- Кто там, блять, приперся? – услышав пару голосов, раздающихся от входа, прокричал Милкович из своей комнаты, превратившейся в семейное гнездышко новоиспеченной супружеской пары, в которой теперь он проводил времени гораздо меньше, чем раньше.
- Это ко мне, еблан, - ответила Мэнди, и громкий хлопок двери оповестил Микки о том, что в их доме гости.
Решив проверить, кем был решивший навестить Милковичей человек, брюнет вышел в коридор, встречаясь взглядом с зелеными глазами Галлагера, стоявшего в гостиной.
Заметно протрезвевшего с момента их последней встречи.
- Здоров, - улыбнулся он Йену, - уже четыре по двадцарику, - показывая тому гантелю, с которой тренировался до его прихода, проговорил он, рассматривая усыпанное веснушками лицо, на котором все никак не мог найти ни намека на испытываемые его обладателем эмоции. - Идем, чё покажу, - махнув рукой в приглашающем жесте, предложил Микки рыжему следовать за ним. – Да не ссы ты, идем.
Проходя в свою комнату, стены которой теперь украшали разноцветные плакаты, пришедшие на смену нацистским лозунгам, висевшим на них с самого его детства, Милкович делился с шедшим позади него Галлагером своими скудными познаниями истории Второй Мировой, попутно размышляя над странного рода реакцией на появление рыжего в их доме.
Микки никогда не считал себя пиздливым, и этот словесный понос, вызванный визитом Галлагера, ему никак не удавалось объяснить.
- …она мне под столом высасывает, бля, пиздец, - проговорил он, разворачиваясь к парню, подперевшему дверной косяк, кажется, не намеревающемуся входить внутрь.
Конечно, он врал, но Галлагеру знать этого не нужно.
Впрочем, как и то, что Милкович давно уже не трахался ни с кем, кроме рыжего, даже к своему собственному удивлению.
Последней была Энжи Заго, секс с которой по размытым воспоминаниям брюнета больше походил на укрощение строптивого бегемота, а запах пота и кислятины, исходивший от прелых складок жирной шалавы еще несколько дней после этого стоял в носовых пазухах.
- Короче, завтра она в ночь, продолжим на чем остановились? – Микки не сомневался, что его намек будет с легкостью воспринят адресатом, а заинтересованно дернувшийся в трусах член уже строил планы на предстоящую встречу. – Ей можно мужиков ебать, а я чё, лысый? – улыбнулся он Галлагеру, не проявившему энтузиазма озвученному предложению.
Микки Милкович не отличался чувствительностью, да и в эмоциях его окружающих он никогда не разбирался, не имея иной раз даже возможности отличить разочарование от радости.
- Нет, спасибо, - наконец, ответил Йен.
- Мммм, меня так просто не заведешь, Галлагер, - подумав, что некая игра, что вел рыжий, станет неплохой прелюдией к намечающемуся охуительному траху, ничуть не уступая дракам, обычно выступающим в этой роли, саркастично заметил Микки.
- Я уезжаю, - добавил Йен, двумя словами опуская настроение брюнета с небес на землю.
- Куда? На митинг по правам пидоров? – все же решил пошутить тот, но заинтересованный голос и дрожащие от неожиданной новости руки, одна из которых поспешила схватить початую пивную банку и поднести ее к плотно сжатым губам, чтобы в несколько глотков осушить, в попытках промочить пересохшее горло, красноречиво намекали его собеседнику о появившемся волнении.
- В армию, - ответил Галлагер, а другая рука брюнета, что сжимала до тех пор тлеющую сигарету, выронила ее на уже не раз пострадавший от падающих угольков ковер.
- Надо быть восемнадцати лет, - блять, это не может быть правдой.
- Да, это я обойду, - продолжал гнуть свое рыжий, опуская взгляд на полосатый шарф, который все продолжал теребить длинными тонкими пальцами.
- Ты охуел? Реально пойдешь? – выпалил Микки, не сумев сдержать рвущиеся наружу вопросы.
- Да, завтра утром, - кивнул Йен.
- Ебать, ты долбоеб, и надолго? – приближаясь к Галлагеру, продолжал допрос брюнет, не понимая, что происходит.
- Четыре года. Минимум.
