Возможно, это был последний заход солнца, которой ей суждено было увидеть, а потому с жадностью приговоренного к смерти она разглядывала пока еще не скрывшейся во мраке солнечный диск и до боли знакомый пейзаж, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь, а потом воцарилась ночь. И место под небесным сводом заняла ледяная луна, заставившая серебриться покрытые снегом холмы. За лицезрением этой печальной картины прошел не один час, пока, стук в дверь не вывел девушку из состояния молчаливой задумчивости.
— Войдите, — робко отозвалась она, устремив взгляд на высокого воина, застывшего на пороге. Санса не видела Сандора уже несколько дней, и сейчас, глядя на него, никак не могла найти слов, которые прокручивала в своих мыслях последние часы.
Клиган тоже молчал, впервые переступив порог ее опочивальни не будучи охранником, вынужденным вести девушку на поклон к злобному мальчишке, придумавшему очередной способ унизить свою несчастную невесту.
— Ты хотела меня видеть, Пташка! — проговорил Сандор, решившись нарушить тишину. Но, несмотря на его вопрос, девушка продолжала смотреть на него в каком-то молчаливом оцепенении, будто увидев перед собой призрака, восставшего из могилы, но потом, взяв себя в руки, подошла ближе к нему и уселась в большое кресло, стоявшее у камина. Несмотря на личину спокойствия, которую она пыталась примерить на себя, ее нервные, почти механические движения выдавали душевное волнение, которое она тщетно пыталась обуздать.
— Когда? — тихо произнесла она, устремив на него взгляд своих небесных глаз.
— Все говорят, что через два дня, но лично я думаю, что они не дадут нам лишнего дня жизни.
— То есть завтра? — обреченно проговорила Санса, глядя на огонь. — Где ты будешь?
— А где мне еще быть, как не в авангарде?! — усмехнулся Пес, подходя ближе к ней.
— Тогда прими от меня эту вещь и пусть она хранит тебя в бою, — тихо проговорила девушка, взглядом указывая на меч, обернутый в черный бархат. Ухватив рукой за рукоять, Клиган сбросил ткань, с изумлением рассматривая оружие.
— Обсидиановый клинок?! — с изумлением проговорил воин, глядя на Сансу. — Неужели ты веришь в эти сказки?
— Если легенды о Белых Ходоках реальны, то правдивы и сказания о том, что лишь драконье стекло способно принести им смерть. Рыцари носят по два меча, так пусть один из них станет твоим спутником в этой битве.
— Откуда он у тебя?
— Скажем так, камень — это подарок одного из моих дальних предков, а оправа выкована местным кузнецом.
— Хорошо, — отозвался мужчина, уже направившись к выходу, когда его окликнул нежный голосок.
— Сандор, — опустив глаза в пол, проговорила Санса.
— Что?
— Ты не мог бы остаться со мной этой ночью? — практически задыхаясь от стыда, прошептала она, заливаясь пунцовым румянцем.
Сколько раз он рисовал в своем воображении эту картину, сколько раз бессонными ночами, заливая свои душевные раны кислым вином, он грезил наяву о том, что Пташка произнесет эти слова, но теперь, услышав их, не мог поверить в то, что слух его не обманул. Прокрутив ее фразу несколько раз в своих мыслях, он решил, что это разум играет с ним злую шутку, пытаясь найти в ее словах столь желанный его сердцу смысл. Не могли они быть правдой, не могла девушка желать его, будучи окруженной десятками рыцарей, к тому же, они почти не говорили с тех пор, как покинули Королевскую Гавань, ибо каждый из них был настолько погружен в свои заботы, что не находил, а точнее страшился того, что могло произойти, окажись они наедине.
— Ты хочешь, чтобы я… — он так и не решился продолжить.
— Провел эту ночь со мной! — закончила она, сама не понимая того, как ей хватило духу произнести эти постыдные, недозволительные слова.
— Видимо, у Пташки от страха совсем рассудок помутился?! — насмешливо фыркнул он, пытаясь упорядочить свои мысли. — Ты даже не понимаешь, о чем просишь, а когда придет осознание собственного поступка, придет и раскаяние!
