Ответа не последовало — незнакомец навис над ней, ставя на ноги. Анна пыталась вырваться из его цепких рук, но эти попытки больше напоминали возню беззащитного ребенка, пытающегося вырваться из рук опытного гувернера, чтобы избежать наказания. Мысленно готовясь встретить свою смерть, девушка закрыла глаза, прося прощения у всех своих предков, чьи души навсегда останутся в чистилище, потому что она не смогла исполнить свой долг.
Неожиданно незнакомец отпустил ее, издав булькающее хрипение, и девушка почувствовала, как брызги чего-то липкого оросили ее лицо. Находясь на грани панического приступа, Анна нашла в себе силы открыть глаза. Перед ней стоял Дракула, голой рукой разодравший глотку нерадивого вампира. Секунду спустя его тело, упавшее к ногам девушки, обратилось в тлен, разлетавшийся по комнате при дуновении ветра из распахнутого окна.
Анна, готовая сию секунду провалиться сквозь землю, лишь бы не испытывать больше этого непреходящего ужаса, попятилась назад, пытаясь нащупать рукой хоть какую-то опору, но ноги будто налились свинцом, готовые в любой момент отказать своей хозяйке.
Мужчина, чувствуя, что девушка вот-вот лишится чувств, подошел ближе, схватив ее за плечи, и проговорил:
— Анна, смотри на меня. Успокойся.
Его голос обладал какой-то гипнотической властью, которой девушка не могла сопротивляться. В один момент ее тело послушно расслабилось и осело в руках мужчины.
— Вот и хорошо, а теперь — спи, — проговорил он, поднимая ее на руки.
Подойдя к сводчатому окну, Дракула перемахнул через парапет, на лету превращаясь в огромную летучую мышь. Несколько взмахов могучих крыльев подняли его высоко над дворцом, откуда он мог не без удовольствия наблюдать картину собственного триумфа.
Яркая вспышка прошла через весь дворец, озарив округу. В этом свете можно было заметить и небольшую лодку, скрывающуюся в ночном тумане, и двух человек, запертых в водной ловушке у подъезда к его летней обители.
— Домой! — бросил он подлетевшей к нему Алире, растворяясь в ночном мраке, как и положено воплощению ночного ужаса, заставляющего трепетать людские сердца.
* Одна из позиций в танце — сильный прогиб торса назад.
========== Сделка ==========
Комментарий к Сделка
Следующие две главы я хочу посвятить прошлому Ван Хелсинга и Дракулы, прежде чем окончательно перейти к основному повествованию.
На мой взгляд, это достаточно тяжелая часть и в написании, и в понимании, но мне очень хотелось коснуться этого (надеюсь, что получилось правдоподобно), чтобы объяснить, почему они стали такими в будущем. Хочется верить в то, что у меня получилось упорядочить поток своих мыслей и передать их читабельной форме.
Искренне надеюсь, что Вам понравится.
Трансильвания 1462 г.
Предсмертные стоны ужасающей песней разносились по округе, вселяя ужас в сердца селян, которых обошел стороной злой рок, оставив им самое дорогое — жизни. Когда разъяренный господарь явился в небольшую деревню, чтобы собрать кровавую дань, люди с немой мольбой падали ниц, желая отсрочить свой конец, но все их попытки были тщетны. На этот раз эта кровавая вакханалия приобрела поистине пугающие масштабы, забрав в свои объятия мужчин, женщин и даже детей, корчившихся в нестерпимой муке на острых колах. На изувеченных мукой лицах застывали пугающие гримасы боли и отчаяния, взглянуть на которые не могли даже бывалые воины, входящие в сопровождающий эскорт своего господаря.
Уже больше десяти лет Дракула был наместником своего отца и железной рукой правил Трансильванией и Валахией, внушая страх каждому обитателю этих мест. Прославившись на всю Европу не только своими вылазками против турок, но и необычайной жестокостью, с которой он расправлялся со своими врагами, Владислав по праву стал считаться одним из самых суровых правителей своего времени.
