Если — заметьте, я говорю «если» — на земном шаре имеется уголок, где могли бы сохраниться до наших дней существа из миоцена и плейстоцена, то эта долина им и была. Площадью в двадцать или тридцать квадратных миль, она раскинулась в низине и кишела растительностью, покрывавшей землю, вероятно, во времена диплодоков — ибо диплодоки питались исключительно травой. Вы все знаете, как расположен Ла-Пас: во впадине, в тысяче футов ниже окружающей местности. Долина в этом смысле чем-то напоминала Ла-Пас, но из нее не было выхода, не вытекало ни одной реки, по склонам не вились тропы — кругом только высокие, обрывистые скалы. Попытка выбраться скорее всего стала бы для обитателей долины непосильной задачей, а человек или зверь, сорвавшийся с обрыва, был бы мертв раньше, чем помыслил о бегстве. Обходя долину поверху, мы проделали три четверти пути, прежде чем нашли место, где скалы были пониже и не такие крутые. Там мы стали лагерем.
По правде говоря, сперва мы собирались разбить лагерь в самой долине. Индейцы сплели из лиан трехсотфутовую лестницу. Но когда мы приказали им спускаться, начался бунт. Не говорите мне, что языка жестов не существует. Мы не рассказывали носильщикам о цели нашего путешествия, они не владели языком этой местности, однако все до одного прекрасно знали, что под лесным пологом долины могут таиться какие-то жуткие звери.
Они боялись даже оставаться поблизости от долины. Я уверен, что если бы мы, трое белых, выполнили свой план и разбили лагерь внизу, они сбежали бы, бросив нас в джунглях на произвол судьбы. Маньон подал удачную мысль — двое из нас будут днем обследовать долину, а третий останется наверху с носильщиками.
Во время путешествия по джунглям Дженкинс хворал, а теперь его состояние внезапно ухудшилось. Трясясь в лихорадке, он бессильно лежал в самом маленьком из шалашей. Нам с Маньоном пришлось самим разворачивать и укреплять лестницу.
Когда мы закончили работу, было почти темно. Мы так волновались, что просто не могли ждать рассвета и спустились в долину. Не знаю, что мы надеялись найти — может быть, отпечатки каких-то следов на влажной почве. Но наш краткий осмотр ничего не дал; вокруг совсем стемнело, и я предложил вернуться в лагерь.
Маньон, однако, не желал уходить. Он решил провести ночь в долине, надеясь что-то услышать. Дженкинс был болен, индейцы весь день нервничали и беспокоились, так что я никак не мог составить ему компанию. И все же мне не хотелось оставлять Маньона в одиночестве. А он стал подшучивать над моими страхами: дескать, у него два револьвера и он ничего и никого не боится. Наконец я сдался, заручившись его обещанием устроиться на ночь поблизости от лестницы и, если понадобится, отступить наверх.
Взбираясь по сплетенной из лиан лестнице, я оглянулся. Это мгновение запечатлелось у меня в памяти навсегда. Заросли на западном краю долины казались черными; нетрудно было представить себе таинственных зверей, прячущихся в лесной чаще. Я видел, как Маньон расчищал себе место для ночлега, и окрикнул товарища. Поднимаясь все выше, я слышал, как он напевал свою привычную песенку.
В ней звучало что-то тревожное; я никогда не слыхал ее от кого-либо другого. Если не ошибаюсь, она называлась «Красотка Элоиза», а пел ее Маньон на мотив…
Прозвучал возглас, похожий на крик раненой птицы. Грейс Демминг побледнела как смерть и наклонилась вперед, сжимая руками край стола. Ее стакан перевернулся, вода медленно растекалась по скатерти. Никто не шевелился.
— Джимми! — простонала она. — Значит, он не погиб во Франции!
Последовало мгновенное замешательство. Некоторые гости начали доказывать, что мисс Демминг ошибается — ведь Джимми никак не мог очутиться в Южной Америке. В шуме голосов мисс Бердсли шепнула исследователю, что мисс Демминг была обручена с убитым на войне авиатором. Могло ли случиться, что он выжил и ранение в голову сыграло дурную шутку с его памятью? Предположение казалось натянутым, но мисс Демминг была убеждена в своей правоте.
