни сомнений; только гуляющий по комнате ветерок легонько трепал пряди белоснежной бороды, словно проверяя, крепко ли спит. А за окном раздался влажный шелест — вместо грозы зарядил долгий осенний дождь…
Вновь и вновь Макнейр возвращался к этому воспоминанию, хотя раньше избегал его — слишком угнетало осознание слабости, грусти и одиночества, которые пришлось распробовать в тот день и после, пока не привык к отсутствию деда. Хотя, если подумать — до сих пор не привык. Иннеса он похоронил сам, но могилу навещал нечасто. Всё казалось, что дед где-то рядом; о нём напоминали вещи и дом, в котором ничего не менялось. Много лет в этом доме жили только двое, и именно так Макнейр всегда представлял счастье. А теперь появился Поттер и как-то незаметно стал своим. Хотелось запереть его здесь, спрятать за каменной стеной от идиотского мира, который заставляет людей воевать, убивать, прыгать с мостов; хотелось отобрать его у Лорда, Дамблдора, у всех. Отучить грызть ногти… Макнейр невольно улыбнулся. Происходило что-то новое, от чего становилось и смешно, и страшно, и захватывало дух, и хотелось выть. Раньше он бы не подумал, что можно чувствовать так много всего за раз. Раньше у него не возникло бы сомнений, как поступить с пленником. Старость, что ли. А может, мудрость… Хотя это вряд ли. Был бы мудрым — не вляпался бы так.
Макнейр вздохнул, вновь прокручивая в уме последний разговор с дедом. “Всё так, как оно есть”. Но ведь может быть по-другому, если захотеть; только тогда и самому придётся измениться. “Человек в состоянии прожить без других, — сказал как-то дед, — но потерять себя — верная погибель”. Нож всегда сжимает чья-то рука, он знает чужую волю и служит ей. Иначе это уже не нож, а нечто другое. Лучшее? Но Макнейр не знал в жизни ничего лучше того, что дал ему Иннес. Зато худшего — сколько угодно, во всех видах. И теперь он ощущал в себе первые трещины — неуверенность, слабость, страх. Это сводило с ума. Промелькнула мысль: и впрямь неплохо было бы свихнуться и тем самым избавиться от сомнений. Но такое счастье не светило; дед говорил, Макнейры не умеют сходить с ума. “И некоторые считали это семейным проклятьем”, — добавлял он в обычной полушутливой манере. “Значит, придётся разбираться самому”, — подумал Макнейр и вздрогнул: почудилось, издали донёсся глуховатый дедов смешок.
Перед рассветом он убедился, что Поттер крепко спит, осторожно высвободил руку и поднялся. До смерти хотелось курить, но сигареты вышли. Макнейр хмыкнул — вот и купит заодно. Пара минут на сборы, и входная дверь бесшумно выпустила его в предутреннюю мглу.
Макнейр шёл к месту аппарации.
*
Он управился за час. Погода к тому времени окончательно испортилась; из рощи Макнейр почти бежал, опасаясь, что Поттер проснётся от шума ветра и наделает глупостей. Мог бы и не торопиться — Поттер ждал его на крыльце. Завидев Макнейра, вскинул руку в жесте, который можно было бы принять за приветствие.
Если б не зажатая в кулаке палочка.
Макнейр застыл на мгновение, а потом двинулся к нему, уже другим шагом, медленным и скользящим. Помимо палочки Поттера, спрятанной в надёжном месте, в доме была ещё одна, некогда принадлежащая матери Макнейра. И её он, конечно же, спрятать забыл. Дубина Уолли, как есть дубина. Но неужели Поттер нашёл её только теперь? Наверняка и до этого всё облазил, но выжидал. Почему именно до вчерашнего дня? Хотя какая разница… Макнейр продвинулся ещё на пару шагов, совсем близко к крыльцу.
— Стой, — сказал Поттер, направляя палочку ему в грудь.
— Ну, стою. Что дальше?
— Я… — на лице Поттера промелькнула неуверенность, но голос звучал твёрдо, — я должен уйти. Не мешай мне. И палочку верни.
— Да пожалуйста, — проворчал Макнейр. — Посмотрим, далеко ли уйдёшь.
— Ты не понимаешь! Я должен… должен убить его.
— И как ты это сделаешь?
— Не знаю, но… — Поттер на миг прикрыл глаза, не подозревая, что этих двух секунд Макнейру бы хватило, чтобы пришпилить его ножом к двери. — Просто если есть хоть какой-то шанс, что пророчество не врёт, что я могу… остановить его, надо попытаться.
— А если врёт?
Поттер сглотнул.
— Всё равно. Значит, остальные узнают и тоже будут… Чёрт! — взгляд Поттера стал отчаянным. — Ты же видишь, что он творит, он на всё способен, это нельзя так оставлять, НЕЛЬЗЯ!