Издав в своем княжестве строгие законы, он жестоко карал нарушителей, выставляя их тела на городских площадях в назидание остальным. Ни одна деревня не смела нарушить сроки уплаты повинностей и налогов, страшась ужасной расправы, которая могла последовать за неповиновением. Справедливости ради стоит отметить, что на руках Дракулы было не больше крови, чем на руках любого правителя в средневековой Европы, однако методы, которыми он достигал поставленных целей, гремели по всей округе, делая из сурового правителя жестокого тирана-садиста, получавшего удовольствие, наблюдая за предсмертными страданиями умирающих.
Не все суеверные слухи, которыми крестьяне наделили своего правителя, были правдивы. Однако, взглянув на его высокую фигуру, медленно прогуливающуюся сквозь бесчисленные ряды несчастных, можно было с уверенностью утверждать, что он черпал удовольствие и силы в их страданиях. Эта странная, ничем не объяснимая привычка укоренилась в его душе много лет назад, когда он впервые в порыве злости предался жестокости, насадив погибших на Косовом поле воинов на кол.
Этот мрачный осенний день навсегда изменил характер и образ мыслей молодого человека, вселив в его душу ничем непоколебимую уверенность в том, что власть зиждется лишь на силе и жестокости, от которых должны трепетать сердца врагов и друзей. С того самого дня Влад не изменял своей привычке, прохаживаясь между страдающими людьми и вглядываясь в их лица, будто стараясь запечатлеть в своей памяти образ каждого посланного им на смерть.
Сейчас же эта расправа над торговцами и ремесленниками приобрела для него глубоко личные счеты, навсегда погасив в сердце властного правителя тлеющие угли сострадания и милосердия. Находя в этой мести горькое утешение, он всеми силами пытался подавить боль потери и предательства, раздирающую его изнутри. На этот раз в своем железном кулаке мужчина зажал свое сердце, с корнем вырывая из него любовь, преданность и уважение, на которые был еще способен.
Каждый крестьянин превратился для него в личного врага, посмевшего затушить светоч, который освещал его жизнь, удерживая от необдуманных поступков и неконтролируемой жестокости. Теперь же, в очередной раз испытав боль потери, он подобно бешеному псу, сорвавшемуся с поводка, кусал всякого, кто оказывался на его пути.
Последние лучи солнца догорали на горизонте, озаряя красным заревом снежные шапки, застывшие на горных вершинах. Потухающим взором Дракула проводил уходящий день и направился к вороному жеребцу, нервно рывшему землю копытом. Потрепав по морде единственного оставшегося у него друга, мужчина поставил ногу в стремя, обведя последним взглядом написанную им кровавую картину и резким движением развернув коня, коротко крикнул сопровождающим его воинам, переходя на галоп:
— В замок. У меня есть еще один неоплаченный счет.
Небольшой отряд, разрывая ночную пелену, помчался по узкой горной дороге, оставив позади объятую ужасом деревню, залитую кровью плаху и мучительные стоны умирающих. Доехав до небольшой развилки, все остановились, ожидая решения их предводителя. Основная дорога, огибая огромный горный хребет, уходила в сторону, скрываясь за поворотом, вторая, более мелкая, шла вверх. Эта тропа, узкой змейкой поднимающаяся в горы, густо поросла ежевикой, но все же оставалась доступной для конных воинов, поднимающихся один за другим. Этот путь был самым коротким из всех, поэтому, презрев опасность, которая может подстерегать путников по всему маршруту, граф повернул на нее, тихо взбираясь по каменистой породе. Редкое уханье совы и равномерный стук копыт были единственными звуками, нарушающими тишину, что придавало пугающий оттенок окружающей их природе.
Показавшаяся впереди одинокая фигура, подобно ночному призраку, выплывающему из тумана, заставила воинов остановиться, поддавшись суеверному страху, лишь граф, будто не замечавший нависшей над ним угрозы, шел вперед, устремив пронзительный синий взгляд на незнакомца.
— Здравствуй, Гэбриэл! Сколько лет прошло… — бросил он, оглядывая своего бывшего товарища.
Время и пережитые невзгоды оставили и на нем свою печать, стерев с лица улыбку, а с глаз — жизнерадостный блеск, что придало его чертам суровую мужественность, которая читалась на лицах тех, кто, претерпев утраты и лишения, рвался в бой, бросая вызов судьбе. Легкая щетина и мешки под глазами говорили о том, что мужчина несколько дней находился в пути, очевидно следуя по очень важному делу.