Игривое настроение, радость от неожиданной встречи, признаваться в которой Микки Милкович не желал даже себе самому, сошли на нет, сменяясь непониманием и шоком от информации, вываленной на него рыжим, вызывая какое-то странного рода жжение в глубине грудной клетки.
- Думаешь, я тебя никуда не пущу? Погонюсь за тобой, как последняя сучка? – прохрипел Микки вмиг осипшим голосом, чувствуя дикую злобу на рыжего мудака, решившего вновь указать ему на то, что Милкович способен испытывать что-то.
И этому «что-то» Галлагер так удачно умудрился подобрать название на развалинах старой новостройки несколькими неделями ранее.
Стараясь скрыть слезы, солью раздражающие глазницы, появившиеся вновь, хер знает откуда, брюнет отвернулся, отходя к окну, крепко сжимая кулаки в жесте бессилия, а рыжий, не дождавшись от него того, ради чего сюда заявился, развернулся, направляясь к выходу.
- Не надо, - вырвалось у Милковича прежде, чем тот успел об этом подумать, а первая соленая капля скатилась по щеке.
- «Не надо» что? – Обернувшись, спросил Йен, давая Микки последний шанс реабилитироваться.
- Просто…
Но Микки Милкович всегда славился своим умением просирать все возможности, подаренные ему свыше.
Сидя на старой кровати, растирая по щекам текущие слезы, он проклинал блядского Галлагера, успевшего уже скрыться за входной дверью; чертову Мэнди, оповестившую его о своей осведомленности, бросив в лицо ядовитое «тряпка»; и свою слабость, вновь вставшую на его пути непреодолимой стеной.
***
- Уебывай нахуй, рыжий педрила! - прокричал он в подушку уже глубокой ночью, несколько часов проведя за бесполезными попытками уснуть, продолжая прокручивать в голове минуты последней встречи. – Нахуй ты мне тут нужен? – прошептал он чуть слышно, чувствуя, как что-то кольнуло под ребрами. – Без тебя будет лучше, - подумал он, прежде чем провалиться в спасительную темноту.
Даже не представляя, насколько сейчас он был не прав.
========== Ремиссия ==========
Реми́ссия — период течения болезни, который
проявляется значительным ослаблением
или исчезновением её симптомов.
- Здесь куча счетов меню доставки фаст-фуда и купоны на накладные ногти. Чьи почтовые ящики ты грабишь, проекта «Дирбон»? – вскрывая очередной конверт, недовольно прорычал Микки Милкович, поворачиваясь к брату, выражение лица которого красноречиво говорило о недалекости ума последнего.
- Сейчас в квартирном комплексе постоянно ходят, - попытался оправдать тот свои никчемные попытки разжиться чеками. – Вот, карточка ATM, - наконец, в куче бесполезных бумаг найдя что-то полезное, проговорил он, протягивая Микки пластиковый прямоугольник.
- Поздравляю, блять, она без пин-кода, - саркастично заметил брюнет, хмуря брови. – И чё ты будешь делать? Каждый день грабить те же ящики, пока тебе пин не пришлют? – тупость родственника неимоверно раздражала Милковича, вынужденного в одиночку тянуть свое семейство, с какого-то хуя вдруг пополнившееся не только разжиревшей русской шлюхой, периодически напоминающей о своем новом статусе взмахами свидетельства о браке перед носом Микки, но и черножопым ебырем сестры, поглощающем жратву и пиво в гораздо большем количестве, чем все остальные члены семьи вместе взятые.
Мэнди вернулась на кухню после непродолжительного разговора с ранним гостем, постучавшим в двери несколькими минутами ранее, о личности которого Милковичу оставалось лишь гадать, и, бросив подозрительный взгляд в сторону брата, продолжила приготовление завтрака на всю ораву, снующую по дому солнечным утром.
- Эй, ты, - позвал Микки Светлану, с кружкой чая продефилировавшую в направлении гостиной, выгуливая свой заметно увеличившийся в размерах живот. – Это все, что вчера заработала? – отбросив нож, которым до этого времени он вскрывал бесполезные конверты, спросил брюнет, махая перед собой веером из помятых купюр двузначного номинала, количество которых было значительно меньше, чем он ожидал.