— Отнюдь. Мы можем не встретить завтрашнего заката, а потому перед нами лишь эта ночь, за которую мы должны прожить целую жизнь. И я хочу провести ее так, чтобы в смерти ни о чем не сожалеть. У меня было много времени, чтобы подумать над тем, чего желает мое сердце. Порой мне казалось, что судьба навечно развела нас в разные стороны, но потом ее невидимая рука сводила нас вновь. Моя душа сделала свой выбор. Мне не нужен красивый летний рыцарь, которого так желала наивная девочка, мне нужен мужчина, с которым не страшно будет встретить смерть. И этот мужчина — ты. Если нам завтра суждено умереть…
Закончить она не успела, ибо мужчина притянул ее к себе, сорвав с губ жадный поцелуй. Она была тем источником, который способен утолить его жажду, и сейчас, имея на то ее согласие, он мог позволить себе напиться, а то и с головой нырнуть в этот чувственный водоворот, опьянявший его хлеще крепкого вина. Это был настоящий подарок судьбы, который Сандор даже не рассчитывал получить.
Санса почувствовала, как у нее внутри все переворачивается: решимость смешивается с природной стыдливостью, которая вечно следовала за неопытными девицами, решившимися на первую близость с мужчиной, но в то же время сладостное предвкушение охватило все ее тело, отодвигая эти мысли второй план.
Не один год потребовался ей на то, чтобы признаться самой себе в том, какое место в ее сердце занимал этот угрюмый воин, которого она раньше страшилась пуще бешеной собаки, но сейчас былые страхи не имели над ней власти. Этот мужчина прошел с ней сквозь огонь и воду, он был рядом с ней тогда, когда остальные отвернулись от нее.
Сколь глупа она была раньше, гоняясь за лицемерной красотой и учтивостью — ядом высшего общества! Теперь она повзрослела и научилась видеть ценность в другом: в преданности, в самопожертвовании, в доверии. Клиган не имел ничего общего с ее идеалом красоты, он не был рыцарем, не сулил ей золотые горы, не кормил сладкими речами, желая запереть в клетке. Он был собой — угрюмым, саркастичным, порой жестоким, но в нем было куда больше благородства, чем в лучезарных лицемерах, щеголявших по двору в светящихся, как солнце, доспехах. И сердце сделало свой выбор, а она покорно повиновалась его воле.
Крепко обхватив его за плечи, девушка ответила на его жаркий поцелуй, коснувшись рукой его изувеченной щеки. Мужчина не дернулся, не отстранился, принимая эту легкую ласку, но потом, склонившись над ней, коснулся ее тонкой шеи, на которой усиленно пульсировала голубая венка, просвечивающаяся сквозь алебастровую кожу. Губы Сансы приоткрылись, выпуская учащённое дыхание, а в глазах появился странный блеск, словно отблеск пламени, разгоравшегося у неё внутри. Спина прогнулась, и она тесно прижалась к своему защитнику.
Они наконец-то оказались одни, там, где никто не станет им мешать. Сегодня им не нужно было урывать мимолетные мгновения близости, ибо эта ночь принадлежала только им. Только двум сердцам, решившим соединиться воедино.
Секундой спустя на каменные плиты упал широкий плащ воина, а за ним с лязгом рухнула кираса и наплечники. С нарастающим желанием Клиган стал целовать ее более проникновенно, проводя языком внутри ее рта, проникая все глубже, чтобы насладиться вкусом ее медовых уст. В это мгновение в нем жила какая-то слепая вера в то, что он не будет отвергнут, а потому он мог позволить себе быть неторопливым, изучать каждый изгиб ее податливого тела, смакуя каждое прикосновение. Санса покорно открывалась ему навстречу, забывая обо всем в приливе яростно-пылкого восторга.
Она ощущала у себя на спине более требовательные прикосновения его рук, одна из которых устремилась вверх, а другая вниз, приподнимая юбки, расшнуровывая шелковый корсет. А потом девушка почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног, и действительно, Сандор, не прекращая поцелуя, поднял ее на руки и осторожно положил на кровать. Она инстинктивно подалась навстречу ему, когда он лег, наполовину накрыв ее своим телом. Поцелованная огнем половинка его рта слегка царапала девичью кожу, заставляя сотни мурашек пробегать по ее спине, но это, к ее собственному удивлению, лишь разжигало пламя желания, оборачиваясь томительным жаром внизу живота и заставляя девушку едва заметно постанывать от каждого его касания.