— Это был Джимми, — настаивала она. — Что-то в вашем рассказе заставило меня подумать, что это он. Потом вы упомянули каллиграфический почерк, а сейчас и единственную песенку, которую он любил напевать. Погодите!
Она выбежала из комнаты. Мать последовала за ней. Миг спустя мисс Демминг вернулась с фотографией молодого человека в пилотском комбинезоне. Сомнений не оставалось: Маньон и Джимми Кент были одним и тем же лицом. Путешественник сразу узнал на фотографии Маньона.
— Где он? — восклицала девушка. — Скажите мне, где он?
Винслоу с грустью посмотрел на нее.
— Мне жаль, мисс Демминг, — мягко проговорил он. — Он мертв.
Шепот гостей словно эхом повторил его слова. Девушка схватилась за горло, побелев, как кружева на воротнике ее платья. Серые глаза умоляли Винслоу продолжать.
— Да, это так… Маньон — то есть Кент — вернулся на следующее утро. Он был уверен, что нас кто-то мистифицировал, а животное существовало лишь в воспаленном воображении местных индейцев. Мы направились обратно в Ла-Пас, однако Джимми успел подхватить где-то в низинах тяжелую форму малярии; быть может, это произошло в тот вечер, когда мы бродили по болотистой долине. Мы ухаживали за ним, как могли, но спасти его не удалось. Он умер в полном сознании, не испытывая боли. Жаль, что вы не можете увидеть то райское местечко, где мы похоронили его под высокой пальмой и на прощание усыпали могильный холмик цветами орхидей.
Со всех сторон зазвучали вопросы.
— Вы видели животное? — спрашивали гости.
Исследователь отрицательно покачал головой.
— Как можно увидеть животное, вымершее много тысячелетий назад?
— Я все-таки не понимаю смысла вашего рассказа, мистер Винслоу, — произнес лысый старик, сидевший рядом с мисс Демминг. — В чем заключался ужас, о котором вы упоминали?
— Разве я не сказал? Этот ужас… был написан на лицах индейцев. Когда мы сообщили им, что собираемся разбить лагерь в долине, их лица выразили такой суеверный страх, что и самый отважный человек задрожал бы. Правда, мне трудно их винить. Их пугала неизвестность… Я был рад оставить джунгли и индейцев позади и возвратиться к цивилизации. И все же я порой думаю, не испытывают ли цивилизованные люди такие же суеверные страхи?
Беседа перешла на другие предметы. Вскоре гости поднялись из-за стола и перешли на веранду, где подали кофе.
Путешественник устал, ему хотелось остаться одному. Он незаметно проскользнул в дом и замер у окна, глядя на отсвет фар автомобиля, поднимавшегося по горной дороге. В эту минуту он ощутил чье-то присутствие. Позади него стоял мистер Демминг.
— Кто-то, возможно, поверил вашему рассказу, кто-то нет. Но Кент был помолвлен с моей дочерью. Его самолет упал за линией немецких позиций. Точных доказательств его гибели не было. С тех пор Грейс сама не своя — все надеется, что когда-нибудь он вернется. Мне нужна правда, мистер Винслоу.
Исследователь утомленно кивнул.
— Это ваше право, — отрешенно сказал он. — Не стоило мне начинать рассказ. Я снова и снова пытаюсь стереть тот ужас из памяти, но раз за разом он возвращается, как случилось сегодня.
— Так в вашем рассказе все же было зерно истины? Прошу вас, ничего не скрывайте.
— Не стану, мистер Деминг. К сожалению, я рассказал правду — вплоть до той минуты, когда мы с мальчиком расстались. Обо всем остальном я не рассказывал ни единой душе. Порой, по ночам, мне так хотелось с кем-то поделиться…
Я говорил, что Маньон вернулся утром. На самом деле он не вернулся. Поднявшись в лагерь, я оставил для него сложенное одеяло и немного еды, развел костер и прилег в шалаше. Внезапно я услышал крик. Я узнал голос Джимми. Было слишком темно, я ничем не мог помочь, не мог спуститься вниз… Я все звал его по имени, но мне отвечало только эхо — и вопли летучих мышей-кровососов. Всю ночь я дрожал и ждал, ждал, ждал… С первыми лучами солнца я взял ружье и спустился в долину. Сначала я ничего не увидел. Затем я заметил его следы: шаги были широкими, он петлял, оступался, словно в страхе от чего-то убегал. Причина этого страха оставалась для меня непонятна, пока я не увидел в грязи отпечаток гигантской лапы. В десяти футах поодаль я нашел еще один отпечаток, а между ними тянулся след тяжелого хвоста.