— Больше десяти, мой друг… — это обращение на миг всколыхнуло в его памяти воспоминания, заставив погаснуть решительность, которая светилась в его глазах.
— Помнится при нашей последней встрече я предупреждал тебя, что следующая принесет смерть одному из нас… поэтому склонен предположить, что наша встреча при таких условиях не случайна.
Махнув рукой, Дракула подозвал к себе командира своей охраны, жестом приказав проследовать вперед и не дожидаться господина. Ударив лошадей в бока, отряд растворился в темноте, окутавшей все вокруг своим непроницаемым плащом. Мужчины какое-то время сидели в молчании, прислушиваясь к удаляющемуся топоту копыт.
— Не случайна… — тихо подтвердил Ван Хелсинг, посмотрев на своего бывшего товарища.
— И что же сподвигло тебя, мой друг, вылезти из той норы, в которой ты сидел все эти годы? Оставить жену? Сына?
— Ты… твоя жестокость и неуемная жажда власти.
— Ах, Гэбриэл, не пытайся влезть в то, чего не в состоянии понять. Я тебе уже говорил об этом однажды.
— Твоя жестокость перешла все мыслимые границы. Я смотрел на то, как ты убивал на поле боя, опьяненный запахом крови; стерпел, когда ты, поддавшись мести, сводил счеты с боярами, посмевшими учинить бунт; не вмешивался, когда ты учинял кровавые расправы над турецкими отрядами, приехавшими собрать дань, но сейчас, Влад, только безумец может остаться стоять в стороне. Ты превратил эти земли в залитое кровью поле, но посмотри, твоя рука занесена не над врагом, а над своим же народом.
— В народе тоже есть предатели…
— Ты убил ни в чем не повинных детей. В тебе не осталось даже тени того человека, которого я считал своим другом. Это были лишь крестьяне, неспособные постоять за себя.
— Это были те, кто осмелился предать своего господаря, но, как оказалось, семя этого предательства зародилось с сердцах самых близких мне людей. Что ж, очень жаль.
— О чем ты говоришь? — спросил Ван Хелсинг, прочитав в глазах друга ту горькую решительность, которая отражалась на лице друга лишь тогда, когда решение, принятое им, терзало его душу, сильнее раскаленного железа.
— О том, что меня предал самый близкий моему сердцу человек. Тот, ради которого я был готов перевернуть весь этот мир, и оттого грех его предательства еще тяжелее, но расплата придёт к каждому из них…
Ван Хелсинг с ужасом слушал эту пугающую исповедь бывшего товарища, желавшего свести счеты со своей семьей, и все большая решимость читалась в его взгляде. Он понимал, что единственным близким человеком, оставшимся у Влада, был отец. Жена его несколько месяцев назад погибла при трагических обстоятельствах, а дети были слишком малы, чтобы вызвать такую жгучую ненависть в сердце мужчины.
— Ты не можешь этого сделать… чтобы между вами ни произошло… — проговорил он, положив руку на рукоять собственного меча.
— И кто же меня остановит, Гэбриэл? — с вызовом бросил он.
— Я…
— Что ж, как будет угодно! — прокричал он, выхватив короткий кинжал из-за пояса, пытаясь поразить своего соперника, но Гэбриэл, ожидавший этого выпада, отскочил в сторону, заставив коня подняться на дыбы.
Дракула тем временем обнажил свой клинок, подъезжая ближе. В эту секунду ночную тишину огласил траурный плач железа, ознаменовавший начало противостояния, которому суждено будет продлиться четыреста лет. Некогда лучшие друзья, братья, на крови поклявшиеся оберегать друг друга, скрестили мечи, схлестнувшись в битве. За спиной каждого воина стояла высшая сила, стократ усилившая их реакцию, выносливость и решимость.
Кони, опьяненные звуками битвы, нервно переминались с ноги на ногу, пока соперники отражали смертоносные удары друг друга. Дракула, лучше владевший приемами верхового боя, наступал, загоняя своего соперника в угол, откуда он уже не сможет выбраться. Воспользовавшись промедлением бывшего друга, одним точным ударом рукоятью он выбил его из седла, спрыгивая следом. Одним движением граф отстегнул серебряную фибулу, держащую плащ, и откинул его в сторону, чтобы не путаться в нем во время сражения.