Его руки, гладившие тонкую шею, скользнули, наконец, под ее корсаж и легли на тонкие кружева сорочки, прикрывавшей упругие груди. Не сумев выдержать его напор, ткань с треском порвалась, высвобождая девушку из своих оков. Мужские пальцы лихорадочно расстегивали оставшиеся пуговицы на легкой ткани, желая добраться до чувственной плоти и, наконец, коснулись втянутого живота и двинулись вверх.
Стараясь ни на секунду не прекращать свои ласки, Сандор поспешно стянул с себя рубашку и сапоги, прильнув к ее обнаженной коже, обдавая тело Сансы своим внутренним огнем. В этот момент все границы между ними были стерты, остатки разума кричали ему, что он прошел точку невозврата и теперь не сможет остановиться, даже если горн протрубит начало битвы.
Ночь и предвкушение опасности — два вечных спутника, следовавших за неудержимой страстью. Они сулили нескончаемые наслаждения, создавая ни с чем несравнимый ореол таинственности, до предела обостряя чувства. В этой темноте взаимный неутолимый голод влюбленных, впервые нашедший удовлетворение в объятиях друг друга, словно сорвался с цепи. Голод, лишь на мгновение утоленный жадными поцелуями, шумными вздохами и возбуждающими стонами.
Наклонив голову, Сандор стал осыпать пламенными поцелуями ее плечи и груди, а она пропустила пальцы обеих рук сквозь его иссиня-черные волосы, инстинктивно прижимая его к себе. Это была настоящая феерия страсти, сводившая с ума каждого из них.
Одежда, ставшая их злейшим врагом в этот момент, поспешно срывалась с разгоряченной плоти, обнажая всю глубину его желания. Санса не могла отвести глаз от неясной фигуры Клигана, освещенной тусклым светом почти погасшего камина. Его взгляд так же не отрывался от нее, будто отказываясь верить в то, что происходящее не является плодом больного воображения. Но для спокойного созерцания было не самое подходящее время. Ни Санса, ни Сандор не желали останавливаться. Раз ступив на эту дорогу, они решили до конца пройти этот путь. Вместе.
С удивлением для себя девушка заметила, что ее руки так же касаются мужского тела, изучая каждый изгиб, каждую мышцу, каждый шрам, оставленный вражескими клинками. Ее пальцы скользнули по мускулистой груди, спускаясь вниз, по подтянутому животу и застыли в робкой нерешительности.
Наконец, обнаженные, они повернулись навстречу друг другу, слились плотью, и из груди обоих вырвались одинаковые стоны наслаждения. Ее кожа горела огнем в тех местах, где его губы касались ее плоти.
Прилив страсти был подобен взрыву, в этом мгновении растворилось все сущее, а мир сузился до их ложа, объятого любовным порывом. Раздавались тихие вздохи и хриплые стоны, им вторил шелест простыней, но ни один из них не произнес ни слова, чтобы не разрушить изумительного ослепления любви.
Когда мужчина коленом развел ее бедра, устраиваясь между ними, Санса почувствовала, как его твердая плоть коснулась ее девственного лона, и, не сумев подавить болевой вскрик, попыталась отстраниться. В то мгновение ее глаза расширись, а душа наполнилась каким-то необъяснимым страхом. Издав вздох, смешанный с удовольствием, Клиган слегка отстранился, вглядываясь в лицо девушки, на котором замерла страдальческая гримаса. Глядя на нее затуманенным страстью взглядом, он лихорадочно пытался сдержать свои животные желания, которые девушка не была готова вынести. Поддавшись своим инстинктам, желая излить напряжение, томившееся в его теле не первый месяц, он совсем позабыл о том, что на этот раз ложе с ним делила не очередная шлюха в грязном борделе, а благородная девица, о которой он грезил бессонными ночами, а леди требовали к себе иного отношения.