Дальше я увидел утоптанную площадку, окруженную густой кустистой растительностью. Следы были немым свидетельством трагедии. Безумная погоня, петляющий по лесу человек и громадное существо, топчущее кусты и деревья…
И наконец, под растоптанными кустами, я нашел мертвое тело Маньона. Его лицо! Смертельный испуг прочертил на нем страшные складки; остекленевшие глаза выражали ужас и отвращение. А на теле не было ни единой царапины или синяка — лишь зеленая слизь на руке, точно животное склонилось над ним, пуская слюну.
Я увидел это и все понял, и все вокруг завертелось. Я пришел в себя лишь на исходе дня. Маньон лежал там же, где и раньше, в мертвых глазах застыли видения ада. Я поспешно похоронил его, как уже говорил, у подножия пальмы и украсил холмик орхидеями.
Я вернулся в лагерь. Дженкинс трясся от лихорадки и возбуждения. Носильщики бросили нас, похитив большую часть провизии. Нам следовало уходить немедленно, если мы хотели спастись. Мои нервы были в ужасном состоянии, Дженкинс был почти беспомощен, но нам чудом удалось вернуться в Ла-Пас.
— И вы бросили тело Джимми там, чтобы его выкопало и съело это… животное?
Путешественник покачал головой.
— Нет… Вы упомянули о том, что заставляет меня поверить в невероятный факт. Маньон был хладнокровным, опытным стрелком, но умер от страха, окаменев при виде неизвестного чудовища. У зверя была в запасе вся ночь… Слизь на руке доказывала, что зверь обнюхал тело, но следов укусов на было. Известно ли вам какое-либо современное животное Южной Америки, которое отказалось бы от такого пиршества? Мне — нет. Зато я знаю, что диплодоки были травоядными. Они питались одной травой. Поэтому я думаю, что Маньон повстречался с тем самым животным, что описывали индейцы. Не знаю… Если я скажу, что верю в существование диплодока, меня сочтут сумасшедшим. Но когда-нибудь я вернусь в Боливию. В те ночи, когда я начинаю вспоминать Маньона, я не могу уснуть. Я должен вернуться и увидеть тот ужас, что высосал из него жизнь и оставил печать на его лице. И может быть… кто знает?
Франц Герман Шмидт. Доисторические чудовища амазонских джунглей
Слухи о неведомых гигантских животных, обитающих в недоступных внутренних областях Центральной Африки, Южной Америки и даже в индийских джунглях, ходили задолго до того, как ученые получили неопровержимые доказательства в виде окаменевших останков чудовищных рептилий. Эмиас Лейк, ранний исследователь громадной области Мату-Гросу в Аргентине и Боливии, добравшийся до верхних притоков Ориноко, пересказывает множество сообщений о громадных земноводных существах. Фон Гумбольдт также слышал о них.
Ученые склонны относиться к утверждениям, что те или иные выжившие виды древних динозавров могли сохраниться в гигантских тропических болотах к востоку от Анд, с некоторым доверием, поскольку условия влажности, температура и т. д. там сегодня почти такие же, какими были в доисторические эпохи.
Майор Джордж У. Фосетт, член Королевского географического общества, путешествовавший по южной части Амазонки с целью исследования обширной области Акри и картографирования границы по поручению бразильского правительства, описывает много открытых им видов рыб и животных; ему часто приходилось слышать рассказы о гигантских ящерах; которых индейцы видели к северу от указанных мест. Полковник Юлиус Д. Такер, покойный консул Соединенных Штатов на Мартинике, проник в область Какуэта дальше любого белого; верховные вожди Какуэты заверили его, что в южном направлении водятся ужасные земноводные рептилии.
Американский инженер, художник и писатель Чарльз Джонсон Пост, который несколько лет назад пересек континент в самой широкой его части, слышал такие же рассказы, видел ряд примечательных следов и твердо верит, что там существуют какие-то колоссальные животные. Пять лет назад Адриано Порталес, агент «Торговой компании Итапу», опубликовал в бразильской газете статью, где говорилось, что индейцы показывали ему найденную ими голову мертвого чудовища.