- Я все отдала, - ответила девушка едва слышно, беспокойно озираясь на всех находившихся в данный момент в комнате людей.
- Двести двадцать баксов? – удивился брюнет.
- Да, - кивнула Светлана, надеясь на скорое окончание разговора.
- Сколько Джонсонов ты обслужила? – не унимался Милкович, заметно раздраженный снижению доходов от продажи своей жены престарелым импотентам.
- Семнадцать, - ответила девушка, присаживаясь на стул напротив своего мужа.
- Так, погодите… - быстро прикинув в уме количество валюты, которую должен был бы получить и сравнив его с тем скудным набором десяток, что сжимал он сейчас татуированными пальцами, нахмурился Микки. – Двенадцать баксов за мастурбацию? - выдал он через мгновение, понимая, что даже одноглазая Эмми из борделя на Мидлтон получает в разы больше, чем его жена.
Но появившийся на кухне Терри, недавно только поднявшийся с кровати, едва ли отоспавшись после очередной грандиозной попойки, свел на нет новый поток недовольства, готовый выплеснуться на девушку, обещая той продолжительный разговор уже вечером, когда кондиция старшего Милковича вновь увеличит свой градус.
Микки не боялся своего отца, по крайней мере он пытался убедить себя в этом. Но почему-то каждый раз его появление пресекало попытки брюнета разобраться с бесполезной русской шалавой, ставшей для него нехилого размера обузой после злоебучей свадьбы.
Терри прошел в комнату, широко раскинув руки, чтобы потянуться, а пара черных крыльев, вытатуированных на его спине, расправила перья.
Ангел-хранитель, блять, хуев.
- Кто приходил? – решил перевести тему Милкович, обращаясь к Мэнди, расставляющей на стол тарелки с еще дымящимся омлетом и усаживающейся рядом.
- Дебби Галлагер, - ответила та, бросив быстрый взгляд на брата, тут же обеспокоенно покосившегося в направлении отца, которому, казалось, и дела не было до начавшегося разговора.
- Чё хотела? – удовлетворенно отметив реакцию Терри на произнесенную фамилию, спросил Милкович девушку.
- Ищет Йена, - проговорила Мэнди, наливая полную кружку ароматного кофе.
- А ты его видела? – стараясь не выдавать интереса, вновь зашевелившегося где-то внутри, царапая внутренние органы, решил спросить Микки, отводя глаза.
- Какая тебе разница? – тут же нашла что ответить брюнетка, прекрасно понимая, что разговор продолжать не стоит.
- Никакой, - пробормотал Милкович, хватая очередной конверт, даже не надеясь найти в нем что-то полезное, но вновь начавшие подозрительно дрожать руки, просто необходимо было срочно чем-то занять.
- Сказала, Лип учится в колледже, - девушка уже перескочила на более интересующую ее тему, а Микки перестал слушать.
Какая, блять, разница?
ПОХУЙ!
От гребаного пидараса не было вестей уже херову тучу времени, а все попытки брюнета разузнать что-то о предположительном месте нахождения утырка вновь и вновь заканчивались провалом.
Нет, конечно, Микки не искал с ним встречи. Последний разговор и побег конопатого ушлепка в ряды защитников полосато-звездного флага, не давали надежд на оную, но едва ли позабытая досада от неожиданного расставания и что-то, упорно продолжающее чесаться и ныть в глуби грудной клетки, никак не способствовали исчезновению интереса и беспокойства, поселившегося в мозгу и сердце Милковича против его воли.
Несколько недель, проведенных в попытках заменить ненавистью возникшую привязанность и странного рода чувство, признать наличие которого, хоть только и самому себе, но Микки все же пришлось, не принесли ожидаемого результата.
А надуманная иллюзия равнодушия, из последних сил удерживающая Милковича в своеобразном коконе, защищая от еще недавно терзающих его мысли и душу сомнений в собственном здравом рассудке, о крахе которого красноречиво свидетельствовали яркие сны с участием конопатого мудозвона, никак не отпускающего брюнета из своих изумрудно-рыжих сетей, расходилась по швам.