— Спокойная жизнь смягчила тебя, Гэбриэл, ты потерял былые навыки, — с усмешкой бросил Дракула, приближаясь к лежащему сопернику. — Вставай, воин должен умереть с мечом в руках, я дарую тебе эту честь.
Гэбриэл, отерев кровь, выступившую из рассеченной раны на лице, поднялся на ноги, облокотившись о ствол стоящего рядом дерева. Когда мужчина ехал сюда, он до последнего не терял надежду, что сможет вразумить своего друга, но сейчас, глядя в его холодные глаза, жгучая ненависть зарождалась в его сердце. Собрав все свои силы, он бросился на своего врага, один за другим нанося удары. На этот раз уже его противнику пришлось отступать, отражая смертоносные выпады, высекающие искры соприкасающихся мечей.
В ту же секунду лошадь Ван Хелсинга, повинуясь легкому жесту хозяина, ворвалась в кровопролитную схватку, мордой толкнув Дракулу вперед. Перехватив стремительный удар меча, он не заметил, как Ван Хелсинг выхватил из-за пояса кинжал, по самую рукоять пронзивший его грудь. Дракула издал приглушенный стон и осел, инстинктивно хватаясь за одежду своего друга. Кровь огненной струйкой поползла вниз с каждой каплей, забирая у него жизненную силу.
— Клянусь богом и людьми, я отомщу… — прошептал Влад, теряя последние силы.
— Прости, мой друг, — проговорил Гэбриэл, опускаясь на колени рядом с бывшим товарищем. Резко вынув кинжал, он нанес еще один стремительный удар, провернув острие внутри.
В этот момент в глазах Дракулы вспыхнула последняя жизненная искорка, затуманив его взор. Тело послушно обмякло в руках товарища, а одинокая слеза, замерзшая на щеке, так и не сорвалась с холодеющей кожи.
— Боже, прости… — обняв остывающее тело друга, проговорил Гэбриэл.
В это мгновение казалось, что мир ушел у него из под ног: он не мог вспомнить ни подробностей битвы, ни того, кто двигал его рукой в этот момент. Лишь сводящие с ума голоса в голове внушали ему свою волю: один твердил о милосердии и прощении, второй об убийстве и ненависти, заставляя нанести товарищу последний удар. Совершенно запутавшись в этой непрерывающейся какофонии голосов, грозящих обернуться помешательством, он поддался злобе, разливающейся в душе, и нанес второй удар. В миг голоса стихли. Осталась лишь осознание того, что он пронзил сердце человека, много раз спасавшего ему жизнь. Гэбриэл хотел взывать к небесам за прощением, но сам не мог простить себя, хотел найти себе оправдание, но мысли в голове путались, не желая складываться в единую картину. Было лишь горькое понимание того, что движимый яростью и жаждой справедливости, он убил собственного друга, пусть даже заслужившего смерть, и это осознание нависло над ним подобно топору палача, который Гэбриэл собственноручно хотел опустить на свою шею.
Коснувшись взглядом недвижимой руки, он увидел старинный перстень, сверкавший на безымянном пальце.
— Я отнесу его твоему отцу, мой друг, а после вернусь за тобой, — проговорил он, снимая семейную реликвию.
Звук приближающихся всадников возвестил об их прибытии задолго до того, как из тьмы появились их силуэты. Шестеро приближающихся воинов на полном ходу двигались к месту их дуэли. Выступив вперед, Ван Хелсинг обнажил меч, готовясь встретиться с новой опасностью, но, увидев дракона, развивающегося на знамени, подобно тому, что застыл на золотом кольце, вложил меч в ножны.
— Кто ты?! — раздался громовой голос седовласого старца.
— Меня зовут Ван Хелсинг, я пришел сюда, чтобы… — отчаянный возглас прервал его речь на середине.
— Мой сын, — прокричал старик, спрыгивая с лошади и подхватывая в объятия бездыханное тело мужчины, лежащего на высохшей листве, — ты убил его, убил моего наследника, правителя этих земель.
В туже секунду Ван Хелсинг почувствовал сильный удар рукояти в районе шеи и рухнул на землю, выронив кольцо, закатившееся в расщелину между камнями. Старик тем временем продолжал причитать, пытаясь вдохнуть жизнь в своего сына.