Коснувшись губами ее груди, мужчина начал языком играть с ее чувственными сосками, а потом прочертив дорожку из влажных поцелуев по ее животу, ухватил девушку за бедра притянув ее к себе. Он вошел в нее медленно, проникая в самую глубь ее женственности, утопая в ней. Она вцепилась ногтями в его плечи, издав мучительный крик. В ее глазах в этот момент отразилась боль, приправленная первобытным страхом, и девушка инстинктивно попыталась отстраниться, но Клиган прижал ее к себе, замерев внутри. Это было ни с чем несравнимое ощущение, заставившее его прорычать, склонившись над ее ухом. Но вскоре боль отступила, и Санса покорно обмякла в его руках, предоставляя ему полную свободу действий. Она двигалась, только когда двигался он, инстинктивно подчиняясь его ритму. Их тела сливались с все большей силой, это слияние становилось почти болезненной зависимостью, заставляя каждого желать большего, пока, наконец, они не достигли своего пика, со стоном рухнув на простыни.
И вновь в их мир, наполненный приятным послевкусием страстных ласк, ворвалась реальность. Она вступала в свои права исподволь, проявляясь сначала в постепенно успокаивающемся пульсе, затем в перемещении тела Сандора на постель рядом с ней.
Воцарилась глубокая тишина, ночная тьма сгустилась. Понемногу факт случившегося стал обозначаться, разрывая покров страсти. Санса лежала на спине, неподвижно и скованно, пытаясь совладать со своими ощущениями, смирить бушующий разум и бьющееся сердце. В это мгновение сильная рука Клигана притянула ее к себе, уложив голову девушки на свое плечо.
И вновь между ними повисла тишина, но это было уже не то гнетущее, неловкое молчание, преследовавшее их раньше, это была тишина, в которой двое влюбленных могли без слов читать души друг друга, предаваясь манящей близости. Час постепенно сменялся часом, ночь окончательно вступила в свои права, бросая в окно слабый лунный свет.
— Сандор! — тихо прошептала Санса, приподняв свою прекрасную головку.
— Что? — еще тише отозвался мужчина, находившийся уже на пороге сна.
— С тех пор, как мы уехали из Королевской Гавани, мне не дает покоя одна мысль…
— Какая?
— Даарио… — тихо отозвалась она, вглядываясь в лицо мужчины. Одного звука его имени было достаточно, чтобы Клиган обратился в каменную глыбу, пальцы, до этого рисовавшие причудливые узоры на ее спине замерли в напряженном ожидании, которое девушка почувствовала каждой клеточкой своего тела.
— И что ты хочешь от меня услышать?! — практически прорычал он, пытаясь совладать с приступом ревности, захлестнувшим его с головой. Возможно, это было и глупо — ревновать к покойнику, но одна лишь мысль о том, что сейчас на его месте мог быть другой мужчина, заставляла Клигана клокотать, как извергающийся вулкан.
— Я хочу, чтобы ты мне сказал, что он погиб не от твоей руки! — тихо отозвалась она, устраивая руку на его груди, будто желая услышать голос сердца.
— Нет, это не я, — со вздохом ответил Сандор.
А что, собственно, он мог ей сказать?! Правду? Но зачем нужна была такая правда, которая не несла с собой ничего, кроме боли. Раньше он говорил правду, потому что для него не имели значения чувства собеседников, теперь же все обстояло иначе. Теперь он, как никогда, понимал тех, кто спасался за покрывалом лжи, желая оградить близких от жестокой реальности. Да, это он убил Даарио Нахариса. Убил не случайно и не в порыве злости, ибо то была добровольная битва мужчин, решивших сразиться за руку и сердце любимой женщины. Приняв этот вызов, никто из них не уже не мог, да и не хотел поворачивать назад. В их руках была чаша жизни и смерти — победа одного неизменно бы повлекла за собой смерть другого, а Клиган хотел жить, жить ради этого момента, ради мимолетного взгляда, ради нежного прикосновения. Он выбрал жизнь, а потому обрек другого на смерть. Эгоизм? Но разве Даарио, бросивший ему вызов, поступил бы иначе? Разве осудил бы его поступок любой другой мужчина, получивший от дамы сердца надежду на близость? Это был честный бой, честная победа, но он никак не решался в ней сознаться. Когда-нибудь он найдет в себе силы сделать это, а она, возможно, найдет в себе силы его простить, но не сейчас. Сейчас эта правда принесет лишь новую боль каждому из них, а потому ей лучше оставаться запертой в чертогах его памяти до тех пор, пока Боги не решат, чтобы она вышла наружу.