С особым усердием раздражая барабанные перепонки своим оглушительным треском в моменты слабости Микки, в очередной раз закрывшегося от внешнего мира за хлипкой обшарпанной дверью сортира, дрожащими пальцами раскрывающего припрятанный за сливным бочком унитаза журнал, меж двадцать третьей и двадцать четвертой страницами хранивший страшную тайну.
Чертову фотографию скалившегося рыжего еблана, спизженную с телефона Мэнди, забытого как-то дома перед уходом на работу, и распечатанную в ларьке на другом конце города, расплатиться за которую пришлось наличкой, а не привычным ударом в кадык прыщавому студенту, подрабатывающему за прилавком в свободное от учебы время.
Замызганный кусок глянцевой бумаги, не раз уже измятый в порыве гнева и раздражения, и каждый раз вновь бережно расправляемый грубыми татуированными пальцами, желающими стереть с улыбающегося лица каждую полосу, в попытке так же разгладить свою испещренную никому не заметными трещинами никчемную жизнь.
Без него.
Последнее напоминание о проклятом Галлагере, смотрящем на него с бездушного фотоснимка, теперь прикрепленного к зеркальной поверхности шкафчика над раковиной, растянувшего свои губы в этой блядской недоулыбке, что предстает перед глазами каждый вечер, стоит только опустить веки; и это выражение нежности во взгляде, никак не способствующее к приближению долгожданного оргазма от позорной дрочки в собственном туалете – единственного способа получить желаемую свободу от эротических фантазий, главным героем которых до сих пор выступает рыжий.
До боли в челюсти сжимая зубы, Микки Милкович продолжал двигать рукой по мягкому члену, никак не желающему подняться, а чертов мудак все продолжал скалиться, выглядывая из-за среднего пальца на переднем плане снимка, разрушая все надежды брюнета на необходимую разрядку.
Утробно рыча от бессилия и собственной слабости, Микки бросил последний взгляд на свои бесполезные попытки получить удовлетворение и, размашистым ударом впечатывая кулак в зеркало, вмиг расколовшееся на сотни крохотных осколков, один из которых прорезал злоебучий снимок по краю, не смог сдержать стона:
- Чтоб тебя, - вырвалось из груди брюнета, и первые алые капли из рассеченных костяшек упали на белый фаянс. – Ааааа, блять, - выковыривая стекляшки из ран, рычал он, сдерживая вновь подступившие слезы, соль которых уже ощутимо царапала нежную кожу век своими микрокристаллами, - черт, – выдохнул он, замечая порванный край своего главного сокровища.
- Что там с тобой? – обеспокоенный голос Светланы, сопровождаемый тихим стуком в запертую дверь, раздался через мгновение, застав Милковича за его позорным занятием.
- Нормально все, - поспешил ответить он, в сотне отражений зеркальных осколков рассматривая свое раскрасневшееся лицо, - поскользнулся, - решив оправдать странные звуки, раздающиеся из ванной, добавил он, переводя взгляд на фото.
- Скорее, мне нужно в туалет, - раздалось за дверью, и перепачканные кровью пальцы вновь поспешили засунуть снимок в журнал, наспех брошенный за бочок унитаза сразу после.
Широко распахнув дверь, Микки выскочил в коридор, чуть не сбив с ног стоявшую рядом девушку, и поспешил вернуться в комнату, в надежде на сон, укладываясь на семейное ложе, прекрасно понимая, что добиться желаемого ему вряд ли удастся.
Впрочем, как и в последние несколько недель.
***
Долгожданный сон вернулся через месяц, когда в голове Милковича компанию рыжему, проебавшемуся в неизвестном направлении, стали составлять, а вскоре и вовсе вытеснили его, русские шлюхи, вынужденные подсчитывать свои гроши, которых едва хватало на противозачаточные таблетки, и постоянные жалобы его жены на блядского Сашу, использующего девочек по полной, без желания повышать заработную плату.
На огромных размеров бугая-сутенера, державшего в страхе половину района, изжившего всех своих конкурентов на рынке продажной любви, на деле оказавшегося миловидной наружности дамочкой, мастерски расправившейся с затеявшим шлюхореволюцию Микки.
Очередной контейнер из России прибыл уже через неделю, выбрасывая на холодные улицы осеннего Чикаго новую порцию свежего мяса, а бывшие коллеги Светланы, во главе с особо разговорчивой брюнеткой, остались без работы.