Нижеследующий отчет принадлежит не ученому; автор его, как сам говорит, просто рассказывает о виденном. Это наиболее точный и детальный рассказ из всех когда-либо опубликованных. Франц Герман Шмидт состоит на службе в «Гамбургско-Американской компании» с главной конторой в Манаосе. Его рассказ кажется невероятным, но приводимые им сведения через несколько лет вполне могут стать общеизвестным фактом.
Многие бразильские друзья упрашивали меня поведать публике о пережитом; но столь многие в Соединенных Штатах и Германии посмеивались над моим рассказом, что долгое время я не решался снова упоминать о случившемся. Всякому неприятно, когда его, пусть беззлобно, называют выдумщиком, даже если сам человек знает, что говорит правду, хоть и не может это доказать. Если боа-констрикторы толщиной с дерево и длиной более 100 футов встречаются относительно часто и существование их признается, не вижу причин, почему бы публике, никогда не бывавшей в наших краях, не поверить в то, что создания, которых я видел в тех же местах, действительно существуют.
Поэтому мне хотелось бы с самого начала заметить, что недоверчивые читатели могут сами отправиться на Амазонку и, вооружившись достаточным терпением, увидеть то, что видел я; если же их не привлекают тяготы путешествия, они могут найти достаточно доказательств, предоставленных им не только мной, но и другими. Стоит добавить, что университетских профессоров и прочих скептиков будет ждать немало сюрпризов, когда джунгли Амазонии, Айеро и Мату-Гросу станут более доступными.
Восьмого октября 1907 года капитан Рудольф Пфленг, известный мореплаватель и торговец, и я сам находились в Боготе (Колумбия), пытаясь заручиться рядом концессий в области Ориноко. В связи с неспокойной политической обстановкой переговоры не увенчались успехом; в указанный день мы решили немедленно отправиться во внутренние районы и по ту сторону водораздела спуститься по какой-либо реке до границы судоходства на одном из притоков Амазонки. По пути мы надеялись обнаружить богатые золотом речные берега, многообещающие скопления каучуковых деревьев либо неизвестные леса дикорастущего какао. В Колумбии мы старались держать наше присутствие и задуманную миссию в секрете; если бы мы выбрали прибрежный путь, о наших планах вскоре проведали бы все и каждый.
Мы вышли из Боготы в сопровождении отряда носильщиков-индейцев, пересекли горы в направлении Томеки и оттуда двинулись на Сан-Мартино; местность становилась все более и более дикой. В Консепсьон-де-Арамо нам пришлось сменить носильщиков; к счастью, мы нашли двенадцать человек, которые раньше работали на сборе каучука и знали не одни только территории собственных племен. Небольшое знакомство с миром значительно расширяет кругозор примитивного индейца, как и донельзя цивилизованного белого человека.
О лучших спутниках в предстоящем нам трудном путешествии нельзя было и мечтать. Любой из них мог идти целый день с двухсотфунтовым грузом на плечах, поддерживаемым тряпкой или повязкой на голове; каждый умел расчищать дорогу мачете с искусством и неутомимостью, свойственным лишь индейцам тропических лесов.
Снаряжение отряда
На вторую неделю мы достигли лесов дикорастущего какао, по которым шли день за днем; плоды на десятки миллионов долларов бесполезно гнили вокруг. Мы решили тщательно распределить продукты и расходовать их экономно, пока не дойдем до реки Ариари; к взятой с собой провизии мы почти не прикасались, питаясь обезьянами, большими серыми ящерицами с нежным розовым мясом и всевозможными плодами и растениями, собранными индейцами. Из одного похожего на артишок растения, которое они называли «менна», получалась лучшая подделка под томатный суп-пюре, какую я когда-либо пробовал. Несколько раз оно служило нам главным обеденным блюдом. Добыча обезьян для нашего стола была, надо признаться, нелегким делом. У каждого из нас было по два ружья, в целом же мы располагали маузером 30.30, легкой магазинной винтовкой Марлина и двумя тяжелыми ремингтонами, годными для стрельбы по дичи, защиты лагеря и прочих нужд. Их-то мы и использовали на болотах, о чем я расскажу ниже.